Народное представительство. Ч. 1. Историко-теоретические корни. Монография

Фадеев В.И.

Возрастное ограничение: 0+ Жанр: Юридическая Издательство: Проспект Дата размещения: 25.10.2016 ISBN: 9785392187768 Язык: Объем текста: 180 стр. Формат: epub

Оглавление

Прерванный полет мысли…

Введение

Раздел I. Идея народного представительства: истоки зарождения. Глава 1. Теоретические основы народного представительства

Глава 2. Институты власти древней греции и древнего рима и идея народного представительства

Глава 3. Сословное представительство средневековья — преддверие народного представительства

Для бесплатного чтения доступна только часть главы! Для чтения полной версии необходимо приобрести книгу

Раздел I.
Идея народного представительства: истоки зарождения

Идея политического представительства, идея парламентарного строя, как уже отмечалось, оставалась для всего античного мира недоступной. Вместе с тем политические идеи античных философов, правовые понятия и юридические конструкции римских юристов были восприняты и творчески переработаны в новых общественно-политических и социальных условиях средневековья с его сословно-представительными учреждениями, естественно-правовым мышлением; их влияние доходит и до наших дней: под их воздействием формировалось новое политическое сознание, создавалось новое государство, развивались новые институты демократии, включая народное представительство, выдвигались новые политико-юридические идеи и цели.

Глава 1.
Теоретические основы народного представительства

Формирование теоретических основ народного представительства осуществлялось под влиянием целого ряда идей, концепций и воззрений на власть, закон и общество, в разработку которых внесли свой вклад и античные философы, и средневековые мыслители, и ученые Нового времени. Эти идеи и сегодня предмет научных исследований, политических и философских дискуссий.

К ним прежде всего относится идея народного суверенитета, которая, с одной стороны, явилась логическим обоснованием для вывода о представительном правлении народа, осуществляющим верховную (законодательную) власть через своих полномочных представителей, и поэтому «ни один указ… не обладает силой и обязательностью закона, если он не получил санкции законодательного органа, который избран и назначен народом» (Дж. Локк). При этом из принципа народного суверенитета вытекает, что «представитель не может присваивать себе право действовать противно интересам своих избирателей» (П. А. Гольбах), что «представители нации не имеют права сделать то, что не вправе сделать сама нация» (Б. Констан). И вместе с тем, с другой стороны, идея народного суверенитета послужила основой для радикального вывода о том, что «всякий закон, если народ не утвердит его непосредственно сам, недействителен; это вообще не закон. Английский народ считает себя свободным: он жестоко ошибается. Он свободен только во время выборов членов Парламента: как только они избраны — он раб, он ничто» (Ж.-Ж. Руссо). Отсюда следовало: всякое представительство есть ложь, а всякая власть, основанная на представительстве, тиранична. Соотношение народного суверенитета и народного представительства и сегодня оценивается учеными неоднозначно, вызывая по-прежнему острые споры.

В теоретическом фундаменте народного представительства еще одним краеугольным камнем является идея закона как выражения общей воли, преследующей общее благо, защищающей общие интересы и имеющей в своем основании учение о божественном и естественном законе. Гераклит рассматривал божественный закон как источник справедливости, из которого вытекают все человеческие законы. Согласно Платону «закон ставит своей целью не благоденствие какого-либо слоя населения, а благо всего государства». Государственным благом, по Аристотелю, является справедливость, т. е. то, что служит общей пользе. Справедливость есть некое равенство: «Ищущий справедливости ищет чего-то беспристрастного, а закон, — указывал Аристотель, — и есть это беспристрастное». Для Марсилия Падуанского (ок. 1280–1342/43), во многом опирающегося на Аристотеля, высшим проявлением земной справедливости является законодательствующая воля народа: именно народ может дать, по его мнению, наилучшие законы, ибо общее благо, в целях достижения которого издаются законы, лучше всего постигается народом. Дальнейшее развитие этих взглядов и идей в средние века и Новое время приводит к обоснованию необходимости первоначально сословно-представительных органов, а позднее и народного представительства, которое, как полагали деятели Французской революции, соединившие воедино идею народного суверенитета и идею общей воли, воплощающейся в законах, наиболее приспособлено для выражения законодательствующей воли народа.

Идеи о необходимости участия граждан во власти, диалога власти и общества при решении вопросов, затрагивающих интересы всех, единого закона для всех как гаранта личных прав и свобод, берущие свое начало в политических воззрениях античных философов, практике полисной демократии, также служили теоретическими предпосылками обоснования необходимости представительной системы. «Государство есть общение свободных людей», — утверждал Аристотель и полагал основным началом демократического строя свободу, а «одно из условий свободы — по очереди быть управляемым и править». Само понятие гражданина Аристотель определяет через участие в суде и власти. Отсюда берут свои начала такие принципы современной представительной демократии, как выборность и сменяемость власти, ибо демократия — это власть на время. Рассматривая вопрос о «человеческом общении в наиболее совершенной его форме», Аристотель обосновывал необходимость участия граждан во власти, приходя к выводу, что «неизбежно, чтобы все граждане принимали участие либо во всем касающемся жизни государства, либо ни в чем, либо в одних делах принимали участие, в других — нет. Чтобы граждане не принимали участия ни в чем, это, — по мнению Аристотеля, — очевидно, невозможно, так как государство представляет собой общение… а граждане являются общниками… одного государства». Этот вывод античного философа трансформировался в средние века в принцип сословного представительства: «касающееся всех, всеми должно быть одобрено». А в ходе дальнейшего развития системы представительства этот принцип обрел новую формулу, соответствующую практике парламентаризма, впервые укоренившегося в Англии: «каждый англичанин представлен в парламенте и потому даже сам присутствует там в лице своего представителя».

На вопросы, поставленные в свое время Аристотелем, другими античными мыслителями — в каком объеме можно допустить граждан к участию в управлении государством и какая форма правления является с этой точки зрения наилучшей — пытались дать ответы кроме него самого другие античные, средневековые мыслители, а также философы и политические деятели Нового времени. И современная политическая мысль продолжает их обсуждать исходя из исторического опыта демократического представительного правления, его критической оценки.

1.1. Народный суверенитет и народное представительство

В основе современной теории народного представительства лежит идея народного суверенитета, «отвечающая коренящимся в глубине человеческой души инстинктам справедливости и равенства» (Эсмен). С наибольшей полнотой и ясностью этот вывод нашел свое выражение во Французской декларации прав человека и гражданина (1789 г.), которая, опираясь на воззрения Руссо, Монтескье, других мыслителей Нового времени, соединила принципы суверенной воли народа и народного представительства в единую доктрину, провозгласив, что источник суверенитета находится в нации, что никакое лицо, никакое учреждение не может осуществлять власть, не происходящую прямо от нации. При этом она признала закон выражением общей воли народа, а за всеми гражданами — право лично или через представителей участвовать в его образовании.

Вместе с тем идейные истоки этой взаимосвязи двух начал организации публичной власти следует искать на более ранних этапах развития государства и общества — в средние века, и даже в античности.

Рассматривая историко-теоретические предпосылки взаимосвязи народного суверенитета и народного представительства, следует обратиться к берущим свое начало в античности идеям: идеи естественного права, закона, народного суверенитета, содержащиеся в работах античных философов, а также в Юстиниановом Кодексе, оказали значительное влияние на средневековую и позднейшую европейскую правовую и политическую мысль, создавшую учение о представительном правлении. Хотя по мнению некоторых авторов идея суверенитета была неизвестной античному миру. Этого взгляда придерживался, в частности, немецкий юрист Г. Еллинек (1851–1911), полагавший, что в древности не могли познать суверенитета в силу того, что в Древнем мире отсутствовало противоречие между государственной властью и другими властями. Понятие суверенитета, по его мнению, родилось позднее, в средние века в результате борьбы светских монархов с феодальными сеньорами, римским престолом и властью империи, вынужденных отстаивать свое право на существование, на свою самостоятельность, и не может быть понято вне связи с этой борьбой. При этом Г. Еллинек признает, что в Риме, правда, была жива идея о том, что народ является источником всех публичных властей. Однако римские юристы, по его мнению, ограничивались лишь констатацией факта и ничего не говорили об объеме принадлежащей народу власти.

В юридической науке имеется и другой взгляд на проблему суверенитета в античном мире. Известный русский философ и государствовед Н. Н. Алексеев (1879–1964) в своей книге «Идея государства» обращает внимание на то, что для Аристотеля идея суверенной власти, государственного суверенитета не нуждалась в особых доказательствах, была фактом само собою разумеющимся. Кто правит в государстве, тот и является высшей властью: «…раз народ владычествует в голосовании, он становится властелином государства». Вместе с тем верховная власть может иметь различных носителей в государстве: она может находиться в руках либо одного, либо немногих, либо большинства. По мнению Аристотеля, нет абсолютного превосходства, которое могло бы служить основанием для исключительного присвоения власти кому бы то ни было, и по идее, верховная власть должна принадлежать закону, основанному на разуме: «…там, где отсутствует власть закона, нет и государственного устройства. Закон должен властвовать над всем…». Законодательная власть, согласно Аристотелю, главная власть в государстве. Эти взгляды Аристотеля использовались для обоснования уже в Новое время вывода о том, что народный суверенитет — непосредственным выражением которого является воля народа — воплощается в законах, направленных на достижение общего блага.

Взгляды Аристотеля существенным образом повлияли на средневековые теории о верховной власти, которые складывались по преимуществу вокруг реалий политической жизни Средневековья, для которой было характерно наличие двух типов организаций общества: с одной стороны — это государство, а с другой стороны — наднациональная римская церковь. Борьба этих двух сил — духовной власти (церкви в лице римского папы) со светской (государством в лице монарха) — поставила ряд вопросов, на которые пытались дать ответ средневековые теологи и легисты, основываясь, в том числе, и на работах Аристотеля, других философов Древней Греции, а также на римском праве. Речь шла прежде всего об источнике власти и ее носителе. Всеобщим являлось убеждение: всякая законная власть дана от Бога. Римские папы в тот период и в теории, и на практике пытались укрепить и возвысить свой статус, претендуя на верховную власть в обществе — духовную и светскую, хотя при этом и признавали, что право на светскую власть церковь вручает светским монархам. Притязания папства в его споре с монархами породили обширную богословскую и философскую литературу, в которой истолковывалось учение церкви о власти. При этом слова апостола Павла о том, что всякая власть от Бога, ряд средневековых мыслителей понимал так: любая власть происходит от Бога вообще, в принципе, но Бог не предписывает одну единую форму ее организации, поэтому власть в конкретной стране — со своими случайными формами — это уже создание человеческое. Таким образом, признавая источником любой власти Бога, они приходили к выводу, что конкретная форма политической власти определяется народом. На этой основе возникает и развивается теория общественного договора, получившая свое столь блестящее по форме и содержанию выражение у Жан-Жака Руссо (1712–1778) в его знаменитой книге «Об общественном договоре» и явившаяся основанием теории народного суверенитета в Новое время. Но у Руссо были предшественники.

Одним из первых идею договора короля с народом высказал Манегольд Лаутенбах в своей «Книге молитвенного стояния» (XI в.). Хотя Манегольд Лаутенбах был сторонником наделения римского папы правом низлагать властителей, вместе с тем в его представлении монарх как бы заключает договор с народом. Если же монарх не в состоянии соблюдать законы, обусловленные данным соглашением, он теряет право управлять народом дальше. Эту же мысль мы находим у доминиканца Иоанна Парижского (ум. 1306 г.), утверждавшего, что право выбора верховной власти — власти быть под Богом — остается за людьми. Всякая законная власть, по его мнению, имеет своим источником Бога-Творца, но власть монарха осуществляется благодаря тому, что его избирают люди. Если же король обманывает доверие подданных, то народ имеет право низложить его. Данное условие распространяется Иоанном Парижским даже на папу, который если не соответствует своему положению, может быть смещен, по его мнению, общим собранием или коллегией кардиналов, представляющих собой «народ» и христианское сообщество.

Итальянский богослов Марсилий Падуанский, возглавлявший одно время Парижский университет, но вынужденный спасаться от преследования за еретический образ мыслей и искать убежище у баварского короля, противопоставляет притязаниям пап демократическую свободу. Он отрицал при этом у церкви всякую принудительную власть, ибо Христос дал ученикам своим только власть учить, а не принуждать. Поэтому церковь должна оставаться чисто нравственно-религиозным союзом и действовать только нравственными средствами. Признавая (как отдаленную причину), что всякая власть исходит от Бога, Марсилий Падуанский в своем сочинении «Защитник мира» (1324 г.) рассматривает установление власти через посредство человеческой воли. При этом наилучший способ установления власти — выбор. Верховная власть в государстве должна принадлежать законодателю, каковым является, по учению Марсилия Падуанского, народ, то есть совокупность граждан или большая их часть. Именно народ может дать наилучшие законы, ибо законы издаются для общего блага, а оно лучше усматривается всеми, нежели некоторыми. Народ, устанавливающий законы, должен назначать и лицо (правителя), которому поручается проведение законов в действие. Народу принадлежит не только право назначать правителя, но и исправлять его, а также сменять в случае нужды, в целях общего блага. Английский философ, францисканец У. Оккам (ум. 1349 г.) также настаивал на том, что власть светского правителя прямо или косвенно берет начало в народе, и в случае злоупотребления народным доверием политическое сообщество имеет право на его смещение. Эта же идея уже в XVI в. обосновывается иезуитом Франциско Суаресом, который утверждал, что «высшая гражданская власть как таковая дается Богом непосредственно людям… народу в целом или сообществу как социальному организму», королевская же власть и послушание, «которым ей обязаны, основаны на общественном договоре и, следовательно, не учреждены Богом, ибо человеческий договор заключается по воле человека».

Таким образом, обосновывался вывод, что народ может отозвать государя, недостойного своей миссии, другими словами, народ столь же свободен удалить монарха, как сельский мир нерадивого пастуха.

На основе этих воззрений возникает течение монархомахов (тираноборцев), создается даже теория тираноубийства: тираном считается носитель власти, который пользуется ею не для целей народа, стремится не к общему благу, а к личному, частному. Оспаривание божественного права королей совпало с религиозными войнами. После затухания религиозных преследований, гонений и войн вопрос о народном суверенитете теряет политическую остроту. Вместе с тем борьба духовной власти со светской приводит к тому, что заставляет общество стремиться к единству под верховенством светской власти: выдвигаются требования, чтобы государство было светским, чтобы был единый для всех правовой порядок, чтобы все подчинялись единому закону. К этому, по сути, призывал Никколо Макиавелли (1469–1527), указывавший в качестве примера такого порядка французскую сословную монархию — государство, в котором, по его мнению, короли «связаны множеством законов», обеспечивающих условия безопасного существования граждан: «Законодатели этого государства учредили, чтобы короли распоряжались по своему усмотрению войском и деньгами, но во всем прочем не могли бы поступать вопреки предписаниям закона». Государство является для Макиавелли высшей ценностью, а государственный интерес высшим началом, долженствующим руководить действиями власти и граждан. Продолжение этой линии мы находим у Бодена, Гоббса и других сторонников суверенитета как абсолютной власти государства.

Принцип верховенства светской власти — суверенитета государства — был сформулирован в XVI в. и первоначально определен Жаном Боденом (1530–1596). «Суверенитет, — писал Боден, — наиболее верховная, абсолютная и вечная власть над гражданами и подданными в государстве». Такая власть, по его мнению, важнейшее свойство государственности, проявляющейся через его правителя, кому эта власть принадлежит постоянно и непрерывно и не ограничена никаким лицом или органом. Изначально носителем власти может быть только народ, который возлагает обязанности управления на иное лицо или лица по своему усмотрению. Однако суверенные права — это исключительная принадлежность государства. Поэтому, строго говоря, идея народного суверенитета так же далека от суверенитета государственного, как и учение о полновластном в силу собственного права монархе-суверене. Никто не может быть обладателем суверенитета, то есть государственной власти, кроме самого государства — ни один человек, ни весь народ. Любой правитель является лишь представителем государства.

Теория суверенитета в этот период склоняется к абсолютизму: государство независимо и его власть должна быть абсолютной. Но уже вскоре суверенитет (в форме народного суверенитета) оказался направленным против абсолютизма. Буржуазия, идя к власти, восприняла принцип суверенитета, несмотря на его абсолютистское происхождение, заполнив его новым содержанием и придав ему новые формы. Принцип народного суверенитета, как руководящая идея организации государства и власти, получает свое признание и политико-правовое обоснование в европейской научной мысли Нового времени, основывающейся на учениях о естественном праве. Согласно естественно-правовым воззрениям только то государство является справедливым, а власть — законной, которые признаны народом, имеют своим источником общественный договор, по смыслу которого государственная власть основывается на согласии свободных лиц, образующих единый политический организм.

Общая воля и народное представительство

Выдвинутая Руссо и приспособленная к практическим потребностям государства в эпоху Французской революции идея «общей воли», которая всегда справедлива, непререкаема и непогрешима и которую легко найти и выразить в законах, явилась (правда, уже вопреки взглядам Руссо) основанием теории представительства, сочетающей ее с принципом народного суверенитета. Согласно Руссо одна только общая воля может управлять силами государства в соответствии с целью его установления, «каковая есть общее благо». Задача состоит только в том, чтобы найти эту справедливую, священную и непререкаемую общую волю, представляющую собой незыблемую правду, действительное выражение народных желаний. Только государство, построенное на общей воле, обеспечивает своим гражданам свободу и равенство. Но как найти «общую волю», кого можно считать призванным к ее выражению? Для Руссо ответ на этот вопрос заключался в следующем. Общая воля, чтобы поистине быть таковой, должна быть общей как по своей цели, так и по своей сущности. Она должна исходить от всех, чтобы относиться ко всем. Все в этом случае одинаково господствуют, но вместе с тем и одинаково подчинены. Общая воля теряет присущее ей от природы верное направление, если устремлена к какой-либо индивидуальной и строго ограниченной цели. Поэтому волю делает общею не столько число голосов, сколько общий интерес, объединяющий голосующих, ибо в этом случае каждый по необходимости подчиняется условиям, которые он делает обязательными для других (законы, как отмечает Руссо, это лишь условия гражданской ассоциации). В связи с этим Руссо проводил различие между волею всех и общею волею: первая, представляя собой лишь сумму изъявлений воли частных лиц, служит частным интересам; вторая — блюдет только общие интересы. Как ее обнаружить? Надо отбросить из суммы волеизъявлений взаимно уничтожающиеся крайности, и в результате сложения оставшихся расхождений получится общая воля.

Таким образом, чтобы воля была общею, не обязательно, чтобы она была единодушна: необходимо, чтобы были подсчитаны все голоса, ибо любое изъятие нарушает общий характер воли. Поскольку подлинными актами общей воли являются законы, то излишне спрашивать о том, кто должен выражать общую волю: законодательная власть может принадлежать только народу. Народ, повинующийся законам, должен быть их творцом, ибо кто может знать лучше самих граждан, при каких условиях подобает им жить совместно в одном и том же обществе. Поэтому всякий закон, если народ не утвердил его непосредственно сам, недействителен; это вообще не закон. При этом народ-суверен, «как коллективное существо», может быть представлен только самим собой: общая воля, создающая закон, являет собою волю народа как целого, и только в этом случае она есть акт суверенитета. В силу этого, утверждает Руссо, суверенитет не может никогда отчуждаться, ибо воля не передается: суверен может действовать лишь тогда, когда народ созывается на регулярные, периодические собрания в силу закона без каких-либо дополнительных процедур.

Руссо не дал, по сути, никого плана политической организации современного государства, в котором господствовала бы общая воля, указав лишь общие формальные условия, главное из которых участие всех в актах суверенной власти. Однако его практические последователи сами попытались дать эти указания, но были вынуждены считаться с практическими условиями жизни, которые далеко не соответствовали основным положениям теории «Общественного договора». Поэтому неудивительно, что жизнь восприняла от теории Руссо скорее общие лозунги, чем практическую программу: основной формой народовластия становится представительная демократия. Ее обоснование дал в свое время Шарль Луи Монтескье (1689–1755), который не отрицал, что законодательная власть в свободном государстве может принадлежать только народу, ибо каждый человек, считающийся свободным, сам должен управлять собою. Но в больших государствах, по его мнению, это невозможно, а в малых сопряжено с большими неудобствами. Поэтому приходится прибегать к избранию представителей, задача которых сводится к тому, чтобы издавать законы и наблюдать за правильностью их исполнения. При этом большое преимущество представителей состоит в том, что они способны обсуждать дела, в то время как народ совершенно к этому непригоден. Народ наилучшим образом может определять путем выборов тех, кто должен принимать законы. Ближайшие последователи Руссо — деятели революционной эпохи (Сийес и др.) — соединили в одну доктрину идею народного суверенитета (его выражением является общая воля народа) и идею народного представительства, основываясь при этом во многом на учении Монтескье. «Каждый век, — как справедливо заметил П. И. Новгородцев, — берет из великих произведений то, что нужно для его потребности, что соответствует его собственному духу».

Деятели Французской революции взяли в качестве верховного начала своей доктрины идею народного суверенитета, общей воли, но органом выражения общей воли они, следуя Монтескье, признали народное представительство. В своей знаменитой речи, произнесенной в Национальном Собрании Франции 7 сентября 1789 г., Сийес, разъясняя сущность представительной системы, так выразил центральную идею, положенную в основу народного представительства: при этой системе граждане доверяют некоторым из своей среды, не отчуждая своих прав, осуществлять их для общей пользы, ибо избираемые представители гораздо более, чем они сами, способны понимать общий интерес и соответственно с этим истолковывать их собственную волю. Таким образом, Сийес видел задачу представителей (в противоречии с принципами Руссо о народном суверенитете) в том, чтобы находить и истолковывать народную волю. При этом за избранными представителями признается полная свобода выражения своих взглядов: для депутата, согласно Сийесу, нет и не может быть повелительного (императивного) мандата или даже положительного желания избирателей, кроме желания всей нации (депутат — представитель всей нации). Депутаты находят общую волю (следуя желанию нации), участвуя в самостоятельном и свободном обсуждении вопроса и образования законодательного решения, высказывая свои пожелания, выслушивая мнение других, изменяя свои взгляды и т. д. «В самих строгих демократиях, — считал Сийес, — воля не образуется каждым про себя и заранее, чтобы потом извлечь отсюда общую волю… депутаты находятся в Национальном Собрании не для того, чтобы возвещать здесь уже готовую волю их прямых избирателей, но для того, чтобы обсуждать и голосовать свободно…»

Однако Сийес не привел каких-либо аргументов, объясняющих, как его взгляд на формирование общей воли и народное представительство согласуется с теорией народного суверенитета и общей воли Руссо. Объяснение позиции Сийеса по данному вопросу мы находим, в частности, у французского правоведа Эсмена (1875–1913), который, обращаясь к проблеме непосредственного участия народа в законодательстве, отмечал, что закон необходимо должен исходить от народа, в том смысле, что суверенный народ один может создавать законы или доверять власть создавать их; но неверно то, что закон необходимо и просто является прямым и непосредственным выражением общей воли, формулированным точным образом большинством граждан, Закон прежде всего есть норма справедливости и общего блага. И поэтому та система правления, которая, признавая народ постоянным источником всякой власти, сумеет наилучшим образом обеспечить принятие таких законов, будет согласно Эсмену, наилучшей и наиболее законной. «Дает ли представительное правление, более чем прямое, шансов для получения законодательства справедливого, полезного, рационального? — спрашивает Эсмен и отвечает: — Это не подлежит сомнению». При этом из доктрины народного представительства, основывавшейся на учении о народном суверенитете, вытекала необходимость признания принципов: всеобщего избирательного права, неприкосновенности и безответственности депутатов, краткого срока легислатуры, однопалатного парламента (общая воля не может раздваиваться) и других начал, влиявших во многом на развитие представительной системы власти в XIX–XX вв.

Власть учредительная и власть законодательная. Ограничена ли власть законодательная?

Проблема взаимосвязи народного суверенитета и народного представительства требовала разрешения также целого ряда других вопросов, в частности вопроса о необходимости различать власть учредительную и власть законодательную. Английский политический мыслитель Джон Локк (1632–1704), стоявший, по сути, на точке зрения неотчуждаемого народного суверенитета, рассматривал законодательную власть (высшую по отношению к другим властям) лишь как «доверенную власть». Эта власть должна действовать ради определенных целей, и поэтому у народа по-прежнему остается верховная власть устранять или заменять законодательный орган, когда народ видит, что законодательная власть действует вопреки оказанному ей доверию. Деятели Французской революции исходили из того, что учредительная власть принадлежит народу, а законодательная власть принадлежит народному представительству (парламенту). Идею учредительной власти стали связывать с договорной теорией происхождения государства, с понятием Основного закона, который представляет собой договор, лежащий в основе государственного строя: учредительной властью является сам народ, который создает таким путем государство. Отсюда следовало, что учредительная власть — это право принимать Основной закон. «Прежде всего конституция предполагает наличие учреждающей власти» (­Сийес). Законодательная же власть всегда власть учрежденная, ибо она устанавливается Основным законом.

Руссо, будучи противником народного представительства и полагая, что верховная власть народа, выражающаяся в общей воле, никому не может быть передана, утверждал, что нет никаких пределов для компетенции законодательной власти, осуществляемой непосредственно народом, ибо участие каждого в выражении общей воли, которая всегда направлена на достижение общего блага, обеспечит свободу каждому. Таким образом, Руссо пытался в своем учении обосновать возможность сочетания абсолютной свободы с абсолютным подчинением при реализации законодательной власти непосредственно народом. Локк, которого роднит с Руссо то, что он признает неотчуждаемость суверенитета народа, признавал, что законодательная власть может осуществляться через представителей, которые образуют временный орган народной воли. Поэтому согласно Локку законодательная власть ограничена, во-первых, условиями делегации полномочий народным представителям (то есть осуществлять свою деятельность в интересах общего блага), и, во-вторых, законодательная власть вправе использовать свои права сообразно Основному закону. Народ осуществляет верховный надзор за законодательной властью, вплоть до права на восстания. По мнению Монтескье, власть народного представительства (парламента) также ограничена, но не народом. Ее ограничения обусловлены принципом разделения властей, системой сдерживания в целях обеспечения свободы в обществе. Эти ограничения проявляются в самой организации законодательной власти (наличие второй — аристократической — палаты, в возможности роспуска парламента и др.).

Ограничение законодательной власти, проявляющееся в системе сдержек и противовесов, свое наиболее полное и последовательное осуществление нашло в американской модели разделения властей. Первоначально в ранних конституциях штатов сказалось влияние теории Локка, согласно которой законодательная власть является, по сути, верховной, доминирующей: составители первых конституций штатов склонялись к усилению законодательной власти за счет других властей. Однако практическое воплощение локковских идей о верховенстве законодательной власти привело к непредвиденным последствиям: созданные в штатах легислатуры захватили в свои руки огромные полномочия, во многих случаях полностью подчиняя другие власти. Критикуя конституцию Вирджинии 1776 года, Томас Джефферсон указывал: «Вся власть правительства — законодательная, исполнительная и судебная — заключена в законодательном органе. Концентрация этой власти в одних руках является точным определением деспотического правительства. Нет смягчающих обстоятельств тому, что эта власть будет находиться во многих руках, а не в одних. 173 деспота будут, конечно, так же деспотичны, как один». Локковская модель разделения властей с ее чисто британской концепцией верховенства парламента была отвергнута: разделение властей (обеспечивающее в том числе и ограничение законодательной власти) должно поддерживаться принципом системы сдержек и противовесов, чтобы исключить возможность тиранического правления. К тому выводу приходит американская политическая мысль. Мэдисон говорил, что до тех пор, пока несколько органов власти «не будут связаны и переплетены до такой степени, чтобы предоставить каждому из органов конституционный контроль над другими, максимально требуемый уровень разделения, как сущность свободного правительства, никогда на практике не сможет быть организован надлежащим образом». При этом, понимая огромную потенциальную силу законодательных органов, создатели Конституции США предусмотрели систему «сдержек и противовесов» внутри законодательного органа при помощи двухпалатной структуры парламента: палаты избираются на разные сроки и разными избирателями.

Американская система «сдержек и противовесов», как, впрочем, и вся система построения органов государственной власти в США, основывается на принципе, согласно которому сувереном является народ, а не институты власти, обладающие лишь теми полномочиями, которые делегировал им народ. Так, в Декларации прав Вирджинии 1776 года констатировалось: «Вся власть заключается и соответственно получена от народа, магистраты являются народными доверенными и слугами и во все времена ответственны перед ним». Логичным следствием этого принципа являлся вывод: все органы власти «должны выражать волю народа по его уполномочию в соответствии с присущими им функциями и в пределах, установленных писаной конституцией». Для того чтобы удерживать органы власти в пределах, установленных им Конституцией, являющейся воплощением верховного изъявления народной воли, существует судебный надзор, который распространяется и на законодательный орган. Александр Гамильтон в номере 78-м «Федералиста» предположил, что суды «созданы для того, чтобы стать соединяющим организмом между народом и законодательной властью, для того чтобы, помимо других вещей, удерживать последний в пределах предписанной им власти». Судебное разбирательство независимым судебным органом стало необходимым условием и, по сути, единственным путем к эффективному утверждению приоритета Конституции США. Реализация этого вывода стала важным элементом в доводах председателя Верховного суда Джона Маршалла, в историческом решении Верховного суда в 1803 г. по делу Марбури против Мэдисон, установившем доктрину «судебного разбирательства». Объявив впервые, что действия, предпринятые Конгрессом, являются неконституционными, Маршалл писал: «Те же, кто оспаривает принцип, что конституция должна рассматриваться как высший закон, ограничены мнением, что суд должен закрывать глаза на конституцию и видеть только закон. Эта доктрина могла бы подорвать само основание всех писаных конституций. Она могла бы провозгласить, что акт, который, согласно законам и теории нашего правительства, является абсолютно недействительным, на практике имеет законную силу. Она могла бы провозгласить, что если законодательные органы смогут предпринять действия, которые явно запрещены, то подобные действия, несмотря на их явную запрещенность, в действительности окажутся эффективными. Это может дать законодательным органам практическое и реальное всемогущество, одновременно исповедуя ограничение их власти внутри узких пределов. Это предписанные ограничения, и они могут быть с легкостью обойдены». Таким образом, в США был выработан важнейший конституционный принцип: хотя законы и принимаются народным представительством («принцип согласия народа»), однако необходим независимый арбитр, обеспечивающий приоритет Конституции в случае противоречия ей законов. Выполняют эту роль суды, которые по образному выражению А. Гамильтона, становятся «соединяющим организмом между народом и законодательной властью». Поэтому, отстаивая приоритет Конституции, обеспечивая ее реализацию, суды в этом случае выражают «абсолютную волю народа — что Конституция является фундаментальным законом». Единственным способом для того, чтобы добиться восстановления закона, признанного неконституционным, является принятие соответствующей поправки к Конституции США, а добиться этого чрезвычайно трудно.

Фадеев В.И. Народное представительство. Ч. 1. Историко-теоретические корни. Монография

Фадеев В.И. Народное представительство. Ч. 1. Историко-теоретические корни. Монография

Данное издание представляет собой неоконченное при жизни В. И. Фадеева исследование становления и развития института народного представительства, в котором автор обращается к истокам представительной демократии, чему и посвящена книга, именуемая «Народное представительство. Часть первая. Историко-теоретические корни». Автор исследует теоретические основы народного представительства, подробно рассматривает институты власти античной демократии и сословное представительство средневековья, явившееся преддверием народного представительства в его современном понимании.

Внимание! Авторские права на книгу "Народное представительство. Ч. 1. Историко-теоретические корни. Монография" (Фадеев В.И.) охраняются законодательством!