Критика законодательства: доктрина, практика, техника. Монография

Баранов В.М., Ремизов П.В.

Возрастное ограничение: 0+ Жанр: Юридическая Издательство: Проспект Дата размещения: 26.09.2018 ISBN: 9785392285884 Язык: Объем текста: 384 стр. Формат: epub

Оглавление

Введение

Раздел 1. Общая характеристика критики законодательства

Раздел 2. Эффективность критики законодательства и пути ее повышения

Заключение

Об авторах

Для бесплатного чтения доступна только часть главы! Для чтения полной версии необходимо приобрести книгу

Раздел 1.
Общая характеристика критики законодательства

Глава 1.
Понятие критики законодательства

Понятие «критика действующего законодательства» столь абстрактно, столь текуче, противоречиво, призвано охватить собой такое разнообразие видов, что найти и сформулировать его существенные признаки весьма непросто.

При выявлении признаков рассматриваемого феномена и последующего его общетеоретического определения требуется соблюсти меру и найти ту «золотую середину», когда в теории государства и права разумно используются разработки философии, других гуманитарных наук и при этом не теряется специфика юридического анализа, а в «ткань» общеправового материала органично «вписываются» результаты отраслевых правовых наук.

Трудно, но интересно и, главное, необходимо провести своего рода микроанатомирование, микроанализ содержания и формы понятия «критика законодательства». И. Кант называл такие познавательные акты «сверхтонкими расщеплениями». Думается, логико-гносеологическое «расщепление» понятия «критика законодательства» не нужно делать «сверхтонким». «Мера тонкости» анализа обусловлена целью и задачами общетеоретического правового исследования этого феномена, и она должна быть достаточной для того, чтобы критика законодательства смогла стать постоянно действующим эффективным инструментом. «Ценность любого понятия, — подчеркивается в философской литературе, — измеряется не столько богатством его внутреннего содержания, сколько богатством тех проблем, которые можно решить с его помощью». С этой точки зрения «критика законодательства» — весьма продуктивное понятие теории государства и права и отраслевых юридических наук.

Оригинальной позиции по рассматриваемой проблеме придерживается В. М. Сырых. По его мнению, «исследователь, желающий устранить пороки и недостатки действующего законодательства, внести свой вклад в создание эффективно действующей системы права, основанной на принципах равноправия, свободы и справедливости, должен прежде всего обнаружить своего врага — найти те самые пороки, в борьбе с которыми он видит смысл и высшее предназначение своей деятельности». Именно поэтому он включает в доктринальное толкование (уяснение) норм права в качестве первой, начальной стадии критику нормативного правового акта как источника права. В. М. Сырых исходит из того, что комментирование действующего законодательства призвано в первую очередь разъяснить те положения, которые могут быть неясными, непонятными для лиц, не обладающих профессиональными юридическими знаниями. Одной из причин неясности текста закона, иного нормативного правового акта являются его несовершенства, в том числе пробелы, противоречия, иные логические и грамматические ошибки. В. М. Сырых далее отмечает: «Прежде чем комментировать действующее законодательство, ученый-юрист должен установить все те нормативные положения, которые являются недостаточно совершенными, будут неизменно порождать массу вопросов у лиц в процессе реализации этих положений». Кроме того, им приводится и еще один аргумент — выявление в нормативном правовом акте ошибок, допущенных правотворческим органом, необходимо и для подготовки предложений по его совершенствованию, поскольку прежде чем предлагать новое, необходимо иметь четкие представления о том, что и в действующем законодательстве является несовершенным.

Критику нормативного правового акта В. М. Сырых сводит к решению трех задач:

1) установлению факта принятия нормативного правового акта непосредственно государственным органом, а не какой-либо его структурной частью, с соблюдением необходимых процедур;

2) удостоверению адекватности исследуемого текста нормативного правового акта его официальному тексту;

3) определению степени соответствия текста нормативного правового акта его текущей редакции.

Вызывает сомнение в правовой позиции В. М. Сырых то обстоятельство, что третьей стадией доктринального толкования он называет «уяснение качества норм права и выявления их несовершенств, всей совокупности ошибок, которые допустил правотворческий орган в процессе проектирования и принятия этих норм права».

С содержательной точки зрения эта стадия в значительной степени совпадает с первой, ибо, по собственному признанию автора, доктринальное толкование качества норм права предлагает выявление уровня их совершенства и поиска присущих им недостатков. Налицо дубляж юридических действий критического рода, повторение, пусть и в несколько ином ракурсе, критических оценок содержания и формы правовых предписаний. Вряд ли это оправданно и теоретически, и практически. «Критический пласт» оценки законодательства правильнее сосредоточить на одном начальном этапе доктринального (да и, пожалуй, всякого иного) исследования.

В одной из своих статей В. М. Сырых констатирует: «В ходе предметно-практической деятельности личность не только познает действующее право, но и остро ощущает все его несовершенства и недостатки, которые к тому же усиливаются недостаточно эффективной деятельностью правоприменительных органов. Поэтому каждый активно действующий индивидуум вольно или невольно не только накапливает информацию о недостатках права, но и вырабатывает свое мнение о том, каким должен быть закон, иные нормативные правовые акты, какие права они должны закреплять, какими должны быть порядки реализации этих прав, содержащие минимум препятствий на пути реализации субъективных прав граждан и иных лиц. В данном случае речь идет о правовой позиции личности, выражающей ее негативное представление о действующем праве и одном или нескольких вариантах его улучшения, совершенствования».

Новаторская книга В. А. Толстика и Н. А. Трусова «Борьба за содержание права» содержит отдельный самостоятельный параграф «Критика содержания права». Авторы предлагают следующее определение понятия «критика содержания права» — «это интеллектуально-волевая деятельность, направленная на анализ действующего права в целях его оценки на предмет соответствия критерию содержания права». Не вдаваясь в детальный разбор этой дефиниции, отметим всего два существенных момента. Первый состоит в том, что вышеприведенное определение «затеняет» одну из главных черт критики права — отрицание, фиксацию дефектов, недостатков, правотворческих ошибок, пробелов и других изъянов юридических норм, институтов права. Без указания на этот признак, пожалуй, вряд ли можно выявить специфику критики законодательства. Поиск позитивных начал законодательства, его достоинств, удачных новелл, естественно, нужен, но это уже другой вид интеллектуально-волевой деятельности. Формула «и то, и другое» выражает в данном случае не диалектический, а эклектический подход к критике законодательства, поскольку здесь не учитывается принципиальный момент — что именно выступает в рассматриваемом феномене наиболее существенным применительно к конкретной ситуации. С учетом вышеизложенного вряд ли можно согласиться с А. А. Воротниковым, который под правом личности на критику понимает «возможность законными средствами публично бороться с недостатками, тормозящими прогрессивное развитие общества, и причинами, их порождающими, способствовать их устранению, утверждению социальной справедливости и предлагать пути решения назревших проблем (курсив наш. — В.Б., П.Р.) по различным вопросам государственной и общественной жизни».

В критике законодательства наиболее существенной стороной, главным аспектом является отрицание, негативная оценка.

Ради справедливости надо констатировать, что «соединение» в критической оценке законов положительных и отрицательных моментов представляет собой давнюю традицию юриспруденции.

Еще И. Бентам, без употребления понятия «критика законодательства», ставил вопрос о том, что значит правильно и неправильно рассуждать о законах. Правильно рассуждать о законах — «это значит представить все то благо и все то зло, которые должен повлечь за собой закон: чем больше благ, тем больше доводов в его пользу; чем больше зол, тем больше доводов против него». Неправильно рассуждать — «значит представлять в защиту или опровержение закона не его хорошие или дурные последствия, а что-нибудь другое».

Понятно, что достоинства закона, удачные образцы правового решения проблем должны непременно отмечаться и пропагандироваться. Но это совсем не означает невозможности, нецелесообразности относительно автономного, относительно самостоятельного поиска и фиксации его дефектов. Нельзя забывать, что нередко на фоне многочисленных положительных, хвалебных оценок закона нивелируется реальный вред, который может быть причинен выявленными его критиками недостатками.

Однако, когда мы выступаем за доминирование в критике законодательства отрицательного начала, то отнюдь не исключаем из него некоего положительного ядра. Отрицательное в критике законодательства всегда (в большей или меньшей степени) содержит в себе (в скрытом и «свернутом» виде) положительные моменты. Но все-таки именно «отрицательный пласт» — главное в критике законодательства. Поэтому вряд ли плодотворно резко противопоставлять критикующую и созидательную части критики законодательства.

Критическая оценка обычно соседствует с позитивными суждениями, положительными умозаключениями, но это не означает, что она является вторичной, добавочной или второстепенной. При любом «раскладе» полярных оценок критическое суждение составляет неотъемлемую часть общего смысла интерпретации законодательного акта или его фрагмента.

По справедливому замечанию И. Ф. Лукьянова, «определение любого предмета достигает цели лишь в том случае, когда в нем содержится указание на его сущность».

Сущность критики законодательства — отрицание, негативная оценка. Антонимом понятия «критики законодательства» выступает понятие «одобрение» его. Авторы же, которые «включают» в критику законодательства положительные начала, по всей видимости, руководствуются широким подходом к определению антонимии. Такой подход, например, четко выражен Е. И. Дибровой: «Антонимическая парадигма — это объединение слов с противоположными значениями». В юридическом исследовании, по нашему глубокому убеждению, нежелательно в одном определении объединять понятия с противоположным значением, поскольку в последующем толкование и применение такой дефиниции неизбежно приведет к сложностям.

Критика закона не только совокупность либо система отрицательных суждений. Это всегда (в большей или меньшей степени) разрушение. В этой связи уместно вспомнить Ж. Ж. Руссо, который в работе «Общественный договор, или Принципы государственного права» писал: «Дело законодательства затрудняет не столько то, что надо учредить, сколько то, что необходимо разрушить». В этом смысле вполне можно вести речь о положительной роли критики законодательства.

Схожей позиции по данному вопросу придерживается Ю. Ю. Ветютнев, который указывает: «Если то или иное существующее законоположение либо явление юридической практики отвергается, становится предметом негативной оценки, то подобные суждения непременно имеют под собой ценностные основания. Требование об отмене закона, исходящие от общества или его отдельных представителей, означают констатацию его отрицательной ценности. Соответственно, все предлагаемые инновации так или иначе предлагают, что в случае их внедрения будет достигнута какая-либо положительная ценность». Думается, в таком ключе тоже можно вести речь о позитивных началах в отрицательно-оценочной деятельности.

Второй момент заключается в том, что критику права вряд ли правильно «привязывать» только к его содержанию. Форма права (как внутренняя, так и внешняя) также должна выступать предметом критической оценки. Тенденции развития права не менее интересны для глубинного комплексного критического анализа.

Понятие «критика законодательства» может быть раскрыто посредством анализа системы следующих существенных признаков.

Первый признак. Критика законодательства — относительно самостоятельная разновидность социального мышления, поскольку нацелена на социальный объект (результат законодательства, на социальную ситуацию (правотворческие технологии) на существующие социальные противоречия (достижение юридического компромисса)).

Критика законодательства — специфическая поисково-познавательная оценочная деятельность, в которой не присутствует абсолютно завершенный ответ на поставленный вопрос. Творческая поисковая оценочная мыслительная деятельность — обязательное предварительное условие критики законодательства. Поисковое критически-оценочное социальное познание является одной из высокозначимых сфер реализации творческого начала человека, проявления его творческого духа.

Второй признак. Критика законодательства — отрицательное единичное суждение либо система отрицательных суждений о действующем либо действовавшем законодательстве. Здесь существенность признака концентрируется в понятии «отрицательный» и, естественно, требуется развернутое научное пояснение такого подхода, такого методологического выбора.

По Г. В.Ф. Гегелю, «отрицание, есть определенное отрицание… [оно] имеет некоторое содержание. Оно новое понятие, но более высокое, более богатое понятие, ибо обогатилось его отрицанием, или противоположностью, оно, стало быть, содержит предыдущее понятие, но содержит больше, чем только его, и есть, единство его и его противоположности».

Термин «отрицание» многозначен. Он образует и обозначает несколько разных понятий. В ряде отраслей научного знания он наполняется разным смыслом, отражающим специфику соответствующей науки. Существенно различается, например, его толкование в лингвистике, логике и философии.

Критике законодательства, как и любой иной критике, присущи определенные методологические процедуры опровержения и отвержения.

Процедура опровержения означает прежде всего установление внутренних и внешних противоречий в системе законодательства и в его отдельных элементах. Могут быть противоречия между принципами закона и его отдельными статьями. Эти и подобные им факторы являются достаточными основаниями для объявления (а возможно, впоследствии и официального признания) его дефектным и несостоятельным. И это оправданно, ибо из законодательных противоречий может следовать все, что угодно. Противоречивый закон или противоречивый раздел его не просто бесполезен, но и не способен дать четкие ориентиры для его реализации. Более того — он опасен, так как может дезориентировать правоприменителя, ввести его в заблуждение.

К. Маркс в свое время удачно использовал метод опровергающей критики при оценке прусской инструкции о цензуре. Он вскрыл в документе противоречие, заключающееся в следующем: инструкция запрещала подозревать отдельных лиц в крамольных мыслях и тут же разрешала цензорам разделять всех граждан на «неподозрительных» и «подозрительных». Критический анализ этого юридического акта К. Маркс заканчивает следующим тезисом: «Так в результате была отброшена всякая видимость определения, и инструкция не могла кончить ничем другим, как полным противоречием самой себе».

Отвержение как методологическая процедура критики законодательства менее разработана в гуманитарной науке и юридической практике в отличие от опровержения, хотя в реальной критической деятельности применяется весьма широко. Отвержение в критике законодательства отличается от опровержения тем, что основанием отрицательной оценки выступает не правовая позиция законодателя, а положения, подходы, которых придерживается критик. Суть отвержения заключается в том, что дается сравнительный анализ двух позиций, и при выявлении существенных различий критикуемый закон объявляется дефектным, ошибочным, неправильным. При этом подразумевается, что правовая позиция критикующего является истинной, а поскольку истина одна и ценности неравнозначны, постольку все, что ей противоречит, является ложным и неправильным.

В рациональном смысле отвергающая критика законодательства менее убедительна, нежели опровергающая, поскольку критерием истинности выступает лишь правовая позиция критикующего. Надо иметь в виду и то обстоятельство, что если критикующий обладает властью, административным ресурсом, то ему относительно легко превратить собственную правовую позицию в реальное и действенное основание оценки.

Отвергнуть закон или какой-либо элемент его означает радикальность, непримиримость отрицательной оценки. Иными словами, опровержение, по сравнению с отвержением, при критике законодательства есть более гибкая и, как правило, более приемлемая процедура.

В критике как разновидности аргументативной деятельности она (критика) может использоваться в разных научно-дисциплинарных смыслах, т. е. в качестве разных понятий. Это обусловлено комплексным, междисциплинарным характером теории аргументации, включающей в себя знание многих наук. Лингвистические, логические и философские знания органично входят в теорию аргументации, образуя основное ее содержание. Требование строгости научного анализа обязывает исследователя, осуществляющего критическую деятельность в рамках аргументативного процесса, применять термин «отрицание» с учетом его семантического значения.

Концептуальной основой анализа, выраженной в названии первой главы монографии, примем современную теорию аргументации. Согласно этой теории аргументация представляет собой логико-коммуникативную деятельность, осуществляющую убеждающее воздействие на другого человека или социальную группу. Она имеет своей целью формирование определенных убеждений или внесение желаемых аргументатору изменений в убеждения реципиента, их усиление или ослабление. Аргументация реализуется в различных видах общения, таких как дискуссия, спор, полемика и другие. Ее содержание не исчерпывается устной или письменной речью, однако без языка она невозможна в принципе. Это обстоятельство объясняет значительную роль лингвистики и риторики в аргументативной деятельности, а, следовательно, и в содержании данной теории. Риторика в ее традиционном понимании представляет собой искусство убеждать с помощью слова. Современная теория аргументации выступает преемницей классической риторики, существенно изменяя и расширяя ее проблемное поле. Отрицание, осуществленное лингвистическими средствами — лингвистическое отрицание, — является непременным атрибутом любой формы аргументативной деятельности, и критики в особенности.

В лингвистике отрицание означает «выражение при помощи лексических, фразеологических, синтаксических средств того, что связь между членами предложения мыслится как реально не существующая». Оно выражается при помощи отрицательных частиц не, ни, слова нет, сочетаний вовсе не, далеко не и т. п. С их помощью образуются отрицательные предложения. Общеотрицательным считается «предложение с отрицательным сказуемым, то есть предложение, в котором отрицается признак подлежащего (в двусоставном предложении) или действие-состояние, обозначенное главным членом бесподлежащего (односоставного) предложения». Предложение с положительным сказуемым, но с отрицательной частицей при другом члене, называется частноотрицательным».

Весьма распространенным в науке и иных сферах коммуникативной практики видом отрицания является логическое отрицание. В формальной логике слово отрицание используется для обозначения, во-первых, действия, логической операции, во-вторых, для обозначения таких форм мышления, как отрицательное понятие и отрицательное суждение. Рассматриваемое действием, оно ставится в связь с основной логической характеристикой мысли — свойством истинности. В результате отрицания-действия образуется новое суждение, имеющее иное, сравнительно с исходным, истинностное значение. В логической литературе отсутствует единое понимание содержания данной операции. По мнению П. П. Баранова и В. И. Курбатова, отрицание есть «логическая операция, заключающаяся в том, что истинному высказыванию противопоставляется ложное высказывание». Многие ученые-логики придерживаются иной трактовки отрицания-действия. Отличие заключается в том, что отрицание не ограничивается только противопоставленностью ложного высказывания истинному. В качестве примера приведем интерпретацию, предложенную Ю. В. Ивлевым: «Отрицание суждения — это логическая операция, в результате применения которой к суждению получают новое суждение, находящееся в отношении контрадикторности к исходному, и которая осуществляется в соответствии с приведенными ниже правилами».

Два суждения находятся в отношении контрадикторности (противоречия), если одно из них истинно, а другое ложно. Противоречащие суждения не могут быть одновременно истинными или одновременно ложными. Операция логического отрицания основана на законе исключенного третьего и реализует его. При таком подходе отрицание-действие не ограничивается отрицанием истинного суждения. Оно изменяет значение истинности отрицаемого суждения, которое может быть как истинным, так и ложным. Что касается правил выполнения данного действия, заметим, что техническое исполнение его, применительно к суждениям разного вида, разработано в логике достаточно полно.

Отрицание-действие — феномен, который при определенных условиях может выступить предметом законодательной регламентации. Но для этого должны быть четкие, объективные, юридически значимые проявления деяния.

Например, в январе 2012 года во Франции принят закон об уголовной ответственности за отрицание геноцида армян в начале XX века (за это преступное деяние установлена санкция — 1 год тюремного заключения либо штраф в 45 000 евро).

Вспомним, какой шквал критики в свое время вызвало предложение С. Г. Шойгу о введении уголовной ответственности «за отрицание победы СССР в Великой Отечественной войне». Разноплановая критика этого предложения легла в основу последующей законотворческой работы, итогом которой стало введение Федеральным законом от 5 мая 2014 г. № 128-ФЗ «О внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации» в Уголовный кодекс РФ статьи 3541 «Реабилитация нацизма». Ее текст гласит: «1. Отрицание фактов, установленных приговором Международного военного трибунала для суда и наказания главных военных преступников европейских стран оси, одобрение преступлений, установленных указанным приговором, а равно распространение заведомо ложных сведений о деятельности СССР в годы Второй мировой войны, совершенные публично, —

наказываются штрафом в размере до трехсот тысяч рублей или в размере заработной платы или иного дохода осужденного за период до двух лет, либо принудительными работами на срок до трех лет, либо лишением свободы на тот же срок.

2. Те же деяния, совершенные лицом с использованием своего служебного положения или с использованием средств массовой информации, а равно с искусственным созданием доказательств обвинения, —

наказываются штрафом в размере от ста тысяч до пятисот тысяч рублей или в размере заработной платы или иного дохода осужденного за период от одного года до трех лет, либо принудительными работами на срок до пяти лет, либо лишением свободы на тот же срок с лишением права занимать определенные должности или заниматься определенной деятельностью на срок до трех лет.

3. Распространение выражающих явное неуважение к обществу сведений о днях воинской славы и памятных датах России, связанных с защитой Отечества, а равно осквернение символов воинской славы России, совершенные публично, —

наказываются штрафом в размере до трехсот тысяч рублей или в размере заработной платы или иного дохода осужденного за период до двух лет, либо обязательными работами на срок до трехсот шестидесяти часов, либо исправительными работами на срок до одного года».

Думается, с учетом опасности и реальных (отнюдь не единичных) фактов экстремизма и национализма принятие этой статьи оправданно. Чтобы содержание и форма правовых норм, предусмотренных вышеприведенной статьей, не оказались дискредитированными, необходимо предпринять все меры к недопущению их расширительного толкования и выборочного применения. Публично выраженные сомнения в правильности современных антикризисных мер правительства, критика порядка импортозамещения в качестве ответной меры на антироссийские санкции, отвержение верности курса модернизации государства и общества не могут и не должны «подводиться» под сферу действия статьи 3541 Уголовного кодекса Российской Федерации.

Наряду с процессуальным пониманием отрицания как действия в логике данный термин имеет другой смысл. На это обстоятельство обращает внимание А. Д. Гетманова: «Операцию отрицания в виде образования нового суждения из данного следует отличать от отрицания, входящего в состав отрицательных суждений. Внутреннее указывает на несоответствие предиката субъекту (связка выражена словами: «не суть», «не есть», «не является»). Внешнее отрицание означает отрицание всего суждения». Внешнее отрицание выражается формулой «Неверно, что А», где А — исходное, подвергнувшееся отрицанию суждение.

Критическая аргументативная деятельность предполагает использование отрицания в качестве логического действия и в виде отрицательных форм знания. Заметим, что критик может использовать в целях отрицания суждений своего контрпартнера как отрицательные, так и утвердительные суждения. Мы не можем согласиться с выводом В. А. Толстика и Н. А. Трусова о том, что «критика представляет собой органическое единство трех моментов: 1) разбор (анализ), обсуждение чего-либо с целью дать оценку; 2) отрицательное суждение о чем-либо, указание недостатков; 3) проверка достоверности, истинности, подлинности чего-либо (например, критика текста, критика исторических или нормативных источников)». Наше возражение связано со вторым пунктом приведенного вывода. Представляется очевидным тот факт, что любой из коммуникантов в своей речевой деятельности по доказательству и опровержению, обоснованию и критике может использовать и, как правило, действительно использует форму отрицательного суждения. Говоря об органическом единстве трех моментов критики, цитируемые авторы, как мы полагаем, имеют в виду не указанный нами факт. Речь, видимо идет о том, что сформулированный и отстаиваемый критиком антитезис, содержащий основную мысль всей его позиции, должен выражаться отрицательным, и только отрицательным суждением. Мы считаем, что использование оппонентом утвердительного суждения вполне возможно и необходимо в том случае, когда основное критикуемое положение выражено отрицательным суждением. Логическое отрицание будет иметь место с необходимостью, если суждения пропонента и оппонента будут находиться между собой в отношении противоречия.

В связи с обсуждаемым вопросом определенный интерес представляет проведенный М. С. Строговичем анализ связи опровержения с доказательством отрицательных положений или, как иногда говорят, отрицательных фактов. Автор отмечает условный характер самого понятия отрицательного факта: «условно можно говорить и об отрицательном факте: событие произошло — это факт, но если оно в действительности не произошло — это тоже факт». С логической точки зрения это отрицательное суждение, выражающее несуществование факта положительного, т. е. его небытие: событие не произошло, действие не состоялось, лицо не присутствовало в определенном месте и в определенное время. Отрицательные в указанном смысле факты широко представлены в правовом дискурсе и имеют важное юридическое значение. Приступая к решению поставленной задачи, М. С. Строгович пишет: «До сих пор, когда мы говорили о доказательстве тезиса, о его защите, мы под тезисом имели в виду утверждение какого-то факта, именно положительного факта, т. е. утверждение, что было то-то, произошло там-то, такой-то предмет имеет такие-то свойства и т. д. Тезис заключает положительный факт, а опровержение носит характер отрицания этого тезиса, отрицание существования этого факта; значит, тезис — утверждение, а опровержение — отрицание. Но могут быть случаи, когда тезисом в доказательстве является отрицательное суждение, т. е. суть тезиса заключается в указании на то, что такого-то предмета не было, такое-то событие не происхо­дило, такое-то действие не совершено, такой-то предмет не обладает таким-то свойством и т. д.». Далее автор показывает специфику доказательства отрицательного факта, нередко встречающегося в судебных делах в отношении так называемого alibi. Мы же обращаем внимание на то обстоятельство, что задача опровержения, критики тезиса, выраженного отрицательным суждением, может быть решена в полной мере доказательством противоречащего ему утвердительного суждения.

Критическая позиция может получить свое полное, концентрированное выражение в форме утвердительно суждения и в тех случаях, когда она направлена против демонстрации. Здесь речь идет об утвердительном высказывании о конкретной ошибке, свидетельствующей о логической несостоятельности рассуждения пропонента.

Философское понимание отрицания как диалектического отрицания может рассматриваться философско-методологической основой творческой критики вообще, и критики законодательства, в частности. Указывая на особую роль отрицания в структуре критики, А. Г. Спиркин пишет: «Критика, которая, по существу, есть отрицание, особенно должна заботиться о том, чтобы не быть односторонне деструктивной и тем самым «зряшной», а содержать в себе конструктивность, позитивную направленность, быть в полном смысле слова созидающей. Только такая критика может быть плодотворной и, следовательно, полной, нужной, необходимой». Обратим внима­ние на содержащуюся в приведенном рассуждении и исключительно важную для целей нашего анализа мысль А. Г. Спиркина о том, что критика по суще­ству есть отрицание.

В философии категория «отрицание» выражает отношение состояний, стадий развивающегося объекта. Таким объектом вполне может выступать и познание, и коммуникация. Отрицание рассматривается с философских позиций необходимым моментом процесса развития любого объекта, в том числе и науки, правовых воззрений, законодательства. По характеру действия выделяются два типа отрицания — деструктивное и конструктивное. Первый из них означает разрушение системы, полную утрату объектом своего качества. Конструктивное отрицание означает смену состояний развивающегося объекта и предполагает своим необходимым моментом связь, преемственность его состояний. По отношению к направлениям развития П. В. Алексеев и А. В. Панин подразделяют конструктивные отрицания на три вида: прогрессивные, регрессивные и нейтральные. «По своей значимости роли в осуществлении прогресса прогрессивные отрицания, в свою очередь, делятся на три вида: 1) отрицание-трансформация; 2) отрицание-снятие и 3) отрицание-синтез (первые два имеют место и в регрессивной линии развития)». Отрицание-трансформация состоит в изменении свойств и качеств системы, при сохранении ее интегрирующей структуры. При отрицании-снятии преобразуется внутренняя, интегрирующая структура системы. Отрицание-синтез обуславливает синтез двух отрицаний-снятий, наибольшую аккумуляцию всего положительного, имеющегося на предыдущих стадиях развития. В этом случае речь идет о действии закона отрицания, имеющего своим главным содержанием диалектический синтез. В критике как форме аргументации используются все указанные виды отрицания — лингвистическое, логическое, философское. Вместе с тем, рассматривая аргументацию объектом научного исследования, а интенсивно развивающуюся сегодня теорию аргументации — самостоятельно существующей отраслью знания, научной дисциплиной, имеется основание для выделения присущего ей специфического отрицания одним из видов отрицания. В литературе по логике и теории аргументации данный вид отрицания не выделен и не назван. Мы будем использовать для его обозначения термин «аргументативное отрицание». Выбор данного термина основан на аналогии с наименованием рассмотренных ранее видов отрицания. Их название производно от названия научных дисциплин, в которых они обретают свой статус. Сделанный нами выбор обусловлен также одним из этимологических значений слова «критика», непосредственно выражающих качественное своеобразие коммуникативного аспекта аргументации. Отрицание имманентно присуще критике, и их смысловая интерпретация органично взаимосвязаны.

Этимологическое значение термина «критика» свидетельствует о его логических основаниях. В буквальном переводе с греческого, kritike — «суждение, вынесение приговора». Это означает, что слово критика в одном из своих основных смысловых значений равнозначно со словом суждение. В формальной логике оно используется преимущественно теорией доказательств. Критика тезиса, согласно положениям данной теории, может состоять в доказательстве истинности суждения, отрицающего тезис. Контрадикторные суждения не могут быть одновременно истинными, одно из них обязательно ложно. Данный термин заключает в себе и еще одно смысловое значение — оценку и способность к оценке. Критический — значит дающий разбор и оценку какого-либо явления. Разумеется, любая оценка выражается посредством соответствующих форм знания — оценочным понятием или модальным высказыванием. Однако между суждением, в его интерпретации традиционной формальной логикой, и оценкой имеется та существенная разница, что к первому применима характеристика формально-логической истинности, тогда как к оценке она не применима. Отмеченные отличия в смысловой трактовке слова критика проявляются и приобретают существенное значение в аргументации.

Мы разделяем мнение, высказанное В. Ф. Берковым и Я. С. Яскевичем о том, что «всякая аргументация имеет два аспекта — логический и коммуникативный». В коммуникативном плане аргументация предполагает использование разнообразных внелогических средств, в том числе и внушения. Основной объект аргументативного воздействия, в его коммуникативном аспекте — убеждения коммуниканта. Это обстоятельство определяет необходимость использования в анализе понятия модальности. Модальность в современной логике определяется как «оценка высказывания, данная с той или иной точки зрения». Модальные оценки весьма разнообразны. Выделяются логические, физические (онтологические, каузальные), деонтические (нормативные), аксиологические (оценочные — хорошо, плохо и т. п.) и др. Эпистемическая модальность относится к знанию и убеждению. Операторами, выражающими эпистемическую модальность, относящуюся к убеждению, считаются: убежден, сомневается, отвергает, допускает. В логике убеждений исходным обычно принимают понятие «полагает» (убежден, верит), и через него определяют понятия «сомневается» и «отвергает». Положения и выводы эпистемической логики находят применение не только в теории познания, но и в методологии науки, лингвистике, психологии. Именно это и делает обоснованным их использование в теории аргументации.

Подобно тому как логическое отрицание, основанное на законе исключенного третьего, означает установление отношения противоречия между суждениями, аргументативное отрицание заключается в установлении отношения противоречия между оценочными высказываниями. Оно основано на законах логики убеждения, примером которых приведем следующие:

– нельзя одновременно верить и сомневаться, быть убежденным и отвергать, сомневаться и отвергать;

– субъект или убежден, что дело обстоит так-то, или сомневается в этом, или отвергает это;

– невозможно быть убежденным одновременно в чем-либо и в противоположном.

Рассмотренные нами виды отрицания включаются в логическую структуру критики как таковой. Однако они имеют не одинаковое значение в аргументативных процессах разного типа. В науке, например, аргументация выступает, прежде всего, приемом познавательной деятельности. Рассматривая ее именно в таком аспекте, Е. К. Войшвилло и М. Г. Дегтярев пишут: «Аргументация — это форма мыслительной деятельности, цель которой состоит в обосновании утверждения об истинности или ложности некоторого высказывания или теории (или о принципиальной невозможности оценки высказывания как истинного или ложного, т. е. бессмысленности его)». Науке более свойственна аргументация в форме дискуссии, ориентированной на установление объективной истины по обсуждаемому вопросу. Это обстоятельство отражено в дефиниции данного вида диалога. Дискуссия, по определению А. А. Ивина, есть «спор, направленный на достижение истины и использующий только корректные приемы ведения спора». Этим объясняется то несомненное обстоятельство, что ведущую роль в ней играет логическая теория аргументации, в которой основными понятиями выступают «доказательство» и «опровержение».

В анализе реальных научных дискуссий, разумеется, нужно учитывать то существенное обстоятельство, что дискуссий «в чистом виде», т. е. полностью соответствующих своему понятию, не существует. Объективно существующее явление и отражающее его понятие никогда не бывают полными копиями друг друга. Понятия, виды, типы действительных явлений — это всего лишь их идеальные образы. Поэтому любой вид научного диалога, в том числе и дискуссия, в той или иной мере включают в себя свойства, присущие иным видам аргументации. В них с необходимостью присутствует коммуникативная составляющая, связанная с осуществлением убеждающего воздействия. Научный работник не исчерпывается своей рациональной компонентой. В творческом коллективе он не только Homo sapiens, он выражает и реализует все многообразные компоненты своего духовного мира — чувства и эмоции, волю, верования, убеждения и многие другие. Другое дело, что рациональность, ориентация на поиск истины, а не целесообразность, доминирует в сфере науки. Этот аспект логико-коммуникативной деятельности и отражается в логической теории аргументации. В теории аргументации как комплексном учении о логических и внелогических приемах и средствах убеждающего воздействия вопрос достижения истины отходит на второй план. Что же касается любого реального аргументативного процесса, то выделение в нем логического и коммуникативного аспектов возможно лишь абстрагирующей способностью интеллекта.

Критике, с ее пафосом отрицания, отводится в логической теории аргументации, представляющей собой отражение аргументации с позиции логической теории доказательств, второстепенная роль. Е. К. Войшвилло и М. Г. Дегтярев предлагают обозначить термином «критика» только процедуру выявления ошибочности некоторого обоснования, а именно — частичное обоснование утверждений о ложности некоторых высказываний. Термином «опровержение» указанные авторы обозначают полное обоснование ложности некоторого высказывания. Отсюда следует вывод: «опровержение есть предельный случай — также недостижимый — критики высказывания». Этим самым отрицание, как полное обоснование ложности некоторого высказывания, вообще выводится из содержания критики. Такая ее трактовка имеет определенное основание с позиции логического анализа логико-коммуникативной деятельности и в тех случаях, когда логический аспект в исследуемой аргументации является действительно определяющим, как это имеет место в научно-познавательной деятельности.

Однако подобное понимание критики и роли отрицания в ней становится несостоятельным в тех случаях, когда в аргументации доминирует не установка на поиск истины, а целесообразность, утилитарно-прагматическая установка на силу убеждающего воздействия. Наглядным примером такой аргументации может служить судебный спор. Образно и убедительно выразил специфику судебной аргументации П. Сергеич. Приведем некоторые наиболее яркие моменты из его описания искусства спора на суде. «В нашем суде, — пишет П. Сергеич, — существует поговорка: истина есть результат судоговорения. Эти слова заключают в себе долю горькой правды. Судоговорение не устанавливает истины, но оно решает дело. Состязательный процесс есть одна из несовершенных форм общественного устройства, судебные прения — один из несовершенных обрядов этого несовершенного процесса. Правила судебного состязания имеют до некоторой степени условный характер: они исходят не из предположения о нравственном совершенстве людей, а из соображений целесообразности… Готовясь к судебному следствию и прениям, каждый оратор знает, что его противник приложит все свое умение к тому, чтобы остаться победителем; знает, что судьи и присяжные, как люди, могут ошибаться. При таких условиях человек не может отказаться от искусственных приемов борьбы. Поступить иначе значило бы идти с голыми руками против вооруженного».

Противостояние главных действующих лиц в конфликтном диалоге может иметь разную степень напряженности. Одно дело — судебный спор и политические дебаты, совсем другое — научная дискуссия или студенческий диспут. Здесь многое определяется целевыми установками участников аргументативного процесса, характером движущих интересов. Их может либо разделять жажда победы, либо объединять стремление к истине и справедливости. В любом споре один из участников подтверждает отстаиваемое положение, связанное с предметом спора. Его противник критикует данное положение, выдвигая собственные контраргументы. При этом оба они решают одинаковую задачу: убедить противостоящую сторону принять доводы и перейти на его позицию или хотя бы отказаться от своей собственной. Таким образом, «подтверждение» и «критика» являются базовыми понятиями теории аргументации, имеющей своим предметом убеждение. Иначе обстоит дело в теории доказательств и построенной на ее основе логической теории аргументации. Опорными понятиями в них являются «доказательство» и «опровержение». Оба они определяются на основе истинности. В логической литературе распространено понимание доказательства действием, которое показывает истинностное значение тех или иных высказываний. При таком подходе опровержение определяется видом доказательственного процесса, направленного на уже существующие доказатель­ства для того, чтобы показать их несостоятельность.

Конструируя идеальную модель критической дискуссии, посредством которой только и может быть разрешен спор, Ф. Х. Беремен и Р. Гроотендорст выделяют в ней такие четыре стадии:

– конфронтация;

– открытие дискуссии;

– аргументация, рассматриваемая иногда как «реальная дискуссия»;

– заключительная стадия.

Одна сторона в споре принимает роль протагониста, другая — антагониста. При несмешанном споре сторона, действующая как протагонист, не имеет иной задачи, кроме защиты своей точки зрения, а сторона, действующая как антагонист, не имеет иной задачи, кроме как критиковать точку зрения протагониста. По мнению авторов предложенной модели, критическое реагирование и аргументация играют решающую роль в разрешении спора. Он разрешается только тогда, когда кто-нибудь из его участников отказывается от своих сомнений, потому что его убедила аргументация другого человека, или если он берет назад свою точку зрения, потому что он понял, что его аргументация не может противостоять аргументации другого человека.

Стремление антагониста систематически критиковать высказывания и убеждения протагониста подчинено цели их отрицания. В критической аргументативной деятельности используются все рассмотренные выше виды отрицания. Их пропорции, удельный вес в каждом конкретном случае будет разным, поскольку с разным объемом будут представлены в аргументации логическая и коммуникативная составляющие. Сама по себе эта мысль вряд ли вызовет возражения. Что же касается понимания отрицания неотъемлемым, сущностным элементом критики, здесь нужны пояснения.

Принято выделять такие две формы критики, как конструктивная и деструктивная. Целью деструктивной критики является полное отрицание позиции протагониста. Это отрицание по существу. Будучи успешно реализованным, оно вынуждает протагониста отказаться от занимаемой позиции как несостоятельной. Невозможность ее дальнейшей защиты обусловлена выявленным в процессе отрицания противоречием с законами традиционной формальной логики, модальной логики и диалектики.

В случае конструктивной критики естественным образом возникает предположение о позитивном, созидательном ее содержании. Основанием для этого является включенный в ее наименование термин «конструктивная». На наш взгляд, это впечатление поверхностное. Дело в том, что в данном случае термин «конструктивная» выражает не содержание критики, а целевое назначение, ее функцию. Конструктивной будет критика, направленная на усовершенствование критикуемой позиции, посредством отрицания присущих ей пороков и недостатков частного характера, дополнением какими-либо усиливающими ее идеями. Садовник подрезает культурное растение для его же пользы, а может подрезать его и под корень. И то и другое может быть востребовано в конкретной ситуации. Аналогичную с садовником задачу решает антагонист, применяя критику указанных видов.

Независимо от целевого назначения, критика любого вида предполагает осуществление операции отрицания, без которой она уже не может считаться критикой. С возрастанием масштабов аргументативной деятельности во всех сферах современной общественной жизни, в том числе и в науке, неуклонно возрастает и роль критики. Что касается современной науки, то иногда создается впечатление, что она действительно одержима дискуссиями. И для этого имеются объективные основания. Сегодня научная критика рассматривается как «имманентная ценность науки, необходимое условие и важнейший метод ее совершенствования и развития, одна из обязанностей любого ученого по отношению к любому фрагменту научного знания, в том числе к своим собственным концептуальным построениям и взглядам». Вменяя в обязанность осуществление критической деятельности, целесообразно указать на соблюдение меры критичности. В юридической литературе отмечается, что «показателем зрелости науки является критическая оценка (самооценка) его собственного состояния, имеющихся теоретических и практических ресурсов и перспектив развития».

Деструктивная критика не заслуживает абстрактной отрицательной оценки. Науке она также необходима, как и конструктивная. Любая критика, рассматриваемая средством борьбы с догматизмом, заслуживает поддержки. Однако, перейдя границу меры, она образует негативное явление, именуемое критиканством. В этом случае критика становится самоцелью и отчуждается от решения актуальных проблем и задач научного и социального творчества.

Значение критики в аргументативных процессах и коммуникативных технологиях, реализуемых в различных сферах общественной жизни, выходит за рамки логико-гносеологического аспекта. Поставленная в связь с деятельностным контекстом и преследующая определенные практические цели, она приобретает нравственное, политическое и правовое звучание. Критическая позиция, состоящая в отрицании отдельным субъектом или группой лиц какого-либо исторического факта или социально значимого общественного события, может представлять не только познавательный, но и юридический интерес. Причем речь идет о ситуации, когда отрицание ограничивается только выражением своего мнения, является отрицанием «на словах» и к тому же отрицаемый факт мог иметь место в реальной действительности, т. е. быть положительным фактом, а мог и отсутствовать, представляя собой так называемый отрицательный факт. В мировой юридической практике имеются случаи введения уголовного преследования человека за мнение, выражающее его критическую позицию в отношении того или иного факта, которому придается большое общественное или государственное значение. Так, например, в некоторых странах сегодня установлена уголовная ответственность за отрицание Холокоста. Право на свободу слова, свободное выражение гражданином своего мнения по любому вопросу общественной жизни, не затрагивающему государственную тайну, составляет основу конституции демократического общества. Ограничение в данном праве, установление пределов свободы слова, связанное со злоупотреблением этой свободой, должно иметь веские основания. Теоретическое и практическое решение данного вопроса предполагает анализ и оценку множества, в том числе и взаимоисключающих его граней. С одной стороны, высказанное мнение, мысль, выраженная в слове, не есть практическое действие. С другой стороны, оно есть действенное средство осуществления, в отношении других лиц, воли говорящего, его добрых или злых убеждений. Уголовный кодекс РФ предусматривает, например, ответственность за оскорбление, т. е. унижение чести и достоинства другого лица, содержащееся в публично выраженном высказывании. Что же касается разрешения уголовно-правовыми средствами ситуации с признанием или отрицанием какого-либо факта, имеющего деперсонифицированный характер и являющегося к тому же предметом ограниченной по масштабам дискуссии, то такой способ разрешения диалога, в котором затрагивается национальный и государственный интерес, нуждается в очень убедительных аргументах. В противном случае невольно возникает подозрение о слабости власти, коль скоро она использует аргументом силу. Следовательно, ее аргументы иного рода достаточной силы не имеют. Это может дискредитировать сам факт, его истинность.

Не углубляясь далее в обсуждение феномена отрицания в качестве объекта правового регулирования, ограничимся мудрым изречением Пифагора: «Как ни коротки слова «да» и «нет», все же они требуют самого серьезного размышления».

Полярным для феномена «отрицание» понятием выступает «одобрение». Понятие «одобрение» не имеет столь строгого логико-гносеологического статуса по сравнению с понятием «отрицание». Одобрение означает положительную оценку действующего законодательства.

Позитивное суждение о том или ином фрагменте законодательства — вот антипод отрицания. И это вполне нормальная «связка». Более того, это необходимая линия взаимодействия полномасштабной оценки действующего законодательства.

Критика является эффективным средством выявления и изучения, разрешения и преодоления противоречий, заблуждений и ошибок в мыслях и деяниях людей. Во все времена она выступает неотъемлемой составной частью научного творчества. Историческое развитие науки подтвердило аристотелевское представление о правильно построенном научном исследовании, согласно которому исследовательская деятельность начинается с истории изучаемого вопроса и сопровождается критикой предложенных предшественниками точек зрения и решений. Формирующаяся с конца XX века постнеклассическая наука обладает рядом особенностей, способствующих все более широкому использованию критики как формы научного творчества и фактора развития самой науки. К объективным предпосылкам возрастания роли критики можно отнести необходимость гуманитарного контроля над научно-техническим развитием в целях уменьшения его отрицательных последствий для человечества, а также присущие постнеклассической науке свойства, такие как коллективность научно-познавательной деятельности, методологический плюрализм, коммуникативность и некоторые другие отличительные ее черты. Как метод познавательной деятельности и форма развития знания критика в наибольшей мере востребована гуманитарной наукой. Убедительным тому подтверждением могут служить классические труды И. Канта — «Критика чистого разума», «Критика практического разума», «Критика способности суждения».

Критика выступает логико-методологическим основанием самостоятельных направлений социально-гуманитарного знания. Одним из таких новейших направлений является критический рационализм — направление в современной западной философии, основанное К. Поппером. Наиболее общим методом научного исследования К. Поппер считает рациональную дискуссию, предполагающую критическое исследование решений той или иной проблемы. В этом заключаются основная идея и суть метода критического рационализма. Возникают основанные на критике самостоятельные направления развития правовой мысли. В качестве примера из области философии права можно привести критические юридические исследования — направление, возникшее во второй половине XX века в американской философии права. Свою главную задачу ее представители видят во всесторонней критике существующих правовых доктрин и действующего законодательства.

Рассмотрение критики как формы правовой аргументации предполагает одним из своих оснований понятие аргументации. В качестве исходного примем следующее его определение: «Аргументация (лат. argumentatio) –понятие, обозначающее логико-коммуникативный процесс, служащий обоснованию определенной точки зрения с целью ее восприятия, понимания и (или) принятия индивидуальным или коллективным реципиентом». Содержание коммуникации не исчерпывается простой передачей сообщения, информации. Выступая смысловой, идеально содержательной стороной социального взаимодействия коммуникантов, она нередко принимает форму диалога. В случае конфликтного диалога его участники — пропонент и оппонент — имеют разные, нередко взаимоисключающие, исходные позиции и цели. Пропонент защищает выдвинутое положение, обосновывает необходимость его принятия участниками коммуникативного процесса. Оппонент обосновывает его несостоятельность, убеждает в необходимости или целесообразности отказаться от него. Используемый ими арсенал средств обоснования и форм аргументации весьма разнообразен. К ним относятся: доказательство, опровержение, критика, подтверждение, оправдание, интерпретация и др. Уяснение феномена критики, ее роли в условиях современного «взрыва коммуника­ций» предполагает проведение сравнительного анализа ее отношения с элементами аргументативного понятийного ряда.

Как нами уже отмечалось, в формальной логике критика наиболее широко используется теорией доказательств, при этом она находится в тесной связи с такими базовыми понятиями, как «доказательство» и «опровержение». Это делает необходимым, в рамках сформулированной нами темы, рассмотреть подробнее логическую теорию доказательств и теорию аргументации с тем, чтобы на основе их анализа подойти к пониманию критики специфической формой логико-коммуникативной деятельности в сфере права.

Доказательство и опровержение являются базовыми понятиями теории доказательств в логике. В трудах Аристотеля берет начало традиция понимать доказательство как процесс (метод) обоснования истинности суждения. Оно должно гарантировать истинность доказываемого положения. Данное понятие обозначает полное подтверждение истинности, обеспечиваемое дедуктивным мышлением. Указывая на связь доказательства с дедуктивным умозаключением, Г. И. Челпанов писал: «Приведение к очевидности облекается в силлогистическую форму, так что доказательство может быть определено как выведение какого-либо суждения из других суждений, признанных истинными и очевидными». Такое его понимание широко используется и в современной литературе по логике. Рассматривая логические методы обоснования знания, В. Ф. Берков так раскрывает его содержание: «Доказательство — логическая процедура, при которой выражение, о котором пока не известно, истинно оно или нет, логически выводится из высказываний, истинность которых уже установлена. Тем самым относительно выражения с неизвестным истинностным значением исчезают всякие сомнения — доказательство вынуждает признать его истинность». Вместе с тем имеются определения, авторы которых не ограничиваются указанием на связь доказательства только с умозаключением. «Доказательство, — по мнению Ю. П. Попова, — есть логическое действие, которое с помощью логических операций над понятиями, суждениями, умозаключениями показывает истинностное значение тех или иных высказываний».

В соответствии с приведенным пониманием доказательства (иной вариант его интерпретации рассмотрим чуть позже) формулируется и «зеркальное» по отношению к нему понятие опровержения. Определив «доказательство в собственном смысле слова», называемое иногда подтверждением, как обоснование истинности тезиса, Е. А. Иванов пишет: «Опровержение. Это обоснование ложности тезиса, которое достигается с помощью тоже истинных доводов». Весьма распространенным является и понимание опровержения, при котором установление ложности обсуждаемого положения дополняется указанием на недоказанность тезиса, направленностью на разрушение проведенного доказательства. Такое его определение приводит Л. Н. Никифоров: «Опровержением называют установление ложности или необоснованности выдвинутого тезиса. Цель опровержения — разрушить выдвинутое доказательство».

Основным инструментом разрушения доказательства, его опровержения выступает критика. Она осуществляется тремя способами: критикой тезиса, аргументов и демонстрации. Критика тезиса в соответствии с приведенными интерпретациями рассматриваемых логических процедур имеет целью установление его ложности. Критика аргументов и демонстрации показывает логическую несостоятельность процесса доказывания, не утверждая при этом ложность тезиса. Таким образом, в логической теории доказательств критика имеет подчиненное значение по отношению к опровержению, выступая его средством. Основное назначение критики здесь — исполнить функцию разрушителя доказательства. Она призвана породить сомнения в сознании участников диалога в том, что обсуждаемое положение является истинным, т. е. соответствующим действительности. И что особенно важно подчеркнуть — критика в рамках теории доказательств выступает только логическим средством и несовместима с использованием внелогических инструментов. Логическая критика представля­ет собой использование форм знания, правил и законов мышления с целью раз­рушения доказательства определенного тезиса, установления логической несо­стоятельности высказываний и рассуждений.

Логическая теория доказательств не распространяется на значительный по объему класс используемых в познавательной деятельности и коммуникативной практике модальных высказываний — проблематических, нормативных, аксиологических и др. К ним не применима корреспондентская концепция истины. Ответом современной науки на неудовлетворяемые теорией доказательств потребности активно развивающихся коммуникативных процессов является создание теории аргументации. Инициативная роль в исследовании ее проблем принадлежит представителям логической науки. Принципиальная новизна этой теории сравнительна с теорией доказательств в том, что важная роль в ней отводится и внелогическим факторам. Ее логические основания занимают как бы промежуточное положение, поскольку, с одной стороны, выступают основаниями именно теории аргументации, а с другой — представляют собой логическое знание. Исходя из этого, В. В. Перерва предлагает такой вариант их понимания: «Логические основы аргументации являются органическим продолжением и завершением курса формальной логики». Данная точка зрения не является очевидной.

Имея собственный логический аспект, теория аргументации, по мне­нию А. А. Ивина, «не считается частью или разделом логики. Она не может рассматриваться и как некая “прикладная логика”». А. А. Ивин настаивает на том, что противопоставление истина-ложь, важное для других областей знания, не является ключевым ни в аргументации, ни, соответственно, в ее теории: «Аргументы могут приводиться не только в поддержку тезисов, представляющихся истинными, но и в поддержку заведомо ложных или неопределенных тезисов. Аргументированно могут отстаиваться не только добро и справедливость, но и то, что кажется или впоследствии окажется злом». Теория аргументации имеет собственный, отличный от логики, предмет исследования. Логика изучает мышление, постигающее истину со стороны его формальной правильности. Теория аргументации имеет своим предметом убеждение. Убеждающая сила воздействия коммуникантов друг на друга не исчерпывается его логической составляющей. В аргументативной деятельности наряду с логическими применяются средства риторики, психологии, лингвистики и ряда других отраслей знания. На этом основании теория аргументации и определяется как «комплексное учение о наиболее эффективных в коммуникативном процессе логических и внелогических методах и приемах убеждающего воздействия».

Сосуществование все более востребованных современной наукой, органично связанных и вместе с тем качественно различных теорий, описывающих коммуникативное взаимодействие, делает необходимым сравни­тельное исследование используемого в них понятийного аппарата. С позиции теории доказательств и теории аргументации, видение и оценка роли понятий, структурных элементов, аспектов аргументативной деятельности и даже самой ее сути существенно различаются. Представителями логической науки это различие нередко недооценивается или совсем не учитывается. Понятия теории доказательств иногда механически, без какой-либо содержательной трансформации переносят в область исследований теории аргументации. Указанный момент наглядно представлен в замечании В. И. Свинцова: «Необходимо подчеркнуть, что при оценке аргументационных процедур важна не терминологическая сторона дела. (На практике термины “доказательство”, “обоснование”, “аргументация” употребляются и будут употребляться как синонимы.)». Действительно, всего четверть века назад понятия «доказывание» и «аргументация» считались синонимами, а теория аргументации как самостоятельное учение, по крайней мере в учебной литературе по логике, вообще не рассматривалась. Высокие темпы развития современной науки довольно быстро изменяют привычные парадигмы.

Учет специфики коммуникативных процессов требует пере­определе­ния основополагающих понятий теории доказательства и, прежде всего, понятий «доказательство», «опровержение» и «критика». Весьма интересна в этой связи концепция И. В. Ивлева. В ней аргументация рассматривается как «процесс формирования убеждения или мнения относительно истинности какого-либо утверждения (суждения, гипотезы, концепции и т. д.) посредством других утверждений и логических средств». Она разделяется на доказательную и недоказательную. В доказательной (доказательстве) аргументы являются утверждениями, истинность которых установлена, а формой служит демонстративное рассуждение. Недоказательными являются аргументации, в которых аргументы, по крайней мере отдельные, выступают не достоверными, а лишь правдоподобными утверждениями, а также те, в которых форма — недемонстративное рассуждение.

Термином «аргументация» Ю. В. Ивлев обозначает деятельность аргументатора — того участника коммуникации, который средствами логики отстаивает, защищает и убеждает принять обсуждаемое положение, предложение или оценку. Такое ее понимание, хотя при этом и используется термин «убеждение», неприменимо к тезисам, выраженным высказываниями, на которые не распространяется корреспондентская концепция истины. Еще более значимое для нашего анализа обстоятельство заключается в том, что в рассматриваемом понятии отражается деятельность только одного участника диалога. Оно неприменимо к реципиенту. Это видно из следующего рассуждения Ю. В. Ивлева: «Деятельность, противоположная аргументации, называется критикой. Выделяются два способа критики: критика формы аргументации и установление ложности или малой степени правдоподобия тезиса. Во втором случае критика называется контраргументацией. Частным случаем контраргументации является опровержение — установление ложности какого-либо положения с использованием логических средств и ранее доказанных положений. Последние положения называются аргументами опровержения». В рассмотренной концепции критика противоположна аргументации, поэтому она не может обозначать аргументативную деятельность, равно как и какие-либо ее аспекты. Следовательно, она не может рассматриваться и как форма научной аргументации.

Рассматривать опровержение и критику структурными элементами аргументации позволяет подход, основанный на расширительной трактовке доказательства. При этом подходе в содержание понятия «доказательство» включается обоснование ложности обсуждаемого положения. Однако такая трактовка доказательства не является, на наш взгляд, логически безупречной. Б. И. Каверин и И. В. Демидов исходят из того, что «доказательство — это логическое рассуждение, в процессе которого обосновываются истинность или ложность какой-либо мысли с помощью других положений, проверенных наукой и конкретной практикой». Такое понимание доказательства не является новацией. Оно приводится в книге профессора В. Ф. Асмуса: «В более узком и специальном смысле доказательством называется не всякий вывод, но особый вид вывода или особая форма обоснования истины. В этом — специальном — смысле доказательством называется исследование истинности (или ложности) суждений. А именно: доказательство есть такое умозаключение, посредством которого удостоверяется истинность (или ложность) данного суждения». В соответствии с таким пониманием данного термина опровержение трактуется многими авторами как доказательство ложности тезиса. П. П. Баранов и В. И. Курбатов в книге «Логика для юристов» определяют предельно кратко: «опровержение — доказательство ложности тезиса». Данную точку зрения разделяют и Б. И. Каверин, и И. В. Демидов. При этом доказательству они отводят роль системообразующего элемента в аргументационном процессе. «Каждая форма выражения аргументационного процесса, — считают авторы, — связана со специфическим строем понятий, суждений и умозаключений, имеющих свою внутреннюю логику развития, но объеди­ненных главной целью — доказательством тезиса».

Основные возражения в связи с изложенной концепцией состоят в следующем. Во-первых, убедительным и бесспорным представляется аргумент, высказанный А. А. Ивиным: «Логическое следование из истинных утверждений всегда дает только истину. В силу этого доказать можно только истинное утверждение. Доказательств ложных утверждений не существует». Во-вторых, заключенное в ней противоречие выявляется простым логическим действием — подстановкой в исходное суждение «опровержение есть доказательство ложности» семантического значения термина доказательства как обоснования истинности. Третье и главное замечание заключается в том, что теория аргументации, имеющая целью доказательство именно как логическую процедуру, не соответствует сформулированному авторами ее предмету: «предметной областью теории аргументации является убеждение». А. Д. Гетманова, излагая логические основы теории аргументации, указывает на различие, существующее между доказательством и убеждением: «Доказательство связано с убеждением, но не тождественно ему: доказательства должны основываться на данных науки и общественно-исторической практики, убеждения же могут быть основаны, например, на религиозной вере, на предрассудках, на неосведомленности людей в вопросах экономики и политики, на видимости доказательности, основанной на различного рода софизмах. Поэтому убедить — еще не значит доказать».

Сами авторы рассматриваемой концепции определяют объектом исследования теории аргументации логический аргументационный процесс. Мы полагаем, что при этом предметная область теории аргументации сужается до ее логического аспекта. Логическая аргументация, понимаемая как поиск, отбор и выбор предпочтительных логических форм, способов и средств обоснования или критики, опровержения каких-либо положений, образует один из аспектов аргументации как логико-коммуникативного процесса и не исчерпывает всего его содержания. Теория, отражающая аргументативный процесс в целом, нуждается в иных основаниях.

Перспективным подходом к построению теории аргументации, качественно отличной от логической теории доказательств, представляется подход, предложенный А. А. Ивиным: «Аргументация — это приведение доводов с целью изменения позиции или убеждения другой стороны (аудитории)». Убеждение принимается предметом теории аргументации и характеризуется таким образом: «Убеждение не совпадает ни с истиной, ни с верой, лишенной сколько-нибудь отчетливых оснований (“слепой верой”). Когда утверждение истинно, описываемая им ситуация реально существует. Но если утверждение представляет собой чье-то убеждение, это не означает, что ему что-то соответствует в действительности. В отличие от чистой веры, способной служить основанием самой себя, убеждение предполагает определенное основание… Убеждение представляет собой, таким образом, веру, имеющую под собой определенные основания». Подчеркнем то обстоятельство, что убеждение — категория психологическая, а не логическая. Она обозначает в одном из своих основных смысловых значений «процесс побуждения человека принять определенный набор ценностей, верований и отношений». Убеждающая деятельность может иметь одной из своих целей формирование у человека побуждения принять тезис в качестве истинного суждения, отвергнуть или воздержаться от его принятия. Однако истинность тезиса не является необходимым и существенным признаком аргументации. Тезисом аргументации может быть не только описательное, дескриптивное суждение, но и прескриптивное высказывание, прогноз, оценка и т. п.

На основе и в полном соответствии с приведенной дефиницией А. А. Ивин определяет тезис, доказательство и опровержение, не обращаясь при этом к понятию истинности. Так, например, доказательство трактуется им следующим образом: «Доказательство — установление обоснованности некоторого утверждения путем приведения других утверждений, обоснованность которых уже известна и из которых с необходимостью вытекает первое».

Теория аргументации отражает логико-коммуникативное взаимодействие, представляющее собой единство логических и внелогических компонентов. Этим обстоятельством и определяется ее междисциплинарный, комплексный характер. Логическая теория доказательств и теория аргументации являются самостоятельными, качественно отличающимися друг от друга конструкциями. Первая из них описывает диалог субъектов, не выходя за рамки интеллектуального, логического аспекта их взаимодействия. Своеобразие второй состоит в том, что она рассматривает логико-коммуникативное взаимодействие в единстве множества образующих его разнородных элементов духовного мира. Она рассматривает убеждающее воздействие процессом и результатом взаимодействия интеллекта, чувственно-эмоциональных проявлений, воли, верований, ценностных установок и иных духовных качеств коммуникантов. Поэтому понятия, сформировавшиеся в теории доказательств и приспособленные для достижения целей логического анализа, не способны выразить специфику убеждения. Более того, их применение в анализе аргументационной деятельности с их собственным логическим содержанием наряду с понятиями теории аргументации чревато возникновением терминологической путаницы, проистекающей из нарушения закона тождества. Терминологический аспект приобретает в данном случае существенное значение. В полной мере это замечание применимо и к критике.

В литературе по логике и теории аргументации понимание критики нередко ограничивается рамками теории доказательств. Она выводится за рамки аргументации и даже противопоставляется последней, несмотря на то, что в ее дефиниции используются понятия аргументативного ряда. «Критика, — утверждает О. Д. Шипунова, — разубеждение в обоснованности этого или иного положения, убеждение в его ложности, по своей направленности противоположна аргументации». В теории доказательств критика, понимаемая именно как логическая критика, имела подчиненное значение по отношению к опровержению. Здесь она используется средством, способом опровержения. Этим определяется ее преимущественно разрушительное, деструктивное назначение. В теории аргументации, описывающей логико-коммуни­кативный процесс, критика предстает более сложным феноменом. Радикальным образом изменяется и ее отношение с опровержением. Происходит как бы их функциональная «рокировка», в результате чего теперь уже опровержение рассматривается одной из форм критики. «Опровержение, — подчеркивает О. А. Солодухин, — это методологическая форма научной критики в процессе интеллектуального взаимодействия сторон, имеющих отличающиеся друг от друга точки зрения на обсуждаемую проблему».

В современных условиях коллективного научного творчества свободная критика, противостоящая монополизму и догматизму, поднимается на уровень общей закономерности развития науки. В этом качестве она предстает способом духовной деятельности, основная задача которого — целостная оценка явления с обнаружением его противоречий, сильных и слабых сторон и т. д. Основными формами таким образом понимаемой критики являются: конструктивная, деструктивная и смешанная, сочетающая конструктивный и деструктивный подходы. Данные формы критики находят все более широкое применение в юридических исследованиях и иных сферах правовой аргументации.

Хочется надеяться, что представленные логико-методологические основания аргументации окажутся полезными для адекватного общетеорети­ческого анализа сложного и постоянно развивающегося феномена — «критика законодательства».

Аналитичность — важнейшая характеристика творческой аргументации при критике законодательства. Критика законодательства, представляя собой противоречивое, динамичное, многоплановое, полиструктурное явление, в отечественной и зарубежной гуманитарной, в том числе и юридической, литературе обычно не связывается с феноменом «анализ». И это легко объяснить — критика законодательства имеет настолько много видов, в ней принимает участие столько субъектов, она то затухает применительно к каким-то законам, то по непонятным причинам стремительно возгорается. И, естественно, создается впечатление (оно, как правило, поверхностное, неточное, но при этом сильное), что она (критика) не нуждается в каком-то даже приблизительном анализе.

И, действительно, имеется немало примеров того, что порой даже массированная (если она политически ангажирована) критика действующего законодательства бездоказательна, не опирается ни на научные факты, ни на социологические данные.

Однако по этому основанию критика законодательства не может быть лишена такой характеристики, как аналитичность. Подлинная, серьезная критика законодательства невозможна без определенного уровня анализа. Конечно, степень, глубина, объем анализа недостатков свои для разных видов критики. Но анализ должен присутствовать, должен предшествовать публично выражаемой отрицательной оценке нормативного правового акта. И чем крупнее, значительнее с социально-политической, демократической, гуманистической точек зрения закон, тем серьезнее и многостороннее должен быть его анализ.

Так или иначе, но критика законодательства — форма и способ анализа отдельного нормативного правового акта высшей юридической силы либо комплекса этих документов. Метод анализа закона — непременный атрибут доказательной критики законодательства.

В последние годы усилиями профессора В. Б. Исакова активно развивается правовая аналитика. Естественно, возникает вопрос о соотношении критики законодательства и правовой аналитики. При первом приближении можно констатировать: правовая аналитика в ее предельно широкой трактовке и самом «богатом» смысле должна предшествовать критике законодательства, лежать в ее основе. Но это, по всей видимости, отдаленная перспектива. Критиковать законодательство, разумеется, могут субъекты, далекие от качественно аналитической деятельности. Оптимальный вариант — когда правовая аналитика будет «сопровождать» все стадии законотворчества.

Особенно важен и даже обязателен анализ в ситуации, когда подготовлены альтернативные законопроекты. Ясно, что в этих случаях неизбежна определенная борьба за их продвижение в депутатском корпусе, которая, как правило, главным образом выливается в более или менее резкую критику «законодательных конкурентов». И здесь только аналитические аргументы, комплексный творческий правовой анализ могут (при отсутствии злоупотребления власти) обеспечить победу более качественного законопроекта. Специфика аналитической критики законодательства в рассматриваемых ситуациях в значительной мере обусловливается особенностями предмета законодательного регулирования, своеобразием сферы функционирования законопроекта. Обратимся в качестве иллюстрации к активно обсуждаемым ныне альтернативным законопроектам, нацеленным на правовое регулирование Интернета.

Рабочая группа Комитета Госдумы РФ по информационной политике подготовила законопроект, основная идея которого — в Сети можно делать все то, что можно делать в реальной жизни. Любые попытки ввести дополнительные ограничения, по убеждению авторов документа, незаконны. Любое ограничение прав физических и юридических лиц в Интернете возможно только по решению суда. В законопроекте предлагается серия базовых дефиниций: «глобальные компьютерные сети», «оператор веб-сайта», устанавливаются границы юрисдикции национального законодательства во Всемирной сети.

Законопроект, который подготовил Минкомсвязи, гораздо жестче относится к регулированию Интернета, чем Госдума. В этом альтернативном акте значительно расширяются права правоохранительных органов при работе с провайдерами и интернет-сайтами. Например, предлагается обязать всех провайдеров и регистраторов приостанавливать действие домена по мотивированному письму из правоохранительного органа и ограничивать доступ пользователей к размещенной в сети информации по представлению прокурора. Надо отметить, что де-факто эти нормы уже действуют. В декабре 2009 года WiMax-провайдер «Скартел» (бренд Yota) заблокировал доступ к оппозиционным ресурсам без решения суда (позже объяснив это технической ошибкой). В феврале 2010 года регистратор доменов Ru-Center приостановил делегирование домена torrents.ru, на котором располагался крупнейший в России торрент-трекер, по постановлению прокуратуры.

По думской версии, отношения в Интернете подпадают под юрисдикцию российских законов, в случае, если их объектом является имущество, находящееся на территории России, либо стороной в таких отношениях являются физические и юридические лица — резиденты. Иными словами, если создатели и модераторы сайта находятся в России, а их сервер за рубежом, то они все равно несут ответственность за свой сайт.

Это отличается от правовой позиции Минкомсвязи, которое предлагает распространить национальное регулирование на ситуации, когда ущерб причинен на территории России либо доступ к Интернету осуществляется на территории страны.

Вот лишь некоторые аналитические критические оценки думского законопроекта. Предложенные в акте критерии юрисдикции надуманные: они не позволяют определить, какой именно бизнес относится к российскому. Между тем это весьма важный вопрос, касающийся всех компаний, выходящих на международные рынки. Законопроект не решает проблемы использования цифровых подписей и ответственности провайдеров за размещение на их ресурсах нелегального контента.

Возникает резонный и отнюдь не риторический вопрос: как определить достоверность выдвинутых критических оценок этих альтернативных законопроектов? Ясно, что требуется представление солидной аналитической базы (статистических материалов, финансовых расчетов, технических выкладок и т. п.). Интернет — весьма чувствительная тема, поэтому чрезвычайно важно, чтобы оба законопроекта критически обсудили заинтересованные и подготовленные участники индустрии и пользователи Интернета.

Есть особые случаи, когда надо провести тщательный специализированный анализ по проверке определенной критической оценки конкретного закона высшим должностным лицом государства. В преддверии подготовки закона о полиции Президент Российской Федерации Дмитрий Медведев, выступая по этому поводу, подчеркивал: «Нормы, которые дают возможность сотрудникам МВД произвольно ограничивать права граждан и организаций, должны быть исключены из этого закона». Речь идет о том, что недостаточно провести экспертизу закона на коррупционность — целесообразно критически оценить алгоритм действий сотрудников полиции в типовых ситуациях общения с гражданами. По всей видимости, лучше всего это сделать путем подготовки ряда специальных регламентов, четко фиксирующих последовательность действий полицейских при разрешении юридических конфликтов.

Иногда при полном отсутствии анализа фактической ситуации резкая, получившая широкий общественный резонанс критика приводит к отмене либо к кардинальному изменению закона. Вряд ли это нормальная ситуация и, наверное, в законодательстве должны быть некие организационно-правовые меры если не снятия, то хотя бы торможения таких законодательных решений. Может быть, кому-то приводимый нами пример покажется неудачным с морально-психологической стороны, но с юридической точки зрения он вполне адекватно демонстрирует справедливость ранее выдвинутых тезисов.

10 июня 2010 года Законодательное собрание Ростовской области приняло Закон «О гарантиях губернаторам, прекратившим исполнение полномочий», согласно которому ушедшему в отставку Владимиру Чубу установили пожизненное содержание в 9,2 млн рублей в год.

Под давлением множества критических публикаций, акций протеста под лозунгом «Не хотим кормить Чуба» уже через месяц Законодательное собрание Ростовской области внесло поправки в свой акт, сократив сумму до 2,3 млн рублей в год. Сам экс-губернатор был вынужден обратиться с заявлением об отказе от выплат.

При этом никто не пожелал заметить, что Ростовская область вовсе не превысила некий общероссийский набор гарантий своему бывшему руководителю. Налицо отступление от принципов равенства, справедливости, законности организации государственной службы в стране. Налицо популистское отбрасывание аналитических данных в ходе критики этого регионального закона.

Можно быть уверенным в том, что и при таком повороте событий некая часть российского общества считает: уменьшенная сумма пожизненного содержания экс-губернатора Ростовской области и другие предоставленные ему льготы (автомобиль, пользование залами официальных делегаций, штат помощников, медицинское обслуживание) все равно чрезмерны и на фоне кризиса аморальны. Прямым подтверждением этого может служить решение Оренбургского областного суда об отмене закона о гарантиях высшему должностному лицу Оренбургской области, прекратившему исполнение своих полномочий. С соответствующим иском в суд обратился один из депутатов Законодательного собрания Оренбургской области, а скандальный закон отменен судом по формальным признакам — из-за несоблюдения процедуры его принятия. В этой связи неясна роль этого судебного прецедента — первого в своем роде юридического акта, поскольку депутаты вправе предпринять новую попытку уже с демонстративным соблюдением всех правил. Итог этого спора следующий — оренбургский экс-губернатор А. Чернышев отказался от пожизненных льгот, а депутатские фракции — от судебных тяжб по поводу их законности.

Третий признак. Уникален объект отрицательной аналитической оценки — законодательство. Законодательство в узком, точном смысле слова — структурированная, иерархически упорядоченная система законов. Для целей доктринального исследования критики законодательства плодотворнее рассматривать законодательство в широком смысле этого понятия — законы и иные действующие в государстве нормативные правовые акты. Тем самым расширяется «проблемное поле» общетеоретического анализа критики законодательства, поскольку такой подход позволяет проследить, как критика одних нормативных правовых актов связана с другими соподчиненными юридическими документами и как она сказывается на их содержании, форме, реализации.

Когда мы ведем речь о законодательстве, то прежде всего и главным образом имеем в виду существующую ныне систему законодательства России. Но не только ее. Уровень общетеоретического анализа предполагает более или менее глубокое исследование законодательства иных государств — как дальнего, так и ближнего зарубежья. По существу «в орбиту» понятия «законодательство» включаются все функционирующие правовые системы мира. Важно лишь то, что правовая практика и доктрина считают законодательством.

Технико-юридическим шаблоном (в положительном смысле этого термина) стала широкая трактовка понятия «законодательство» в международных правовых актах (соглашениях, договорах, конвенциях, статутах, протоколах). Этот шаблон, пожалуй, уже традиционно выражается в следующих двух типовых формулах: а) «“законодательство” — законы и иные нормативные правовые акты Российской Федерации или законы и иные нормативные правовые акты… соответствующего государства»; б) «“законодательство” — законы и другие нормативные правовые акты Договаривающихся Сторон». Эти формулы обычно размещаются в Общих положениях международно-правовых документов при определении используемых в них понятий.

Законодательство в этом широком смысле в монографической разработке берется не в статике, а в динамике. Оно практически рассматривается не как застывший в определенный промежуток времени комплекс юридических установлений, а как постоянно развивающееся по пути прогресса регулятивное явление. Именно поэтому критическому анализу в некоторых фрагментах книги подвергаются факты исчезновения тех или иных законодательных актов, утраты юридической силы конкретных законодательных документов. Именно поэтому при критике законодательства в качестве постоянного фона имеются в виду тенденции и перспективы его совершенствования.

Как известно, норма (в том числе и юридическая) предполагает критику отклонений от нее. Но это уже иной «пласт» проблемы критики и он выходит за рамки критики законодательства.

Критика иных нормативных правовых актов, других форм (источников) права, интерпретационных и правоприменительных решений в монографии рассматривается лишь в той связи, в какой она имеет отношение к отрицательной оценке законодательства.

Так или иначе, но «законодательство» — не искусственное теоретическое построение, не виртуальная реальность, а вполне осязаемый, объемный, объективно функционирующий объект критики.

Принципиально важно отметить, что в сугубо юридическом плане критика законодательства в целом невозможна. Законодательство как целостное явление, как цельное системное образование в определенных пределах и с ограничительными оговорками может быть подвергнуто критике лишь с философско-аксиологических и политических позиций. Для раскрытия существа и возможности юридической критики законодательство придется, конечно, условно, «дробить» по самым разным основаниям и в самых разных плоскостях. В реальной правовой жизни в подавляющем большинстве случаев критикуется какой-то (большой или малый) фрагмент законодательства. Чтобы представить всю «палитру» критики законодательства, желательно в общетеоретическом ключе охватить максимальное количество обычно критикуемых фрагментов (элементов) законодательства. Вот почему в авторскую дефиницию «критика законодательства» предлагается поместить обобщающее словосочетание: отрицательной оценке подлежат «отдельные юридические нормы и их комплексы».

Четвертый признак — нормативно-правовой характер критики законодательства, ее закрепленность в целой серии юридических актов. Отдельные элементы и виды анализируемого феномена имеют прямое либо косвенное, развернутое или схематичное нормативное правовое закрепление. Юридическая регламентация некоторых фрагментов критики законодательства рассредоточена по нормативным правовым актам различной юридической силы, принятых в разные периоды развития Российского государства и общества. В силу этого перед юридической наукой и практикой стоит задача создать полноценное непротиворечивое нормативное правовое закрепление процесса и результата критики законодательства.

Нормативно-правовая основа критики законодательства слагается из нескольких разноплановых элементов, которые пока не образуют цельную непротиворечивую систему. В данной главе мы «обрисуем» эти элементы самым кратким и общим образом (для доказательства существенности признака нормативности и оправданности его «включения» в дефиницию материала достаточно), а подробный анализ имеющих прямое отношение к теме правовых актов с формулированием конкретных предложений по их совершенствованию проводится в следующей главе работы. При этом предложения по дополнению и изменению этих юридических документов в основном нацелены на укрепление гарантий осуществления права на критику вообще и критику законодательства в частности.

Вершиной, «пиком» нормативно-правовой основы критики законодательства выступают международные правовые акты, регламентирующие право на свободу слова, на свободное распространение информации, информационную безопасность. Их число огромно, но далеко не все международно-правовые стандарты оперируют термином «критика». Это заметно сужает возможности критики законодательства и действий органов государственной власти, ослабляет решимость граждан и должностных лиц (особенно в государствах недемократических режимов) критиковать законодательные решения и структуры, их принимающие. Ключевую роль в этом «пласте» нормативно-правовой основы критики законодательства играет статья 19 Всеобщей декларации прав человека.

Конституционное «поле» функционирования критики законодательства находится в сфере действия статьи 29 Конституции Российской Федерации.

Многие федеральные и федеральные конституционные законы содержат прямые либо косвенные предписания, которые при адекватном (буквальном) толковании касаются сущности, порядка и пределов ведения критики законодательства. Базовым здесь является Федеральный закон от 2 мая 2006 г. № 59 «О порядке рассмотрения обращений граждан Российской Федерации». Сюда же можно и нужно отнести Федеральные законы «О средствах массовой информации», «О безопасности», «О государственной тайне», «Об информации, информатизации и защите информации», «О рекламе», «О коммерческой тайне», «Об участии в международном информационном обмене» и другие.

Специфический режим критики законодательства установлен Указом Президента Российской Федерации от 6 марта 1997 г. № 188 «Об утверждении перечня сведений конфиденциального характера» и постановлениями Правительства РСФСР от 5 декабря 1991 г. (в редакции постановления Правительства Российской Федерации от 3 октября 2002 г. № 731), от 4 сентября 1995 г. № 870 «Об утверждении правил отнесения сведений, составляющих государственную тайну, к различным степеням секретности», от 2 августа 1997 г. № 973 «Об утверждении Положения о подготовке к передаче сведений, составляющих государственную тайну, другим государствам или международным организациям». Этот разряд актов важно реализовать в русле демократического принципа: вся информация является открытой, кроме той, что составляет государственную или коммерческую тайну и относится к частной жизни (персональные данные).

Особое место в нормативной правовой основе критики законодательства занимает Указ Президента Российской Федерации от 9 февраля 2011 г. № 167 «Об общественном обсуждении проектов федеральных конституционных законов и федеральных законов».

Практически в каждом ведомстве, министерстве, службе приняты и с различной степенью успеха действуют инструкции по работе с обращениями, предложениями и запросами граждан, где также регулируются те или иные элементы критики законодательства. Аналогичного рода правила существуют и в муниципальных нормативных правовых актах.

Высшие судебные инстанции, особенно Конституционный Суд Российской Федерации, неоднократно выдвигали конкретные правовые позиции относительно толкования содержания права на свободу слова, которые также входят в нормативную основу критики законодательства.

Мощной, если можно так выразиться, нормативной основой критики законодательства выступает часть 1 статьи 251 Гражданского процессуального кодекса Российской Федерации: гражданин, считающий, что принятым и опубликованным в установленном порядке нормативным правовым актом органа государственной власти, органа местного самоуправления или должностного лица нарушаются его права и свободы, гарантированные Конституцией Российской Федерации, законами и другими нормативными правовыми актами, вправе обратиться в суд с заявлением о признании этого акта противоречащим закону полностью или в части.

Совершенно очевидно, что содержание такого рода заявлений есть не что иное, как развернутая, мотивированная и обычно системная критика оцениваемого акта. И эта критика должна быть рассмотрена соответствующим судом, поскольку в противном случае определение суда отменяется, а дело направляется в тот же суд для рассмотрения по существу.

Представленная нормативная правовая база критики законодательства хотя и не является полной, все же позволяет сформулировать еще один ее существенный признак: она предусмотрена действующим законодательством, нормативно определена, то есть законна. И то, что некоторые формы и виды критики законодательства «перехлестывают» установленные правовые стандарты, выходят по усмотрению критикующих за границы правомерного поведения, ничуть не умаляет значимости, ценности, признака законности этой познавательно-оценочной деятельности.

Раскрытие этого признака понятия «критика законодательства» уместно завершить фрагментом постановления Конституционного Суда Российской Федерации по делу о проверке конституционности пункта 5 статьи 2 Федерального закона «Об информации, информационных технологиях и о защите информации» в связи с жалобой гражданина А. И. Сушкова от 26 октября 2017 г., который гласит: «Провозглашая право каждого на свободное выражение своего мнения, включая свободу искать, получать и распространять всякого рода информацию, идеи независимо от государственных границ, устно, письменно, посредством печати или иными способами по своему выбору, Международный пакт о гражданских и политических правах также исходит из того, что пользование этими правами налагает особые обязанности и особую ответственность и что их ограничения устанавливает закон в целях уважения прав и репутации других лиц, охраны государственной безопасности, общественного порядка, здоровья или нравственности населения (пункты 2 и 3 статьи 19)».Мы рассматриваем официально опубликованные правовые позиции Конституционного и Верховного судов России источниками права, а вышеприведенное нормативное суждение органично входит в директивную юридическую базу критики действующего законодательства.

Пятый признак. Критика законодательства призвана сформировать специфичное «древо целей» и способствовать его эффективной реализации. Целевая характеристика критики законодательства включает систему непосредственных, отдаленных и перспективных целей. Состав целей критики законодательства обусловливается значительным числом совершенно разных по статусу, потребностям и интересам критикующих субъектов. Упрощением проблемы будет позиция, что целью каждого факта критики законодательства выступает стремление улучшить качество содержания и формы законодательного документа. Эта цель в качестве основной присуща лишь тем субъектам, подвергающим законодательство критике, которые непосредственно участвуют в правотворческом процессе и ответственны за его результаты. Подавляющее большинство критикующих законодательство преследует иные, более приземленные (что не означает узкокорыстные или малозначимые) цели: сохранить или повысить существующий уровень качества жизни, защитить имеющиеся социальные, в том числе и юридические ценности, расширить спектр и повысить статус прав и свобод, воспрепятствовать внедрению законодательных механизмов, усиливающих авторитарные начала государственной власти. Так или иначе, но все в итоге упирается в одно — обеспечение достойного уровня жизни субъектов прав.

Критика законодательства — информация и информирование, но это особое юридическое информирование, которое не может быть отнесено к целям этого феномена. Критик законодательства не преследует цели проинформировать кого-то о том или ином законодательном документе. Он делает это попутно, вынужденно, поскольку его цель иная — показать отрицательную сторону в документе, обнародовать его дефект. Иными словами, предоставляемая в ходе критики законодательства информация влияет на правосознание граждан, должностных лиц, законодателей, но делается это ради исправления, улучшения законодательной регламентации.

Ремизов П.В. Критика законодательства: доктрина, практика, техника. Монография

Ремизов П.В. Критика законодательства: доктрина, практика, техника. Монография

Монография посвящена междисциплинарному исследованию критики законодательства как интеллектуально-мыслительного процесса и его результата, объективированного в языке посредством отрицательных суждений и призванного воздействовать на правотворческую, интерпретационную, правореализационную деятельность в разных правовых системах мира.<br /> Разработана доктринальная концепция критики законодательства, введена в научный оборот дефиниция «критика законодательства», определены и раскрыты принципы этого феномена, освещены эвристическая, экспликативная, познавательно-развивающая, гарантирующая, творчески-преобразующая, прогностическая, самозащитно-охранная функции критики законодательства, определены показатели ее эффективности.<br /> Выявлены факторы, снижающие эффективность критики законодательства, предложены пути повышения результативности критики правотворчества.<br /> Авторы монографии исследовали некоторые дидактические приемы по проведению специальных тренингов, направленных на развитие критического мышления правоведов.

Внимание! Авторские права на книгу "Критика законодательства: доктрина, практика, техника. Монография" ( Баранов В.М., Ремизов П.В. ) охраняются законодательством!