Анна Иоанновна

Павленко Н.И.

Возрастное ограничение: 0+ Жанр: Биографии и Мемуары Издательство: Проспект Дата размещения: 16.03.2017 ISBN: 9785392243266 Язык: Объем текста: 408 стр. Формат: epub

Оглавление

Глава I. Герцогиня Курляндская

Глава II. Императорская корона на голове герцогини

Глава III. Крах «затейки» верховников

Глава IV. Царствовала, но не управляла

Глава V. Окружение императрицы

Глава VI. Утехи Анны Иоанновны

Глава VII. У кормила правления

Глава VIII. Мужик и барин

Глава IX. Торговля товарами и страной

Глава X. Свара среди духовенства

Глава XI. Первые жертвы режима

Глава XII. Кабинет-министр на плахе

Глава XIII. Изгнание Станислава Лещинского

Глава XIV. Победы, не завершившиеся желанным миром

Глава XV. Эпилог

Для бесплатного чтения доступна только часть главы! Для чтения полной версии необходимо приобрести книгу

Глава XI.
Первые жертвы режима

Царствование Анны Иоанновны сопрягается с бироновщиной, одним из проявлений которой была жестокая расправа с родом Долгоруких, а также с Голицыным и Волынским.

Первой жертвой бироновщины стали Долгорукие. Среди них были личности незаурядные, такие, как фельдмаршал князь Василий Владимирович и дипломат Василий Лукич Долгорукий. Но опале и восхождению на эшафот они обязаны не себе, а своим ничтожным родственникам: честолюбивому, но недалекому князю Алексею Григорьевичу Долгорукому и его сыну Ивану, причем последний был главным виновником разыгравшейся трагедии.

На своем непродолжительном жизненном пути Ивану Алексеевичу довелось выдержать два тяжких испытания: испытание властью и испытание опалой — оба их он не выдержал достойно.

Напомним, до 15 лет князь Иван воспитывался в доме деда Григория Федоровича Долгорукого, русского посла в Варшаве, а затем в занявшем его место в семье племянника Сергея Григорьевича. Там он усвоил не лучшие нравы польского двора: легкомысленность, беспечность, страсть к любовным интригам и кутежам, разнузданность и вседозволенность. Это, однако, не помешало ему проявить заботу о своей карьере. М. М. Щербатов запечатлел анекдот о том, как Иван Алексеевич вошел в доверие к юному Петру II в то время, когда он был еще великим князем. Сообразив, что он после смерти болезненной Екатерины I займет трон, Иван решил втереться к нему в доверие. «В единый день, — писал Щербатов, — нашед его (Петра II. — Н. П.) единого, Иван Долгорукий пал пред ним на колени, изъясняя привязанность, какую весь род к деду его, Петру Великому, имеет и его крови; изъяснив ему, что он по крови, по рождению и по полу почитает его законным наследником российского престола, прося, да уверится в его усердии и преданности к нему». Необычный поступок привлекательной наружности князя тронул будущего императора, и он приблизил его к себе.

Вернемся к памятной ночи с 18 на 19 января. Похоже, князь был лишен честолюбивых замыслов и проявил пассивное отношение к событиям, развернувшимся после того, как Петр II оказался ка смертном одре. Единственная акция, которую он совершил и которой он, по своему недомыслию, видимо, не придавал особого значения, состояла в написании слова «Петр» под фальшивым завещанием, составленным князем Василием Лукичом и затем переписанным князем Сергеем Григорьевичем. Когда возник вопрос, как от агонизировавшего императора добиться собственноручной подписи, Иван Алексеевич похвастал: «Я умею под руку государеву подписываться, понеже я с государем издеваясь (шутя. — Н. П.) писывал, и можно мне ту духовную подписать. Посмотрите, — сказал он своим родственникам, — клейма государства и моей руки, слово в слово, как государево письмо».

Присутствовавшие в Головнинском дворце Долгорукие воспользовались этим умением князя Ивана, один экземпляр духовной он подписал, а второй держал при себе в надежде, что к умиравшему вернется сознание и он сам ее подпишет. Случай такой не представился, и Иван Алексеевич, когда выяснилось, что Верховный тайный совет избрал Анну Иоанновну императрицей, оба экземпляра завещания вручил своему отцу, и тот их сжег.

После 11 февраля, когда состоялись похороны Петра II, когда на следующий день императрица прибыла в Кремль, наступило время опалы Долгоруких. Остерман, руководивший действиями императрицы, поступал с Долгорукими столь же осторожно и коварно, как в свое время с Меншиковым, — сначала он выдворил их из Москвы, а затем стал наносить им сокрушительные удары.

8 апреля 1730 года последовал указ о назначении князя В. Л. Долгорукого губернатором в Сибирь, Михаила Владимировича — в Астрахань, а Ивана Григорьевича — в Вологду. На другой день появились еще два указа: один из них назначал брата Алексея Григорьевича Александра воеводой без указания города, где он должен отправлять свою должность, а другим указом императрица отправляла Алексея Григорьевича и Сергея Григорьевича с семьями в дальние деревни.

Нас в первую очередь интересует семья Алексея Григорьевича, поскольку она ко времени ссылки пополнилась новым членом — сын Алексея Григорьевича Иван, фаворит умершего императора, успел жениться на дочери покойного фельдмаршала Б. П. Шереметева Наталье Борисовне. Ее личность заслуживает внимания, ибо она представляет собой редкий образец нравственной чистоты, супружеской верности и самопожертвования, свойственных далеко не всем женщинам того времени.

Иван Алексеевич еще при жизни Петра II сватался к дочери Петра Великого Елизавете, но та, посчитав претендента недостойным стать ее супругом, отклонила предложение. Тогда Иван Алексеевич предложил руку и сердце 16-летней девице, привлекательной не только красотой, но и богатством. Осиротевшая девица и ее родственники сочли предложение царского фаворита и красавца для себя лестным. Послушаем ее бесхитростный рассказ: «Я признаюсь вам в том, что я почитала за великое благополучие, видя его к себе благосклонность. Напротив того, и я ему ответствовала, любила его очень, хотя я никакого знакомства прежде не имела, нежели он мне женихом стал; но истинная и чистосердечная его любовь ко мне на то склонила».

Суровая действительность могла поколебать решимость Натальи Борисовны связать свою судьбу с судьбой князя Ивана, она могла отказаться от помолвки с опальным женихом, но пошла под венец, завершившийся скромным свадебным торжеством, тоже запечатленным в «Записках»: «Великая любовь к нему (князю Ивану) весь страх изгонит из сердца, а иногда нежность воспитания и природа в такую горесть приведет, что все члены онемеют от несносной тоски».

Наталья Борисовна конечно же не представляла, какие тяжкие испытания ее ждут впереди, но она не колеблясь оказалась в плену любви — страсть одолела все сомнения, в том числе и рассудок.

В описываемое Натальей Борисовной время семья Алексея Григорьевича находилась в подмосковной Горенке. 9 апреля князь Алексей получает указ о ссылке семьи в дальнюю деревню — село Никольское Касимовского уез­да. На следующий день семья тронулась в путь. Прошел месяц с небольшим, и 15 мая в Никольское прибыл курьер, отобравший у отца и сына «кавалерию», а у последнего еще и камергерский ключ. 12 июня — новый удар: под предлогом того, что Алексей Долгорукий с семьей продвигался в село Никольское крайне медленно, делая продолжительные остановки в пути, чтобы развлечься охотой, семью подвергли новому, причем суровому, наказанию — ссылкой в Березов, на этот раз «под крепким караулом». Впрочем, французский поверенный в делах Маньян сообщает о других причинах немилости императрицы: «Отправляясь в свои земли, они допустили, что дворянство и священники в продолжении всего их пути стекались к ним толпой, примешивая свои слезы к их слезам и заявляя, что претерпеваемые ими обращения, в особенности с некоторыми из Долгоруких, оказавшими важные услуги государству как во время мира, так и на войне, вызывают всеобщее сострадание, кроме того мать невесты распространяла ложный слух, что эта последняя беременна от царя, и допускала народ лобызать ее руку, что могло привести к последствиям весьма пагубным для спокойствия царицы». Мы вполне допускаем правдоподобность перечисленных здесь деталей.

Ссыльные прибыли в Тобольск 24 августа, и в тот же день тобольский вице-губернатор И. В. Болтин препроводил их в Березов. Многолюдную ссыльную семью, состоявшую из князя Алексея Григорьевича, его супруги, впрочем, умершей в ноябре 1730 года, сыновей Ивана Алексеевича с супругой Натальей Борисовной, неженатых Николая, Александра и Алексея, а также отличавшейся надменным и гордым нравом помолвленной с покойным императором дочери Екатерины Алексеевны. Все они размещались в деревянном доме с окнами. Многочисленную семью обслуживали двое слуг. За пределы острога ссыльных не выпускали без охраны. Даже в церкви княжна по случаю богослужения в честь своих именин 21 мая 1739 года стояла с солдатами с ружьями.

Сварливость, царившая в семье в период, когда она ближе стояла к осуществлению плана породниться с царствующей фамилией, обострилась во время пребывания ее в экстремальных условиях. В годы, когда князь Иван находился в фаворе, его отец не сдерживал ни своего высокомерия, ни надменности, не скрывал он и пренебрежения к окружающим, чем заслужил всеобщую ненависть. А когда надлежало проявить выдержку, хладнокровие и мужество, негативные черты характера Алексея Григорьевича с большей, чем прежде, силой проявились в Березове. Семью раздирали постоянные ссоры, отец и несостоявшаяся супруга императора постоянно упрекали князя Ивана в том, что он являлся виновником их трагедии, ибо не проявил должной настойчивости и расторопности, когда во что бы то ни стало следовало получить подпись императора под завещанием.

Первый сигнал о неладах в семье ссыльных был получен в Москве вскоре после прибытия ее в Березов. Капитан Шарыгин, начальствовавший над караулом, доносил о ссорах и непристойных словах в адрес императрицы. Маньян писал по этому поводу в Париж 15 июня: «Здесь уже четыре дня идет повсюду слух, что князь Долгорукий, отец невесты, и его сын, известный под именем фаворита, поссорились между собой в изгнании; ссора возникла из-за взаимных упреков по поводу причины их общей опалы…». На этот раз реакция Анны Иоанновны на сигнал ограничилась увещеванием. 6 декабря 1731 года она поручила сказать Долгоруким, «чтобы они впредь от таких ссор имели воздержание и жили смирно под опасением наижесточайшего содержания, а сибирскому губернатору велено к ним офицеров определить самых добрых и верных людей».

В 1734 году главный зачинщик ссор Алексей Григорьевич умер, и Иван возглавил семью ссыльных. Ссоры, однако, не прекращались, их инициатором стали его брат Николай и сестра Екатерина. 2 октября 1735 года в Кабинете министров было зарегистрировано донесение сибирского губернатора Алексея Львова о том, что Иван и Николай Долгорукие «живут несмирно и между собой чинят драки, також и живущих при них служителей бьют жесточайшим боем». Остерман отреагировал мгновенно, отправив в тот же день указ с повелением, чтобы начальник караула капитан Иван Михалевский внушил Долгоруким, чтобы они «от ссор конечно воздержались и жили б кротко». Здесь же угроза «развесть в разные места и содержать под крепким караулом». По-видимому, Шарыгин, не получив этого указа, отправил в Петербург новое доношение, зарегистрированное 28 декабря, «о ссорах и между собою драках содержащихся в Березове под караулом князей Долгоруких». Кабинет министров и на этот раз проявил оперативность, отправив Шарыгину указ: «Ожидать следствия посланного майора Петрова».

Следователь обнаружил «попустительство» березовского воеводы и капитана Михалевского. Последний «поступал не по данной ему инструкции и к ним, Долгоруким, многих допускал и сам с ними в Березове по гостям и по реке в лодке ездил…». Воевода Бобровский тоже нарушал инструкцию — непрестанно ходил с женою к Долгоруким в гости «и с ними обхождение и дружелюбие имел». Кабинет министров велел нарушителей инструкций отдать под суд, так как они оказались снисходительными тюремщиками. Результат известен только в отношении Михалевского — он был заменен майором Петровым, впрочем, тоже, как увидим ниже, обвиненным в «попустительстве».

Понять воеводу и капитана по-человечески нетрудно: оба они, призванные строго следить за жизнью ссыльных, сами оказывались в их положении. В березовской глухомани, где крайне узок был круг лиц, с которыми стражи порядка могли иметь контакты, общение с Долгорукими удовлетворяло их любопытство, поскольку они имели от них информацию о жизни двора, поведении вельмож и т. д. Получаемые от Долгоруких подарки, а также надежды на то, что ссыльные когда-либо восстановят свое прежнее положение, тоже способствовали «попустительству».

Нервное напряжение, в котором пребывал князь Иван, пагубно отразилось на его психике: он стал злоупотреблять спиртным, опьянев, утрачивал контроль за своими поступками; открыто поносил виновницу своей беды императрицу, а вкупе с нею и цесаревну Елизавету Петровну.

Трагедия подкрадывалась и с другой стороны — майор Петров также дал повод обвинить себя в попустительстве ссыльным.

А во всем виноват был князь Иван, поставивший под удар своим невоздержанным языком не только себя, но и весь род: он произносил слова, вызывавшие либо тревогу, либо любопытство слушателей.

«Ныне фамилия и род наш совсем пропали, — говаривал подвыпивший князь, — а все это разорила… ваша теперешняя императрица», в адрес которой произносилась нецензурная брань. Он оспаривал права Анны Иоанновны на престол, ругал Бирона. Цесаревну он называл «Елизаветкой» и почему-то считал главной виновницей своей опалы.

«Императрица послушала Елизаветку, а та обносила всю нашу фамилию, за что я хотел ее за рассеянную жизнь (князь опять употребил крепкое выражение) сослать в монастырь».

На князя Ивана в 1735 году последовал донос, но «изветчик» — березовский житель Иван Капкаров — на поверку оказался сумасшедшим и его «слову и делу» не придали должного значения. Роковым для Ивана Долгорукого оказался донос таможенного подьячего Тишина, часто навещавшего Березов и добивавшегося интимной близости с невестой императора. Княгиня сочла унизительным для себя иметь дело с представителем крапивного семени, наотрез отказала ему и пожаловалась на настойчивые домогательства приятелю князя Ивана поручику Овцыну, согласно молве березовцев, находившемуся в близких отношениях с ней. Овцын вместе с казачьим атаманом избил Тишина. Подьячий затаил злобу на Овцына и Долгоруких и решил отомстить им сочинением доноса, для чего провоцировал охмелевшего князя на разговоры, не оставившие власти равнодушными.

Тишин нарочито вызывал собеседника на откровенность, запоминал все его высказывания.

— Для чего ты такие слова говоришь, — якобы увещевал Тишин князя, — лучше бы тебе за ее императорское величество и за всю императорскую фамилию Бога молить.

— А что, донести хочешь? — высказал догадку князь, но тут же добавил: — Где тебе доносить, ты ныне уже стал сибиряк. Впрочем, — вслух размышлял Иван, — хотя и доносить станешь, то тебе же голову отсекут.

Подьячий возразил: не он напишет донос, а майор Петров.

Тишин действительно настрочил донос Петрову, но тот оставил его без последствий, и тогда подьячий обратился с «изветом» к сибирскому губернатору, в котором перечислил фамилии преступников: Ивана Долгорукого и двоих его младших братьев, Николая и Александра, воеводу Добровского, майора Петрова и др. Начался новый этап в жизни Долгоруких — донос Тишина дал повод к возбуждению нового дела против них и лиц, упомянутых доносчиком.

В мае 1738 года в Березов был отправлен то ли дальний родственник, то ли однофамилец безжалостного руководителя Тайной розыскных дел канцелярии А. И. Ушакова, капитан сибирского гарнизона Ушаков с тайным поручением прикинуться якобы присланным императрицей курьером с целью облегчить жизнь ссыльных. Коварный и вкрадчивый капитан без труда втерся в доверие семьи Долгоруких, был частым ее гостем, установил приятельские отношения со всеми начальствующими в Березове лицами, выведал у них все, что нужно, и отбыл в Тобольск. После его отъезда князь Иван был взят под стражу, содержался в тесной землянке до конца августа, а затем тайно вместе с другими обвиняемыми был вывезен в Тобольск, где был подвергнут несколько раз пытке.

Павленко Н.И. Анна Иоанновна

Павленко Н.И. Анна Иоанновна

Книга известного историка и писателя Николая Павленко посвящена десятилетнему правлению (1730–1740 гг.) императрицы Анны Иоанновны. Автор талантливо и скрупулезно описывает этот период «немецкого засилья» в России через биографии главных действующих лиц эпохи – Бирона, Остермана, Миниха, Волынского и других. Для более точного воссоздания образа императрицы и ее сподвижников писатель привлекает большое количество документальных источников, включая архивные материалы, многие из которых приводятся впервые.<br /> На вопрос, была ли в России бироновщина, писатель в своем романе дает положительный ответ. Не случайно современники называли Бирона «некоронованным правителем России».

Внимание! Авторские права на книгу "Анна Иоанновна" (Павленко Н.И.) охраняются законодательством!