|
|
ОглавлениеГлава 2. Уголовно-правовые средства защиты доказательств и проблемыих совершенствования Глава 4. Тактическая операция «Защита доказательств» Сводка законодательных предложений по совершенствованию правовых механизмов защиты доказательств Для бесплатного чтения доступна только часть главы! Для чтения полной версии необходимо приобрести книгуГлава 4. Тактическая операция «Защита доказательст⻧ 1. Тактическая операция в системе криминалистических средствПонятие «тактическая операция» было введено в криминалистический оборот в начале семидесятых годов известным криминалистом А. В. Дуловым. По его мнению, суть теории тактических операций заключается в осознании того, что отдельные тактические (поставленные, возникшие) задачи расследования не могут быть разрешены проведением лишь одного или нескольких следственных действий — даже с использованием в их рамках всех соответствующих тактических приемов, а требуют для своего разрешения от следователя сложного комплексного подхода. Вполне естественно, что необходимость введения в систему тактических средств данной криминалистической категории сразу же явилась предметом острых (и продолжающихся до настоящего времени) научных дискуссий. В дальнейшем проблемы теории тактических операций активно и плодотворно разрабатывались Р. С. Белкиным, Л. Я. Драпкиным, В. Ю. Шепитько, В. И. Шикановым и многими другими криминалистами. В конечном счете, по А. В. Дулову, «тактическая операция» есть «совокупность следственных, оперативных, ревизионных и иных действий, разрабатываемых и производимых в процессе расследования по единому плану под руководством следователя с целью реализации такой тактической задачи, которая не может быть решена производством по делу отдельных следственных действий». Столь усложненное определение тактической операции сконструировано А. В. Дуловым, видимо, с желанием «обойти» в нем высказанные сомнения в содержании, да и в правомерности использования в данном контексте самого термина «операция». Так, к примеру, Р. С. Белкин полагает, что, поскольку: а) термин «операция» обозначает совокупность взаимосвязанных и необходимых действий для достижения желаемого результата; б) задачи, стоящие перед тактическими операциями в приведенном их понимании, для своего достижения далеко не всегда требуют совокупности действий, обладающих указанными их признаками (необходимостью и взаимосвязанностью), главным образом, первым из этих свойств, — то для их обозначения научно корректен термин не «операция», а «комбинация». С учетом этого им под тактической комбинацией предлагается понимать «определенное сочетание тактических приемов или следственных и иных действий, преследующее цель решения конкретной задачи расследования и обусловленное этой целью и следственной ситуацией». Это мнение ведущего отечественного криминалиста вызвало широкую дискуссию в литературе. Так, не соглашаясь с приведенным выше подходом, В. В. Степанов пришел к выводу, что «понятие тактической операции шире, нежели понятие тактической комбинации». Тактическая комбинация, по его мнению, «представляющая собой оптимальное сочетание тактических приемов, применяемых в процессе производства отдельного следственного действия, направленное на решение конкретной промежуточной задачи расследования и обусловленное сложившейся следственной ситуацией, — один из факультативных структурных элементов тактической операции». Также в принципе считает и С. Ю. Якушин, полагая, что «в содержание тактической операции могут быть включены тактические комбинации (отдельные либо в определенной последовательности), осуществляемые в ходе расследования того же дела». Белорусский криминалист Г. Н. Мухин занимает в этой дискуссии несколько двоякую позицию: с одной стороны, он анализируемые тактические комплексы между собой различает; с другой, в сущности, ставит между ними знак равенства, о чем свидетельствует то, что, рассматривая отдельные их компоненты, он пишет, например: «Первостепенное значение при планировании тактических операций (комбинаций) имеет…», «общие правила планирования тактической операции (комбинации) заключаются в том, что». А. С. Князьков также не видит принципиальных различий в содержании тактической операции и тактической комбинации. Понимая под сущностью тактической операции «возможность каждого из включенных в операцию элементов целенаправленно усиливать тактический потенциал следующего за ним либо применяемого одновременно с ним другого элемента тактической операции», он тут же оговаривается: «Таким же образом может быть охарактеризована сущность и тактико-криминалистической комбинации». Нам — позволим себе высказать несколько «еретическое» с точки зрения ортодоксальных оснований для криминалистических классификаций мнение — как минимум в настоящее время не представляется принципиально важным, каким понятием — «операция» или «комбинация» в данном контексте следует пользоваться. Скажем больше: с учетом известной «бритвы Оккама» (не следует, справедливо считал он, создавать новые сущности без надобности) мы не видим необходимости в замене уже в целом устоявшегося в криминалистической литературе понятия «тактическая операция» каким-либо другим, содержательно, на наш взгляд, тождественным понятием, в том числе и «комбинацией». И в то же время полагаем целесообразным хотя бы вкратце высказать несколько соображений, имеющих непосредственное отношение к сущности самой этой категории и содержанию отдельных из тактических операций (в том числе, несомненно, и тактической операции «Защита доказательств») по некоторым вопросам, связанным с этой проблемой. Вряд ли можно согласиться с тем, что обязательным признаком операции является совокупность необходимых составляющих ее действий (согласованных — да, но во всех ли случаях необходимых?). Все уголовно-процессуальное исследование преступлений в целом, и предварительное их расследование в частности, можно представить в виде необходимости последовательного или параллельного решения его субъектом отдельных локальных задач, минимально необходимый перечень которых предопределен и очерчен предметом доказывания по уголовному делу. Деятельность эта в высшей степени ситуативна, обусловливается сложившейся (или складывающейся) следственной/судебной ситуацией по делу; более того, она во многом зависит от социально-психологических качеств лиц, вовлекаемых в том или ином качестве в орбиту производства по уголовному делу. А потому жестко обозначить всю совокупность действий, во всех случаях и следственных ситуациях составляющих тактическую операцию, без учета многообразных объективных и субъективных факторов, в том числе и особенностей ее планирования и проведения по конкретным уголовным делам, по нашему убеждению, в принципе нельзя. В противном случае криминалисты, разрабатывая теорию тактических операций, будут вынуждены уподобляться небезызвестному немецкому генералу из «Войны и мира»: «…Для этой цели необходимо… Первая колонна марширует… Вторая колонна марширует… Третья колонна марширует…»… Также, думается нам, теорию и практику тактических операций в настоящее время целесообразно изучать и структурировать применительно к деятельности не только следователя, но и прокурора, поддерживающего в суде государственное обвинение, и адвоката — защитника по уголовному делу. Разумеется, речь в этом отношении должна идти о решении неких локальных, но сложных для решения задач в их деятельности, предопределенных самой направленностью процессуальной функции названных участников уголовного судопроизводства, а также, что очевидно, и возможностями ее практической реализации. Особенно, как мы полагаем, это касается именно тактической операции по защите доказательств, которая подлежит конструированию, планированию и реализации этими участниками уголовного процесса с позиций необходимости удовлетворения своих профессиональных интересов в уголовном деле. Высказанные ремарки позволяют нам предложить следующее определение тактической операции. Тактическая операция — открытая динамическая система следственных, других процессуальных и судебных действий, оперативно-разыскных и иных мероприятий, реализуемых при их производстве тактических приемов, направленная на достижение определенной локальной задачи расследования (судебного разбирательства) преступлений, разрешение которой с учетом особенностей вида исследуемого преступления и сложившейся следственной/судебной ситуации другим образом невозможно или нерационально. Далеко не всегда (можно сказать, к счастью для правоприменительной деятельности) та или иная тактическая задача требует для своего разрешения планирования и проведения тактической операции. Так (сошлемся лишь на несколько локальных задач, для решения которых системы тактических операций в соответствующей литературе наиболее разработаны), отсутствие сомнений в личности погибшего делает ненужной тактическую операцию «Атрибуция трупа». Добровольная явка в правоохранительные органы лица, обоснованно заподозренного в совершении преступления, — тактическую операцию «Розыск и задержание подозреваемого». Наличие по делу достаточной совокупности прямых доказательств для уголовного преследования подозреваемого/обвиняемого делает малоактуальной такую разработанную И. М. Комаровым и другими криминалистами тактическую операцию, как «Собирание, исследование и оценка косвенных доказательств причастности лица к преступлению», и т. д. В то же время при расследовании преступлений отдельных криминалистически определенных видов и категорий и в различных следственных ситуациях возникает необходимость в планировании и реализации тактических операций для разрешения неких задач, по уголовным делам об иных видах преступлений и в иных ситуациях не вызывающих проблем. Скажем, для расследования преступлений, совершаемых на железнодорожном транспорте (от краж грузов до убийств), почти всегда возникает потребность в сложной и, как правило, незначимой для расследования многих других преступлений тактической операции «Установление места совершения преступления». При расследовании ряда корыстных и насильственно-корыстных преступлений зачастую возникает необходимость в проверке версии об инсценировке события преступления, о котором сообщает заявитель; объективная проверка ее, несомненно, требует проведения соответствующей сложной тактической операции, включающей в себя как следственные действия, тактические приемы их осуществления, так и оперативно-разыскные мероприятия. Крайне сложным, а потому зачастую требующим для того проведения специальной тактической операции (включающей в себя также необходимость проведения многочисленных и весьма специфических оперативно-разыскных мероприятий) является объективное установление характера преступной группы (по предварительному сговору, организованная преступная группа или сообщество) и т. д. Однако, как сказано, существует тактическая операция, планирование и производство которой обязательно для органов и лиц, осуществляющих уголовное преследование, при расследовании и уголовном рассмотрении уголовных дел о преступлениях любых видов и категорий, — тактическая операция по защите доказательств. Наше глубокое убеждение в этом с логической неизбежностью вытекает как из рассмотренной чуть ранее многообразности видов и форм посягательств на доказательственную информацию и доказательства, так и из анализа правоприменительной практики, совершенно достоверно выявившего крайне высокую распространенность фактов противодействия предварительному расследованию уголовных дел и судебному по ним разбирательству. А они же — все факты противодействия — в первую очередь посягают именно на доказательственную информацию и доказательства. В сущности, все такое противодействие своей гносеологической целью имеет — вспомним сказанное выше об атрибутивных свойствах уголовно-процессуальных доказательств — разрушение доказательств. Оно направлено на то, чтобы содержащаяся в них уголовно-релевантная информация потеряла хотя бы одно из названных свойств — относимости или допустимости, либо не приобрела этих свойств, даже одного из них, изначально; либо направлено на опровержение самого качества доказательства — достоверности содержащейся в сформированном допустимом и относимом доказательстве информации. Многообразие видов и форм оказываемого с этой целью противодействия объективному предварительному расследованию преступлений и судебному разбирательству уголовных дел о них с логической на то неизбежностью обусловливает необходимость столь же разнообразных и «многоходовых» системных действий со стороны лиц и органов, осуществляющих уголовное преследование, по предупреждению такого противодействия и нейтрализации его последствий. Всем этим и обусловливается невозможность защиты доказательств иначе, как посредством планирования и реализации такого тактического комплекса, как тактическая операция, включающего в себя целенаправленное сочетание и следственных действий, и применяемых в их рамках тактических приемов и рекомендаций, оперативно-разыскных и иных мероприятий. Исходя из всего сказанного выше, мы в настоящее время полагаем, что тактическая операция «Защита доказательств» может быть определена следующим образом. Тактическая операция «Защита доказательств» — открытая динамическая система следственных, других процессуальных (в том числе и судебных) действий, оперативно-разыскных и иных мероприятий, реализуемых при их производстве тактических приемов по обеспечению формирования по уголовному делу допустимых и относимых доказательств, неизменности их достоверности в условиях потенциальных и реальных, непосредственных и опосредованных на то посягательств. Ее структуру составляет ряд элементов, каждый из которых, в полном соответствии с принципами теории систем, может, в свою очередь, рассматриваться в виде самостоятельной на то направленной тактической операции меньшей степени общности (в качестве подсистемы тактической операции «Защита доказательств»). А потому необходимость планирования и реализации каждой из них зависит от сложившейся по конкретному уголовному делу следственной и судебной ситуации. Они, видимо, должны в первую очередь учитывать особенности видов проанализированных выше следов. Их интерпретация — извлечение, сохранение, исследование и т. д. в соответствующей процессуальной, предназначенной для доказывания форме образует, во-первых, само содержание доказательств, во-вторых, способы возможных на них посягательств. Одни из таковых в этой связи характерны преимущественно для посягательств (достаточно подробно исследованных нами выше) на доказательства, основанные на переработке следов материальных, другие — на доказательства, основанные на следах идеальных. В настоящее время нам представляется возможным структуру тактической операции по защите доказательств изобразить в виде следующих ее элементов, содержание которых будет рассматриваться далее. Тактическая операция «Защита доказательств» § 2. Содержание основных структурных элементов тактической операции «Защита доказательств»; правовые и криминалистические проблемы, с ними связанные2.1. Обеспечение следственной тайны; сокрытие сведений о лице, участвующем в следственных действияхНет необходимости в очередной раз доказывать, что неукоснительное соблюдение тайны предварительного расследования (далее для краткости — следственной тайны) есть один из основных принципов всего досудебного производства, имеющий своей целью предупреждение возможностей «соучастия после факта», иными словами, различных видов и форм посягательств на доказательственную информацию и доказательства. В принципе можно согласиться с А. Е. Масловым, который определяет следственную тайну как охраняемую уголовно-процессуальным и уголовным законом информацию (сведения), отражающую интересы расследования по уголовному делу, конфиденциальность которой определяется следователем, дознавателем либо прокурором и защищается для устранения реальной или потенциальной опасности причинения ущерба указанным интересам, с единственным, может быть, но существенным замечанием. Целью сохранения следственной тайны является обеспечение не только сугубо профессиональных интересов указанных автором участников уголовного процесса. Но и безопасности носителей личностной информации (потерпевших, свидетелей и т. д.), их родственников, близких, их имущества от различных противоправных действий со стороны заинтересованных в исходе дела лиц для воздействия на имеющуюся у таковых доказательственную информацию, для ее ими сокрытия или искажения при производстве по уголовному делу. В действующем уголовном законе ответственность за разглашение следственной тайны предусмотрена в двух статьях УК — ст. 310 и 311. — Статья 310 УК. Разглашение данных предварительного расследования. Разглашение данных предварительного расследования лицом, предупрежденным в установленном законом порядке о недопустимости их разглашения, если оно совершено без согласия следователя или лица, производящего дознание, наказывается… Как видим, в этой статье законодатель в качестве возможных субъектов данного преступления имеет в виду лиц, не осуществляющих уголовное преследование, а привлекаемых или участвующих в этой деятельности. К числу таковых следует отнести свидетелей, понятых, переводчиков, возможно, представителей средств массовой информации и, конечно же, адвокатов (защитников и представителей). При анализе этого вида посягательства на доказательства проявляются как минимум две проблемы, имеющие прямое отношение к обеспечению сохранения следственной тайны как правового средства защиты доказательств, а потому подлежащие учету при конструировании этой подсистемы рассматриваемой тактической операции. Во-первых, не исключены ситуации, когда данные предварительного расследования могут быть умышленно или по неосторожности разглашены не только названными, но и другими лицами, в том числе непосредственно причастными к осуществлению уголовного преследования. Автору известны случаи, когда сведения о предстоящем обыске становились известны заинтересованному лицу от руководителя следственного органа после дачи им своего согласия на обращение за судебной санкцией о его проведении; когда о начале прослушивания его телефонных переговоров лицо информировалось судьей, санкционировавшим производство этого действия, и т. п. Чаще всего, к сожалению, эти сведения разглашались по коррупционным, но трудно доказываемым на практике мотивам. Нет сомнений, что при доказанности такого поведения должностных лиц они подлежат строжайшей дисциплинарной ответственности, вплоть до увольнения или дисквалификации. Однако нет ли необходимости ввести и уголовную их ответственность, хотя бы для случаев, когда разглашение данных предварительного расследования повлекло тяжкие последствия? Во-вторых, рассмотрим противоположную ситуацию на следующем, отнюдь не гипотетическом казусе: адвокат, заключивший соглашение о защите лица, содержащегося под стражей, с его представителем (скажем, отцом или матерью), сразу же был предупрежден следователем о неразглашении данных предварительного следствия. Думаем мы, что действие заключенного с адвокатом соглашения вряд ли будет продолжено, если он в силу данной им подписки «о неразглашении» откажется сообщить своему клиенту, какие показания дает по делу его подзащитный, какими доказательствами его вины располагает следователь и т. п. (об этой проблеме более подробно будет говориться далее). В этой связи нам думается, что в целом уголовная ответственность за разглашение данных предварительного расследования должна быть предусмотрена лишь для этого деяния, повлекшего тяжкие последствия (примерный перечень которых должен быть дан в примечании к этой статье либо определен Пленумом Верховного Суда РФ). — Статья 311. Разглашение сведений о мерах безопасности, применяемых в отношении судьи и участников уголовного процесса. 1. Разглашение сведений о мерах безопасности, применяемых в отношении судьи, присяжного заседателя или иного лица, участвующего в отправлении правосудия, судебного пристава, судебного исполнителя, потерпевшего, свидетеля, других участников уголовного процесса, а равно в отношении их близких, если это деяние совершено лицом, которому эти сведения были доверены или стали известны в связи с его служебной деятельностью, наказывается… 2. То же деяние, повлекшее тяжкие последствия, наказывается… В контексте нашего исследования мы относим это деяние к числу посягающих на доказательства, в той части, в которой оно касается «источников доказательств» — свидетелей, потерпевших, других участников уголовного процесса (например, специалиста или эксперта) и их близких. Иными словами, когда «утечка информации», разглашение сведений о мерах безопасности влекут воздействие на них для достижения одной из ранее нами определенных целей такового (вплоть, увы, до физической ликвидации охраняемого лица). Субъектами названного преступления (в противоположность подразумеваемым в предыдущей статье УК) являются лишь лица, которым «эти сведения были доверены или стали известными в связи с их служебной деятельностью». Ими же могут быть и сотрудники правоохранительных и иных органов, которые непосредственно в производстве по данному конкретному уголовному делу не участвуют (что и позволяет отнести их в данном контексте к категории «иных лиц»). Кроме того, обратим внимание на то, что совершаться данные деяния, как нам представляется, могут как умышленно, так и по неосторожности. Основу для реализации уголовно-процессуальных средств, входящих в рассматриваемую систему обеспечения следственной тайны, представляет в первую очередь такой принцип уголовного судопроизводства, как «Охрана прав и свобод человека и гражданина в уголовном судопроизводстве». В силу такой его значимости в контексте изучаемых здесь проблем напомним полностью его содержание. — Статья 11. Охрана прав и свобод человека и гражданина в уголовном судопроизводстве. 1. Суд, прокурор, следователь, дознаватель обязаны разъяснять подозреваемому, обвиняемому, потерпевшему, гражданскому истцу, гражданскому ответчику, а также другим участникам уголовного судопроизводства их права, обязанности и ответственность и обеспечивать возможность осуществления этих прав. 2. […]. 3. При наличии достаточных данных о том, что потерпевшему, свидетелю или иным участникам уголовного судопроизводства, а также их близким родственникам, родственникам или близким лицам угрожают убийством, применением насилия, уничтожением или повреждением их имущества либо иными опасными противоправными деяниями, суд, прокурор, следователь, орган дознания и дознаватель принимают в пределах своей компетенции в отношении указанных лиц меры безопасности, предусмотренные ст. 166, ч. 9, 186, ч. 2, 193, ч. 8, 241, п. 4 ч. 2 и 278, ч. 5 настоящего Кодекса, а также иные меры безопасности, предусмотренные законодательством Российской Федерации. 4. Вред, причиненный лицу в результате нарушения его прав и свобод судом, а также должностными лицами, осуществляющими уголовное преследование, подлежит возмещению по основаниям и в порядке, которые установлены настоящим Кодексом. И, хотя в данной уголовно-процессуальной норме текстуально не содержится указаний на цели, которые преследуют лица, угрожающие указанным в ней участникам уголовного судопроизводства перечисленными в ней же способами, нет сомнений, что они состоят в воздействии на них для сокрытия и/или искажения ими доказательственной информации, которой они располагают. Несколько, на наш взгляд, необходимых ремарок в этом отношении. Во-первых, по нашему убеждению — и об этом в несколько ином отношении при изучении диспозиции ст. 309 УК говорилось выше, перечень лиц, в отношении которых могут осуществляться такие угрозы, следует дополнить фигурами подозреваемого, обвиняемого, их родственников и близких. Отнесение их «к иным участникам уголовного судопроизводства» (как это, видимо, понимается в приведенной выше редакции этого принципа) некорректно, ибо и подозреваемый, и обвиняемый не относятся к «иным участникам уголовного судопроизводства» в смысле, придаваемом им гл. 8 УПК; они — участники уголовного судопроизводства со стороны защиты. Во-вторых, если бы данная статья содержала четкое определение целей противоправного воздействия на лиц, в ней указанных, это придало бы большую определенность практике в части самой необходимости применения мер безопасности и выбору конкретных из них, адекватных складывающейся/сложившейся следственной (судебной) ситуации. Возможные меры обеспечения безопасности — и, следовательно, посредством этого и защиты доказательств, к которым отсылает ч. 3 комментируемой статьи УПК, таковы (приведем тексты соответствующих уголовно-процессуальных положений): 1. «При необходимости обеспечить безопасность потерпевшего, его представителя, свидетеля, их близких родственников, родственников и близких лиц следователь вправе в протоколе следственного действия, в котором участвуют потерпевший, его представитель или свидетель, не приводить данные об их личности. В этом случае следователь с согласия руководителя следственного органа выносит постановление, в котором излагаются причины принятия решения о сохранении в тайне этих данных, указывается псевдоним участника следственного действия и приводится образец его подписи, которые он будет использовать в протоколах следственных действий, произведенных с его участием. Постановление помещается в конверт, который после этого опечатывается и приобщается к уголовному делу». — Ч. 9 ст. 166 УПК. 2. «При наличии угрозы совершения насилия, вымогательства и других преступных действий в отношении потерпевшего, свидетеля или их близких родственников, родственников, близких лиц контроль и запись телефонных и иных переговоров допускаются по письменному заявлению указанных лиц, а при отсутствии такого заявления — на основании судебного решения». — Ч. 2 ст. 186 УПК. 3. «В целях обеспечения безопасности опознающего предъявление лица для опознания по решению следователя может быть проведено в условиях, исключающих визуальное наблюдение опознающего опознаваемым». — Ч. 6 ст. 193 УПК. 4. «Закрытое судебное разбирательство допускается на основании определения или постановления суда в случаях, когда… этого требуют интересы обеспечения безопасности участников судебного разбирательства, их близких родственников, родственников или близких лиц». — Ч. 2 ст. 241 УПК. 5. «При необходимости обеспечения безопасности свидетеля, его близких родственников, родственников и близких лиц суд без оглашения подлинных данных о личности свидетеля вправе провести его допрос в условиях, исключающих визуальное наблюдение свидетеля другими участниками судебного разбирательства, о чем суд выносит определение или постановление». — Ч. 5 ст. 278 УПК. 6. «Иные меры безопасности, предусмотренные законодательством Российской Федерации» (положение введено в ч. 3 ст. 11 УПК ФЗ от 29 июня 2009 г. «О внесении изменений в Уголовный кодекс Российской Федерации и Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации»). Правовой основой для этого выступает ряд международных и национальных нормативных актов. Напомним также, что с 2005 г. в стране существует государственная программа защиты свидетелей и потерпевших. В настоящее время принята и надлежащим образом профинансирована такая же программа на ближайшие несколько лет. Постановлением Правительства РФ от 3 марта 2007 г. утверждены Правила защиты сведений об осуществлении государственной защиты потерпевших, свидетелей и иных участников уголовного судопроизводства, в соответствии с которыми в МВД, ФСБ, Федеральной службе по контролю за оборотом наркотических средств созданы специальные подразделения. В другую группу уголовно-процессуальных мер, направленных на предупреждение посягательств на доказательства, входят правовые нормы, направленные на предотвращение разглашения данных предварительного расследования, корреспондирующиеся с приведенными уголовно-правовыми положениями, этим деяниям посвященными. Именно с этой целью следователь в порядке ст. 161 УПК имеет право предупреждать таких участников этого процесса и лиц, к нему привлекаемых, как потерпевший, свидетель, эксперт, специалист, переводчик, понятой, защитник, о неразглашении данных предварительного расследования, ставших ему известными в связи с участием в производстве по уголовному делу. Названная же статья УПК гласит: 1. Данные предварительного расследования не подлежат разглашению, за исключением случаев, предусмотренных частью третьей настоящей статьи. 2. Следователь или дознаватель предупреждает участников уголовного судопроизводства о недопустимости разглашения без соответствующего разрешения ставших им известными данных предварительного расследования, о чем у них берется подписка с предупреждением об ответственности в соответствии со ст. 310 Уголовного кодекса Российской Федерации. 3. Данные предварительного расследования могут быть преданы гласности лишь с разрешения следователя, дознавателя и только в том объеме, в каком ими будет признано это допустимым, если разглашение не противоречит интересам предварительного расследования и не связано с нарушением прав и законных интересов участников уголовного судопроизводства. Разглашение данных о частной жизни участников уголовного судопроизводства без их согласия не допускается. Из числа уголовно-процессуальных проблем, связанных с механизмом реализации института обеспечения тайны следствия, в контексте этой нашей работы следует остановиться на следующих вопросах. Как отмечено выше, в число лиц, которых следователь имеет право предупреждать о неразглашении данных предварительного расследования, входит и защитник. Более того, обязанность не разглашать данные предварительного расследования при оговоренных законом условиях, по существу, является единственным запретом, сформулированным в статье, посвященной полномочиям защитника. Защитник, как указано в ч. 3 ст. 53 УПК, не вправе разглашать данные предварительного расследования, ставшие ему известными в связи с осуществлением защиты, если он был об этом заранее предупрежден в порядке, установленном ст. 161 настоящего Кодекса. За разглашение данных предварительного расследования защитник несет ответственность в соответствии со ст. 310 Уголовного кодекса Российской Федерации. В то же время, думается, нет никаких сомнений в том, что «адвокат не может скрывать от подзащитного ставшие ему известными данные предварительного расследования, если они могут быть использованы в целях защиты». Это положение представляется аксиоматичным и потому не требует каких-либо дополнительных обоснований. Однако предложение этого же автора на законодательном уровне запретить следователю предупреждать адвоката о недопустимости разглашения данных предварительного следствия лишь подзащитному как таковому, думается, не учитывает и других реалий адвокатской практики. Еще более радикальное предложение в этом отношении вносит Ю. П. Гармаев. Он полагает, что «в современных условиях, при нынешнем объеме прав и полномочий защитника уместным будет настоятельно рекомендовать всем субъектам расследования по всем без исключения уголовным делам брать у защитников соответствующую подписку (ч. 2 ст. 161 УПК РФ). Получение такой подписки должно стать столь же естественным ритуалом вступления в дело защитника, как и получение от него ордера». Суть этой проблемы (о ней мы вкратце упоминали выше) видна из такой, весьма частной в адвокатской практике, ситуации. Адвокат, заключивший соглашение о защите лица, содержащегося под стражей, с его представителем, сразу же был предупрежден следователем о неразглашении данных предварительного следствия. Если он в силу данной им подписки «о неразглашении» категорически откажется сообщить своему клиенту, какие показания дает по делу его подзащитный, какими доказательствами его вины располагает следователь, и т. п., то, как о том уже замечалось выше, маловероятно, а практически невероятно, что действие заключенного с адвокатом соглашения будет продолжено. Такое же поведение адвоката, осуществляющего защиту по назначению, как это показывают результаты нашего опроса, чаще всего воспринимается представителями подзащитного как симптом того, что «адвокат свой для следователя», что он не столько защищает близкого им человека, сколько сотрудничает со следствием, помогает следователю. В этой связи, думается, ст. 161 УПК нуждается в соответствующей корректировке, учитывающей высказанные соображения и более четко формулирующей ситуации противоправного разглашения данных предварительного расследования адвокатами, выступающими, добавим мы, по уголовным делам в качестве не только защитников, но и представителей (потерпевшего, гражданского истца, ответчика). Кстати сказать, если, как о том сообщали СМИ, по широко известному уголовному делу адвокаты украинской летчицы Савченко, которые были предупреждены о недопустимости разглашения данных предварительного следствия по делу, но отказавшиеся от дачи о том подписки, все же их умышленно разгласили, то, думается нам, правомерной была бы постановка вопроса об их уголовной ответственности по ч. 2. ст. 294 УК. Несомненно, особое и значительное место в системе уголовно-процессуальных мер предупреждения посягательств на доказательства занимает институт процессуального принуждения, основным из которых посвящен раздел 4 УПК. Диапазон их весьма широк: от отобрания обязательства о явке, задержания, отстранения от должности до мер пресечения в отношении подозреваемого и обвиняемого. Именно такая их направленность особо подчеркнута в перечислении оснований для избрания меры пресечения, применяемых к названным лицам. 4. Дознаватель, следователь, а также суд в пределах предоставленных им полномочий вправе избрать обвиняемому, подозреваемому одну из мер пресечения, предусмотренных настоящим Кодексом, при наличии достаточных оснований полагать, что обвиняемый, подозреваемый […] 3) может угрожать свидетелю, иным участникам уголовного судопроизводства, уничтожить доказательства либо иным путем воспрепятствовать производству по уголовному делу… (ст. 97 УПК). Сразу скажем, что теоретическим проблемам института мер пресечения в современной процессуальной литературе посвящены многочисленные, в том числе монографические исследования, а практике их применения — ряд постановлений и определений Конституционного и Верховного Судов РФ. Однако до настоящего времени в правоприменительной в этом отношении деятельности нет, пожалуй, более дискуссионного вопроса, как и что именно следует под «наличием достаточных оснований» полагать, в частности, того, что подозреваемый/обвиняемый может совершать указанные в приведенном пункте ст. 97 УПК посягательства на доказательственную информацию и доказательства. Для подтверждения предельной дискуссионности этой проблемы приведем несколько различных высказанных по ней мнений. Так, ответственные сотрудники Прокуратуры РФ А. П. Коротков и А. В. Тимофеев считают, что «в это понятие вкладывается наличие у лица, производящего расследования, соответствующей информации, показаний других участников процесса, результаты проведенных оперативно-разыскных мероприятий, анализ данных о личности подозреваемого, обвиняемого, круга его общения, предыдущее поведение, а также сам характер совершенного преступления». В. А. Михайлов при анализе этой проблемы пришел к противоположному убеждению, что таким основанием является лишь «наличие в уголовном деле достаточных достоверных доказательств, позволяющих полагать, что обвиняемый, если не применить к нему меру пресечения,воспрепятствует производству по уголовному делу». «Реальная будущая возможность обвиняемого воспрепятствовать производству по делу, — конкретизирует этот тезис К. Б. Калиновский, — может быть установлена с помощью доказательств об угрозах или ином незаконном воздействии с его стороны в отношении потерпевших или свидетелей; о служебной, финансовой или личной зависимости свидетелей или потерпевших от обвиняемого; о фактах уничтожения обвиняемым следов преступления и фальсификации доказательств или таких попыток и т. п. ». На первый взгляд, действующая редакция ч. 1 ст. 108 УПК внесла достаточную определенность в решение этого вопроса применительно к такой мере пресечения, как заключение под стражу, а именно при ее избрании он стоит наиболее остро. В соответствии с ней, «при избрании меры пресечения в виде заключения под стражу в постановлении судьи должны быть указаны конкретные фактические обстоятельства, на основании которых судья принял такое решение. Такими обстоятельствами не могут являться данные, не проверенные в ходе судебного заседания, в частности, результаты оперативно-разыскной деятельности, предоставленные в нарушение требований статьи 89 настоящего Кодекса». Таким образом, законодатель четко указал, что основания для избрания меры пресечения могут быть установлены не только доказательствами как таковыми, но и «легализованными» в порядке названной статьи УПК для использования в уголовном процессе оперативно-разыскными данными. Эта позиция подтверждена и в постановлении Пленума Верховного Суда РФ «О практике применения судами мер пресечения в виде заключения под стражу, залога и домашнего ареста» от 29 октября 2009 г.: «Указанные обстоятельства должны быть реальными, обоснованными, то есть подтверждаться достоверными сведениями». Как видим, указания, что они должны подтверждаться сведениями, предоставленными лишь в форме доказательств, нет. Тут необходимо сделать следующее отступление. Названное постановление Пленума Верховного Суда в силу заложенного в нем, можно сказать, революционного подхода к требованиям о применении названных в нем мер пресечения одновременно привело к возникновению одной весьма существенной в контексте излагаемых в данном месте нашей работы вопросов проблемы. Мы имеем в виду то, что если, ранее рассматривая ходатайство следователя об избрании меры пресечения, суд решал вопросы лишь об установлении для того должных и достоверных сведений, то сейчас от него требуется «в каждом конкретном случае проверять обоснованность подозрения в причастности к совершенному преступлению. При этом следует иметь в виду, что обоснованное подозрение предполагает наличие достаточных данных о том, что соответствующее лицо могло совершить это преступление» (п. 2), для чего к ходатайству следователя надо прилагать «копии допросов подозреваемого, обвиняемого, иные материалы о причастности лица к преступлению» (п. 10). Такой подход к решению столь ответственного вопроса, как избрание меры пресечения, в частности, о заключении под стражу, представляется вполне цивилизованным. Но, однако, очевидно, что с материалами, подтверждающими причастность подозреваемого, обвиняемого к совершению преступления, в суде будет знакомиться как само это лицо, так и его защитник. И потому есть достаточно большая вероятность того, что полученные ими о том сведения в ряде случаев будут активно использоваться для совершения посягательств на доказательства в различных рассмотренных нами выше их видах на самых первоначальных этапах расследования, именно тогда, когда чаще всего и решается вопрос об избрании меры пресечения. Думается, правоохранительная практика ближайшего времени должна выработать некие правовые и тактические рекомендации предупреждения предоставленной дополнительной возможности для совершения этих посягательств и своевременной нейтрализации их последствий. Нет сомнений, что наличие таких сведений — однозначное основание для избрания меры пресечения, в том числе и наиболее строгой из них — заключения под стражу (естественно, с учетом обстоятельств, перечисленных в ст. 99 УПК). Но будем реалистами: далеко не во всех случаях (но можно сказать, в большинстве из них) следователь к моменту, когда у него возникает необходимость принятия решения об избрании меры пресечения в отношении подозреваемого или обвиняемого даже по уголовным делам о тяжких или особо тяжких преступлениях, такими сведениями располагает. Именно поэтому в формулировании самого этого основания заложена вероятность перечисленных в нем действий подозреваемого/обвиняемого, подчеркивающая сугубо прогностическую функцию меры пресечения: «…Достаточные основания полагать, что обвиняемый, подозреваемый… может угрожать свидетелю, иным участникам уголовного судопроизводства, уничтожить доказательства, иным путем воспрепятствовать производству по уголовному делу». Иными словами, предполагается, что данное лицо может учинить таковые посягательства на доказательства, но может таких попыток и не предпринимать. Однако нам неизвестно ни одного рассмотренного судом с постановлением приговора уголовного дела, по которому бы, во-первых, на стадии предварительного расследования обвиняемому не избиралась та или иная мера пресечения. Во-вторых, в котором в качестве одного из оснований к ее избранию не указывалось бы, что обвиняемый «может угрожать свидетелю… воспрепятствовать производству по уголовному делу». А потому, при всем своем глубочайшем пиетете перед правами человека и гражданина, необходимостью неукоснительного их уважения и соблюдения, мы учитываем реалии современной криминальной и правоприменительной практики в области уголовной юстиции, а потому позволим себе высказать несколько еретическую мысль. Нет ли определенного правового ханжества в требовании доказанности оснований для избрания меры пресечения обвиняемому, тем более при избрании меры пресечения в отношении подозреваемого, решение о применении которой принимается, как правило, не только на первоначальном этапе предварительного расследования, но и в самом его начале? Иными словами, в условиях, когда доказывание наличия таких оснований, скажем прямо, не первоначальная задача следователя; ею в это время, очевидно, является раскрытие преступления и изобличение лица, его совершившего. Иное дело, что реализация института мер пресечения должно быть процессом мобильным. Их избрание, изменение и отмена должны адекватно, динамично и своевременно реагировать на развитие следственной ситуации. В частности, по многим уголовным делам, по которым в начале предварительного расследования были основания для заключения под стражу с учетом, повторим, ее прогностического характера, далее опасения, что данное лицо будет тем или иным образом посягать на доказательства или иным образом препятствовать следствию, ни чем не подтвердились. Есть ли необходимость в дальнейшем его содержании под стражей? Очевидно, что нет. Однако факты изменения такой меры пресечения на менее «жесткую» встречаются нечасто (не говоря уже об отмене меры пресечения вообще). Более того, как показывают наши наблюдения, встречающиеся случаи изменения содержания под стражей на другую меру пресечения чаще всего объясняются истечением установленного судом срока ее действия. Иными словами, как обобщил позицию следователя и прокурора один адвокат при рассмотрении вопроса о продлении срока содержания под стражей его подзащитного, «по их мнению, срок его содержания под стражей должен быть продлен лишь потому, что его некогда, много месяцев назад, арестовали». Суд с этой позицией лиц, осуществляющих уголовное преследование, тем не менее, согласился… Тактически грамотное манипулирование следователем достаточно широким диапазоном мер пресечения, предусмотренных ст. 98 УПК (от подписки о невыезде до заключения под стражу) не только рационально скажется на формировании доказательств, но явится и действенным средством предупреждения посягательств на них и нейтрализации их последствий. Мы имеем в виду не только избрание одной из них, но и последующие ее изменения, учитывающие как личность обвиняемого/подозреваемого, так и его отношение к инкриминируемому ему деянию на определенном этапе расследования, в том числе сущность и характер даваемых им показаний. Думается, такое манипулирование мерами пресечения может вплетаться и в систему таких широко известных в криминалистике тактических комбинаций, как «разжигание конфликта» и «демонстрация возможностей следствия». В тоже время, очевидно, что такое тактическое манипулирование следователем мерами пресечения, не ущемляя его самостоятельности, должно находиться под постоянным ведомственным процессуальным контролем и прокурорским надзором. Из числа предусмотренных главой 14 УПК иных мер процессуального принуждения нам представляется целесообразным особо остановиться на такой из них, как временное отстранение от должности (с учетом направленности данной работы). Такая необходимость обусловливается тем, что основания для ее применения в уголовно-процессуальном законе изложены, на наш взгляд, достаточно аморфно, в самом общем виде, и едины для всех предусмотренных ст. 111 УПК иных мер процессуального принуждения — от обязательства о явке и наложения ареста на имущество до денежного взыскания. «В целях обеспечения установленного настоящим Кодексом порядка уголовного судопроизводства, надлежащего исполнения приговора, — указано в ст. 111 УПК, — дознаватель, следователь или суд вправе применить к подозреваемому или обвиняемому следующие меры процессуального принуждения: Внимание! Авторские права на книгу "Защита доказательств в уголовном судопроизводстве. Монография" (Баев О.Я.) охраняются законодательством! |
||||||||||||||||||||||
