Взаимосвязь уголовного и уголовно-процессуального права. Монография

Под ред. Костровой М.Б.

Возрастное ограничение: 0+ Жанр: Юридическая Издательство: Проспект Дата размещения: 11.09.2015 ISBN: 9785392186099 Язык: Объем текста: 318 стр. Формат: epub

Оглавление

Предисловие

Глава I. Общие вопросы взаимосвязи уголовного и уголовно-процессуального права

Глава II. Отдельные проблемы взаимосвязи уголовного и уголовно-процессуального права

Заключение

Для бесплатного чтения доступна только часть главы! Для чтения полной версии необходимо приобрести книгу

Глава I.
ОБЩИЕ ВОПРОСЫ ВЗАИМОСВЯЗИ УГОЛОВНОГО И УГОЛОВНО-ПРОЦЕССУАЛЬНОГО ПРАВА

§ 1.1. ИСТОРИЧЕСКИЙ И ТЕОРЕТИЧЕСКИЙ АСПЕКТЫ ВЗАИМОСВЯЗИ УГОЛОВНОГО И УГОЛОВНО-ПРОЦЕССУАЛЬНОГО ПРАВА

1.1.1. Краткий исторический очерк развития и взаимодействия уголовного и уголовно-процессуального права

Исторически сложилось так, что первоначально нормативные акты, регулирующие вопросы, связанные с привлечением лица к уголовной ответственности, не разделялись на содержащие нормы уголовного и нормы уголовно-процессуального права. Однако, несмотря на то что современное законодательство включает в себя отдельные уголовный и уголовно-процессуальный кодексы, стоит согласиться с В. К. Случевским в том, что «связь между материально-уголовным и процессуально-уголовным правом настолько близка, что достигнуть строго выдержанного распределения законодательных постановлений между уложениями и процессуальными кодексами представляется крайне затруднительным».

В. К. Случевский также свидетельствует: «история… показывает, что, в отношении времени возникновения своего, предписания закона, заключавшие в себе нормы процессуального права, всегда предшествовали возникновению предписаний, вмещавших в себя нормы материального права». Ученый объясняет это тем, что в начале развития государственности преступление и наказание были проникнуты элементом частного права и уголовное правосудие отправлялось по началам обычного права. Уголовное законодательство этого раннего периода стремилось не столько к регламентированию живших в правосознании народном воззрений обычного права на преступление и наказание, сколько к созданию способов и средств применения этих воззрений к действительности, то есть к созданию процессуальных средств действия. К. Б. Калиновский частно-состязательный тип уголовного процесса характеризует как первый этап развития уголовно-процессуального права, сущность которого заключается в господстве частного начала над публичным. Частноправовой характер процесса обусловлен тем, что общество еще не столь консолидировано, чтобы осознать и отстаивать публичные интересы. В нем господствуют родственные, а не обменные связи. Преступление еще понимается как частноправовое деяние, причиняющее вред не всему обществу, а потерпевшему как представителю своего рода.

Как пишет В. И. Елинский, уже начиная с IХ в. в нашей стране появилась необходимость государственного управления административно-полицейской сферой. Киевское государство в IХ–Х вв. представляло собой варварское, дофеодальное государство. Основной чертой уголовного права в период варварского государства является замена кровной мести выкупом, взимавшимся государственной властью, а затем вознаграждением, шедшим пострадавшему. Процессуальное право в этот период характеризовалось господством состязательного процесса и весьма крупным значением ордалий — «судов божиев».

Тесные взаимоотношения между Россией и Византией привели к заключению ряда договоров (при Олеге в 907 г. и 911 г. и при Игоре в 945 г., при Святославе в 971 г.). Некоторые из них регулировали и уголовные отношения. В этих договорах предусматривалась ответственность за такие виды преступлений, как убийство, телесные повреждения, оскорбления, кражи. В качестве наказания договоры предусматривали кровную месть, выкупы.

При князьях Владимире и Ярославе начала развиваться судебная функция княжеской власти, которая выражалась в организации судебных органов и в отправлении суда, и законодательная функция, при помощи которой князья изменяют основные принципы уголовного права и процесса.

Первым письменным источником, который появился при князе Ярославе, регулирующим, в том числе, вопросы судоустройства и привлечения лица к уголовной ответственности, является Русская Правда. «Наша “Русская Правда…” — писал М. А. Чельцов, — является прежде всего “судебником”. В нем мы встречаем нормы права, которое теперь называем уголовным, и того, которое зовется сейчас гражданским».

С. В. Юшков отмечает, что уже в ХI в. Киевское государство становится феодальным, в котором развиваются нормы феодального права. Из этого положения автор делает следующие выводы в отношении правовой сущности Русской Правды: 1) нормы Русской Правды — это нормы возникшего и развивающегося феодального права, а не сборники старых обычаев; 2) основным источником этих норм являются постановления и судебные решения князей; 3) как общее правило, древнейшие редакции Русской Правды имеют официальное происхождение.

Русская Правда дошла до современных исследователей в виде большого количества списков, составляющих разные редакции, и ученые до сих пор спорят по поводу их классификации.

И. Я. Фойницкий указывал на то, что правила уголовно-правовые и уголовно-процессуальные составляют как бы одно целое: часть материальную, имеющую своим предметом определить содержание карательной власти, и часть формальную, задача которой сводится к установлению путей осуществления ее. Увлеченные этой связью, кодексы и литература прежнего времени излагали даже постановления о порядке разбирательства уголовных дел совместно с определениями о преступлениях и наказаниях. Такой характер в России носили Правды всех редакций.

Преступление по Русской Правде называлось «обидой», под которой понималось причинение материального, физического или морального вреда. Кровная месть по Русской Правде, превратившись в правовой обычай, стала местью, ограниченной государством по кругу лиц, имеющих право кровной мести за убийство, только родственников.

С. В. Юшков отмечает, что нормы уголовного и процессуального права Русской Правды — это нормы феодального права, острие которого направлено против широкой народной массы. При князьях Владимире и Ярославе издается особое княжеское постановление, в котором «были разрешены те вопросы, которые были поставлены общим ходом развития уголовного права и которые были необходимы для судебных органов» — это Древнейшая Правда. Древнейшая Правда состояла из 18 статей, четыре из которых относятся в основном к нормам процессуального права, а остальные — к уголовному, хотя в некоторых статьях имеются фрагменты, касающиеся процесса. В этом документе устанавливалась единая система наказаний, которая должна была применяться по всему пространству Киевской Руси.

С дальнейшим развитием и укреплением феодальных отношений изменяются и нормы феодального права. Так, например, издается Суд Ярослава Владимировича, который по сравнению с Краткой Правдой, во-первых, увеличивает число составов преступлений, во-вторых, устанавливает разное наказание в зависимости от степени напряженности злой воли, в-третьих, уделяет больше внимания процедуре привлечения к уголовной ответственности. Устав Владимира Мономаха дополнял Суд Ярослава Владимировича, и оба эти памятника представляли собой сборник русского права в период развития феодальных отношений (XII в.). Как пишет С. В. Юшков, в условиях феодального распада дальнейшее развитие норм Русской Правды прекратилось.

Таким образом, мы видим, что первые письменные документы, регламентирующие вопросы привлечения к уголовной ответственности, не проводили четкого различия между нормами уголовного и уголовно-процессуального права, как, впрочем, и между другими отраслями права, и носили фрагментарный характер.

С конца XIV в. начинается процесс централизации государственной власти на Руси. Как отмечает М. А. Чельцов, этот процесс был ускорен необходимостью организации обороны от татар. Издание Судебника Ивана III (1497 г.) было ярким показателем торжества централизованной государственной власти. Единый порядок суда во всем государстве вводил участие в суде старост и «лучших людей» от местного населения. Судебник 1497 г., наряду с преступлениями, известными Русской Правде (кража, разбой, убийство), предусматривает наказание за преступления государственные («крамола»), преступления по службе, преступления против судебной власти («ябедничество»). Таким образом, законодатель того периода начинает осознавать, что преступление — это деяние, которое затрагивает не только частные интересы, но прежде всего причиняет вред общественным отношениям.

В середине XVI в. русское государство вступает в новый исторический период — период сословно-представительной монархии, которая представляла собой историческую форму феодального государства, промежуточную между раннефеодальной и абсолютистской монархией. Крупнейшими правовыми документами того периода являлись: Судебник 1550 г., Стоглав и Соборное Уложение 1649 г. В это же время, по свидетельству Е. Н. Леонтьевой, развиваются различные отрасли права: административное, уголовное, процессуальное и др..

Следующим шагом к усилению суда как органа центральной власти, было издание при Иване IV царского Судебника (1550 г.). Он устанавливал обязательное присутствие в суде наместников-представителей от населения (старост и целовальников) и ведение судных списков (протоколов) специальными земскими дьяками. По мнению Е. Н. Леонтьевой, царские судебники 1497 и 1550 гг. в основном представляли собой свод постановлений процедурного характера.

Борьба с феодальным боярством за создание централизованного русского национального государства, усиление процесса закрепощения крестьян обусловили также административно-судебную реформу Ивана IV. Реформа эта была направлена на установление элементарного полицейского порядка, необходимого для дальнейшего развития хозяйства.

Соборное Уложение 1649 г. — это первый печатный памятник русского права. До него публикации законов оглашались публично. Это и первый в истории России систематизированный свод законов, который относился ко всем отраслям права того периода и просуществовал два столетия. Соборное Уложение состояло из 25 глав, разделенных на статьи. Этот правовой акт особенно интересен тем, что в нем делаются попытки разделения норм уголовного и процессуального права. Так, глава Х «О суде» содержала в себе в основном нормы процедурного характера (в ней, например, раскрывались правила о подсудности, об отводах, правила ведения судных дел и др.), но содержала она и нормы уголовного права. Например, в ст. 12 главы Х Соборного Уложения сказано: «А которой дияк норовя кому по посулом, или по дружбе, или кому мстя недружбу, велит судное дело подьячему написати не так, как в суде было, и как в прежней записке за исцовою и за ответчиковою рукою написано, и по тому диячьему приказу подьячей то судное дело напишет неделом, а сыщется про то допряма, и дияку за то учинити торговая казнь, бити кнутом, и во дьяцех не быти, а подьячего казнити, отсечи рука, а дело велеть написати, как истец и ответчик в суде говорили, и вершити то дело по суду, до чего доведется» (то есть эта норма описывала наказание, которое должно было претерпеть лицо за внесение заведомо ложных сведений в судное дело). Таким образом, раскрывая те или иные процедурные правила уголовного судопроизводства, законодатель сразу же давал описание видов наказаний за их нарушение.

Отдельно выделялись, например, главы IV «О подпищикех, и которые печати подделывают», «О денежных мастерех, которые учнут делати воровские денги», XXI «О розбойных и о татиных делех». Эти главы были посвящены отдельным категориям преступлений, однако нормы уголовного и уголовно-процессуального права там были переплетены настолько тесно, что, по сути, эти главы представляли собой правила расследования указанных преступлений. Так, например, ст.ст. 1, 2 главы XXI «О розбойных и о татиных делех» закрепляли следующие правила: «Которые розбойники розбивают, и людей побивают, и тати крадут в Московском уезде и в городех, на посадех и в уездех, и такие розбойные и убийственые и татиные дела ведать в Розбойном приказе. А которые воры крадут, и убийственные всякие дела чинят на Москве, и то ведать на Земском дворе, а в Розбойном приказе тех дел ничем не ведать». Таким образом, устанавливалась подследственность данных уголовных дел в зависимости от категории дел и места их совершения. В ХVII в. на Руси судебно-следственные и полицейско-сыскные функции осуществлялись в Разбойном приказе или его подразделениях — губных избах.

Нужно также отметить, что одна глава XXII Соборного Уложения «Указ за какие вины кому чинити смертная казнь, и за какие вины смертию не казнити, а чинити наказание» содержала в себе нормы в основном уголовного права, поскольку представляла собой перечисление преступлений, которые карались смертной казнью или иным видом наказания (например, битьем кнутом).

По свидетельству А. Г. Манькова, крупнейшим сводом законов уголовного права и судопроизводства второй половины XVII в. являлись и Новоуказные статьи 1669 г. о татебных, разбойных и убийственных делах, в основу которых легли главы XXI и XXII Соборного Уложения 1649 г. Анализируя указанный правовой акт, автор пришел к выводу, что в судопроизводстве по уголовным делам господствовал розыскной инквизиционный процесс, в котором активная роль принадлежала судьям как представителям государственной власти, а важнейшей особенностью феодального права была решающая доказательственная сила признания в преступлении, чего добивались обычно с помощью пытки».

Хотя, как отмечают некоторые ученые, в Соборном Уложении и в других правовых актах рассматриваемого периода отсутствуют правовые нормы об общих основаниях ответственности за причинение вреда, между тем в некоторых статьях вышеуказанных актов уже прослеживаются зачатки норм, которые впоследствии станут принципами уголовного и уголовно-процессуального права. Так, например, в Новоуказных статьях, как пишет А. Г. Маньков, четко выступает принцип индивидуальной ответственности в уголовных делах. Согласно ст. 113 при розыске скрывающихся преступников члены их семей — матери, жены и дети — аресту не подлежали. Также не допускались к даче свидетельских показаний дети в отношении родителей, жена в отношении мужа, отпущенные на свободу холопы в отношении своих бывших господ.

В Соборном Уложении, а затем и в Новоуказных статьях 1669 г. обнаруживаются и попытки разграничения преднамеренного и непреднамеренного преступления. Так, например, в ст. 18 главы XXII Соборного Уложения «Указ за какие вины кому чинити смертная казнь, и за какие вины смертию не казнити, а чинити наказание» предписывалось: «А будет такое убийство учинится от кого без умышления, потому что лошадь от чего испужався, и узду изорвав рознесет, и удержати ея будет не мощно, и того в убийство на ставити, и наказания за такое дело никому не чинити, для того, что такое дело учинится бес хитрости».

Можно выделить и иные статьи, которые затем будут положены в основу многих правовых институтов уголовного и уголовно-процессуального права. Так, например, ст. 19 главы XXII Соборного Уложения «Указ за какие вины кому чинити смертная казнь, и за какие вины смертию не казнити, а чинити наказание» указывала: «А будет кто над кем учинит смертное убийство по чьему научению, а сыщется про то допряма, и того, кто на смертное убийство научал, и кто убил, обеих казнити смертию же» (фактически речь идет о соучастии в преступлении). В ст. 15 этой же главы Соборного Уложения говорилось: «А которая жонка приговорена будет к смертной казни, а в те поры она будет беременна, и тоя жонки, покаместа она родит, смертию не казнити, а казнити ея в те поры, как она родит, a до тех мест держати ея в тюрме, или за крепкими приставы, чтобы она не ушла» (эта норма указывала на возможность отсрочки исполнения наказания). Статьей 16 главы Х Соборного Уложения «О суде» вводилась уголовная ответственность за затягивание решения судебного дела, так как законодатель пытался таким образом бороться с волокитой при рассмотрении уголовных и гражданских дел.

Таким образом, правовые акты XVII в., посвященные вопросам уголовного права и судопроизводства, еще не делали различий в правовом регулировании уголовно-правовых и уголовно-процессуальных отношений, однако задатки этого уже прослеживаются, например, в Соборном Уложении 1649 г. Можно также говорить и о появлении норм, регулирующих общие вопросы уголовного права и процесса, которые служили гарантиями защиты прав лиц от необоснованного привлечения к уголовной ответственности.

Говоря в целом о судебной системе допетровского периода, можно привести мнение Д. О. Серова, который характеризует ее следующим образом: 1) функциональная и организационная неотделенность органов правосудия от органов управления; 2) отсутствие судов общей юрисдикции (при весьма значительном количестве специализированных судов); 3) отсутствие единства в устройстве судебной системы. Помимо этого автор указывает на отсутствие строго регламентированного порядка прохождения дел по инстанциям, доминирование частного обвинения на начальной стадии уголовного процесса и недостаточную систематизированность норм процессуального права. Последнее утверждение можно считать верным и в отношении норм уголовного права.

Первые попытки отделения власти судебной от административной были предприняты Петром Первым. Как пишет Н. Н. Ефремова, «накануне петровских реформ в России ХVII века существовала судебная система феодального типа. Поскольку суд не только не отделялся от администрации, но и являлся одной из важнейших функций последней, то самостоятельных судебных органов не было, отправлением правосудия ведали органы управления».

По реформе Петра Первого во главе судебной системы стоял царь. В качестве верховного судьи он единолично разбирал многие дела по своему усмотрению, в том числе суду царя были подведомственны и дела высших должностных лиц. По закону Петра Первого от 23 декабря 1713 г. подданным дозволялось лично сообщать царю о таких государственных преступлениях, как умысел на «государственное здоровье», оскорбление «высокомонаршей чести», бунт и измена. Как отмечает Д. О. Серов, «в данном случае можно констатировать синхронность в развитии тенденций в уголовном и уголовно-процессуальном законодательстве: вышеотмеченное отнесение преступлений против интересов службы к категории государственных произошло почти одновременно с установлением единого особого порядка судопроизводства по всем делам подобного рода».

Высшим судебным органом после царя являлся Сенат, созданный в 1711 г. и ставший высшей апелляционной инстанцией в 1718 г.

В это же время были предприняты первые попытки разделения судебных и следственных полномочий. В 1710-х гг. зарождается стадия досудебного производства. Д. О. Серов объясняет это тем, что возникла необходимость скорейшего рассмотрения дел, инициированных органами против высокопоставленных должностных лиц, поскольку отправление правосудия по таким категориям дел осложнялось служебным статусом подсудимых и структурной неотделенностью судебных органов от органов управления. Получается, что необходимость расследования отдельных категорий уголовных дел способствовала зарождению стадии предварительного расследования. В 1714–1715 гг. возникли «канцелярии розыскных дел», которым и было поручено осуществлять следствие по крупнейшим делам. Законом от 19 декабря 1718 г. об укреплении инстанционности в судопроизводстве, в который несколько раз вносились изменения, впервые в истории России была выстроена четырехзвенная система судов общей юрисдикции, которые функционально были отделены от административных органов. Как указывает Д. О. Серов, важным последствием образования в 1717–1719 гг. системы судов явилось зарождение в России судейского корпуса.

Крупнейшим актом процессуального права в период судебной реформы Петра Первого стал закон от 5 ноября 1723 г. «О форме суда». Нововведениями этого закона являлись следующие: 1) закрепление права ответчика ознакомиться до начала судоговорения с содержанием исковой челобитной; 2) утверждение порядка разбирательства дела строго по пунктам исковой челобитной.

Помимо указанного документа Д. О. Серов упоминает еще об одном процессуальном документе — Наказе «майорским» следственным канцеляриям от 9 декабря 1717 г., который закреплял основные полномочия следственной канцелярии и ознаменовал собой зарождение следственного аппарата в России и переход от инквизиционного вида уголовного процесса розыскного типа к следственному виду.

Нормы уголовного права эпохи Петра Первого находят свое воплощение в другом правовом акте — Артикуле воинском (другое написание — Артикль воинский) от 26 апреля 1715 г. — первом отечественном военно-уголовном кодексе, как характеризует его Д. О. Серов. Данный правовой акт распространялся и на «правителей земских» в части, касающейся уголовного права. Он состоял из 209 артикулов и представлял собой, в основном, свод правил, нарушение которых влекло за собой тот или иной вид наказания. Этот правовой акт не содержал в себе общих положений уголовного права, однако в целом ряде артикулов можно заметить нормы общего характера. Так, например, в артикуле 44 сказано: «Всяк долженствует часового и протчие караулы, патрулиры и рунды в обозах, городах и крепостях пристойным образом почитать, и оным, когда окликают, учтиво отвечать. Есть ли кто дважды окликан будет со угрожением, а ответу часовому не учинит, а часовой по нем выстрелит, тогда той имеет самому себе оный вред или несчастие причесть, ежели какой ему таким образом приключится, а часовой от всякаго наказания свободен. Однако же часовой во осмотрении имети должен сие чинить в опасных местах». То есть данная норма является прообразом ст. 42 УК РФ 1996 г. — «Исполнение приказа или распоряжения», когда лицо не несло ответственность за исполнение законного приказа. Есть нормы, регламентирующие уголовную ответственность соучастников (например, артикул 155), формы вины (артикул 158, 159), необходимую оборону (артикул 156, 157) и др.

Интересным является артикул 154 Воинского Устава, который помимо описания преступления содержал в себе подробную инструкцию по его расследованию, проведению исследования трупа и др., то есть в данной правовой норме раскрывались и процедурные вопросы: «Кто кого волею и нарочно без нужды и без смертного страху умертвит, или убьет его тако, что от того умрет, онаго кровь паки отмстить, и без всякой милости оному голову отсечь. Толкование. Но надлежит подлинно ведать, что смерть всеконечно ли от битья приключилась. А ежели сыщется, что убиенной был бит, а не от тех побоев, но от других случаев, которые к тому присовокупились, умре, то надлежит убийцу не животом, но по разсмотрению и по разсуждению судейскому наказать, или тюрмою, или денежным штрафом, шпицрутеном и протчая. Того ради зело потребно есть, чтоб сколь скоро кто умрет, который в драке был и бит, поколот, или порублен будет, лекарей определить, которые бы тело мертвое взрезали, и подлинно розыскали, что какая притчина к смерти ево была, и о том имеют свидетелство в суде на писме подать, и оное присягою своею подтвердить…».

Таким образом, судебная реформа Петра Первого способствовала, во-первых, появлению инстанционности судебной системы, во-вторых, развитию досудебного производства, в-третьих, можно уже говорить о том, что уголовное и уголовно-процессуальное право стали рассматриваться законодателем как самостоятельные отрасли права, требующие отдельного правового регулирования.

Дальнейшее развитие уголовного и уголовно-процессуального законодательства идет несинхронно. Уголовные и уголовно-процессуальные законы принимаются в разное время и зачастую без учета необходимости их согласования.

Последующее развитие судебной системы России Д. В. Фетищев характеризует как «соединение судебной и правительственной власти». Как свидетельствует автор, уже начиная с правления Екатерины Первой был осуществлен отказ от системы построения судов, созданной Петром Первым, что было связано с тяжелым финансовым положением страны.

Следующая попытка реформировать судоустройство и судопроизводство была предпринята во время правления Екатерины Второй. Ее характерной чертой, по мнению Д. В. Фетищева, было всепроникающее сословное начало и осуществление на началах децентрализации, инициаторы которой пытались обеспечить большую самостоятельность судебных органов.

В это время было также осуществлено более последовательное отделение судебной функции от следственной, что нашло отражение в таком правовом акте, как в Учреждение о губерниях 1775 г. Он содержал в себе нормы, относящиеся ко многим отраслям права, в том числе, и к уголовному процессу. Согласно данному документу производство следствия было поручено городничим и земским исправникам, которым законом было предписано следить за соблюдением порядка в уезде или городе (ст.ст. 237, 254 Учреждения о губерниях 1775 г.). В случае обнаружения признаков преступления они должны были исследовать все обстоятельства совершенного деяния, допросить свидетелей и передать виновных, если таковые были обнаружены, в суд (ст.ст. 243, 266 указанного правового акта). Таким образом, в этом случае законодатель четко отграничил производство следственных и судебных функций. С этого момента, как пишет В. А. Линовский, «на обязанности судебных мест осталось подвести под надлежащий закон те признаки, которые открыты в следствии, и выразить их в надлежащей форме, то есть постановить приговор, который должен основываться на доказательствах не сомнительных и который должен удовлетворять началам правды и справедливости».

Однако ст. 110 главы VII Учреждения о губерниях 1775 г., посвященной порядку производства дел уголовных, на суды низшего звена налагалась обязанность непосредственно исследовать обстоятельства совершенного преступления и вынести по нему окончательное решение, но только тогда, когда за его совершение не полагалось лишение жизни или чести. В последнем случае дело после исследования отсылалось в вышестоящие суды. Для Уездного суда вышестоящей инстанцией приходился Верхний земский суд, для Городового магистрата или Ратуши — Губернский магистрат, для Нижней расправы — Верхняя расправа. После вынесения приговора эти суды отсылали дела в Палату уголовного суда для ревизии «о порядочном производстве и решении дела».

Некоторые уточнения и дополнения по вопросу о том, как толковать положения Учреждения о губерниях 1775 г., были закреплены в Указе 1800 Октября 29, в котором было выражено, что исследование судебных мест первой инстанции, установленное в Учреждении о губерниях, есть рассмотрение и дополнение следствий, производимых полицейским установлением.

Учреждение о губерниях 1775 г. нам интересно еще и потому, что ст. 395 данного правового акта учреждала Совестный суд. К подсудности данного Суда помимо ряда гражданских дел относились дела, «касающихся до таковых преступников, кои иногда более по несчастливому какому ни наесть приключению, либо по стечению различных обстоятельств впали в прегрешения, судьбу их отягощающия выше мер ими содеяннаго, так же преступления учиненныя безумным, или малолетным., и дела колдунов, или колдовства, по елику в оных заключается глупость. Обман и невежество, надлежит отсылать в совестный суд, который един право имеет учинить о вышеописанном решение» (ст. 399). Таким образом, как отмечает Т. Ю. Амплеева, на практике Совестный суд был первой инстанцией по преступлениям, совершенным малолетними, безумными или людьми, «впавшими в прегрешение» по несчастливому стечению обстоятельств, по делам о колдовстве.

Законодатель выделяет и особые принципы организации и деятельности Совестного суда. Так, согласно ст. 397 «Совестный суд вообще судит так, как и все прочие суды по законам, но как совестный суд установляется быть преградою частной, или личной безопасности; и для того правила Совестнаго суда во всех случаях должны быть, 1. человеколюбие вообще, 2. почтение к особе ближняго, яко человеку, 3. отвращение от угнетения или притеснения человечества, и для того Совестный суд ни когда судьбы ни чьей да не отяготит, но вверяется оному совестный разбор и осторожное и милосердное окончание дел ему порученных, в чем пред богом и пред нашим императорским величеством подлежит во всякое время ответу и отчету».

Таким образом, специальная подсудность уголовных дел Совестного суда определялась особенностью субъектов отдельных категорий уголовных дел. Более того, законодатель закреплял особые принципы его деятельности, способствующие защите прав и интересов указанных выше лиц.

Статья 401 закрепляла за Совестным судом также обязанность проверять поступившее ему прошение от лица, которое содержалось в тюрьме более трех дней без объяснения причин и без допроса. Совестный суд, после изучения обстоятельств и причин содержания лица в тюрьме, если приходил к выводу, что оно содержалось без законных к тому предписаний, вправе был его освободить. Следовательно, Совестный суд осуществлял проверку законности содержания лица в тюрьме еще на стадии исследования обстоятельств совершенного преступления.

Таким образом, российский законодатель в Учреждении о губерниях 1775 г. предпринял первые попытки выделить контрольный элемент в деятельности суда за производством следствия по уголовному делу.

Однако уголовное судопроизводство все еще было розыскным по своей сути. По характеристике А. В. Смирнова, розыскной процесс «есть применение к производству по уголовным делам административного метода правового регулирования (метода власти — подчинения)».

Уголовное законодательство в середине XIX в. было представлено Уложением о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г. (далее — Уложение 1845 г.), подписанным 15 августа Николаем I, и введенным в действие в 1846 г. Оно представляло собой кодифицированный нормативный акт, впервые содержавший как нормы, регулировавшие общие вопросы уголовного права, так и устанавливающие ответственность за совершение конкретных преступных посягательств.

Уложение 1845 г., претерпев существенные изменения в связи с проводимыми в России реформами 1860–1870-х гг., в большей своей части действовало вплоть до 1917 г. В рамках реформ Уложение 1845 г. трижды переиздавалось — в редакциях 1857, 1866, 1885 гг. Кроме того, в рассматриваемый исторический период преступность деяний, их наказуемость и иные уголовно-правовые последствия устанавливались не только Уложением 1845 г., но и другими законодательными актами. К их числу относились Устав о наказаниях, налагаемых мировыми судьями, 1864 г., и многочисленные уставы, именуемые в теории уголовного права «законами особенными», в частности, Устав о ссыльных 1822 г., Военно-морской Устав о наказаниях 1870 г., Устав о воинской повинности 1874 г., Воинский Устав о наказаниях 1879 г. и другие «законы особенные», например, Устав акцизный, Устав таможенный, Устав о содержащихся под стражей, Сельско-судебный устав.

Уложение 1845 г. отличается тем, что впервые законодатель выделил общую часть уголовного права, которая была посвящена таким вопросам, как понятие преступления и проступка (ст.ст. 1, 2), субъект преступления, выделение двух форм вины — умышленной и неумышленной (ст.ст. 5–7), соучастие в совершении преступления, стадии совершения преступления и др. Так, согласно ст. 1 указанного правого акта «всякое нарушение закона, через которое посягается на неприкосновенность прав власти верховной и установленных ею властей или же на права или безопасность общества или частных лиц, есть преступление». То есть впервые в российском законодательстве была озвучена мысль о том, что преступление есть деяние, которое посягает на государственные, общественные и частные интересы.

Статья 98 закрепляла перечень обстоятельств, при наличии которых лицо не может быть привлечено к уголовной ответственности, что являет собой прообраз межотраслевого правового института освобождения от уголовной ответственности. Особый интерес для нашего исследования представляет ст. 97: «Наказание за преступление или проступок, а в тех случаях, когда оное в законах постановлено и за покушение на преступление, или приготовление к нему или же и за самый на оное умысел, может быть определено судом тогда только, во-первых, когда содеяние преступления или проступка, или же покушение на оные или приготовление к ним, или существование преступного умысла несомненно доказаны; во-вторых, когда при том содеянное или умышленное должно быть вменено подсудимому или подсудимым в вину». Таким образом, законодатель особо подчеркнул взаимосвязь уголовного и уголовно-процессуального права, которая заключается в том, что лицо может быть привлечено к уголовной ответственности, только если его вина в совершении преступления будет доказана в установленном законом порядке.

Итак, к середине ХIХ в. в России уже сложилась система уголовного судопроизводства. Однако существовавшие в то время институты уголовного процесса подвергались критике даже со стороны многих современников. Так, сенатор К. Н. Лебедев в 1847 г. писал: «Человек, узнавший российское правосудие, может заболеть и помешаться — так оно отвратительно дурно».

В народе сложилось негативное отношение к праву и законности. Об этом свидетельствует русский фольклор. Среди десятков собранных В. Далем пословиц и поговорок о суде и законе, отражавших сознание народа, нельзя было найти позитивных: «Неправдою суд стоит», «В суд ногой — в карман рукой», «Судьям то и полезно, что в карман полезло», «Судью одаришь, правду победишь».

Изменить сложившееся положение была призвана реформа судебной системы и уголовного судопроизводства. Комиссия, созданная для подготовки «Основных начал судебной реформы», приступила к работе в первых числах февраля 1862 г. Результатом ее труда стало появление Устава уголовного судопроизводства 1864 г. (далее — УУС).

Этот правовой акт особенно интересен для нашего исследования, поскольку с принятием УУС 1864 г. российский законодатель предпринял первые попытки демократизации уголовного процесса. Появились новые институты, которые ранее не были известны, как то: присяжные заседатели, судебные прения и т. д. В это время происходила апробация новелл уголовного судопроизводства на «российской почве». Устав уголовного судопроизводства содержал во многом оптимальные модели функционирования норм и институтов уголовного судопроизводства, часть из которых была заимствована и современным уголовным процессом.

Согласно ст. 1 закона об «Учреждении судебных установлений» 1864 г. судебная власть в России принадлежала мировым судьям, съездам мировых судей, судебным палатам и Правительствующему Сенату в качестве верховного кассационного суда. Полномочия между указанными судебными инстанциями были строго распределены. Статья 5 закона гласила: мировые судьи, их съезды, окружные суды и судебные палаты рассматривают дела по существу; Правительствующий же Сенат в качестве верховного кассационного суда, не решая дел по существу в общем порядке судопроизводства, наблюдает за охранением точной силы закона и за единообразным его исполнением всеми судебными установлениями империи.

Обеспечить реальную независимость и полноту судебной власти было призвано включение в подведомственность суда института судебных следователей (ст. 79 закона об «Учреждении судебных установлений»). Согласно ст. 249 УУС предварительное следствие о преступлениях, подсудных Окружным судам, производилось судебными следователями при содействии полиции и наблюдении прокуроров и их товарищей. Органы прокуратуры, присяжные поверенные также состояли при судебных местах в соответствии с положением ст.ст. 125, 353 закона об «Учреждении судебных установлений». Такое положение вещей способствовало укреплению судебной власти. Подотчетность суду следственных органов, а также прокуратуры и адвокатуры позволяет говорить о том, что судебное установление стало центральным органом в уголовном процессе, в подчинении которого находились и сторона защиты, и сторона обвинения. Возможно, такое положение вещей было оправданно, поскольку законодателю того времени необходимо было принять жесткие меры, направленные на поддержание авторитета судебной власти. Однако в современном уголовном процессе такое правило будет являться недопустимым, так как принцип состязательности, закрепленный ст. 15 УПК, требует реальной независимости и самостоятельности сторон друг от друга.

Устав уголовного судопроизводства 1864 г. исходил из принципа состязательности сторон. Как писал еще И. Я. Фойницкий, «предоставление обвинительной деятельности суду является глубоким отступлением от состязательного порядка процесса, основанного на разделении функций, и потому оно поставлено в узкие рамки». Суд являлся органом, в компетенцию которого входило возбуждение уголовного дела. Так, согласно п. 3 ст. 42 УУС мировой судья мог своей властью возбудить уголовное преследование по всем непосредственно усмотренным им преступным действиям. Как уточнял И. Я. Фойницкий, в силу этого правила практика признавала за ним право возбуждения преследования не только по преступлениям, очевидцем которых он был, но и по тем, которые усмотрены им при разбирательстве другого дела.

Коллегиальные же суды лишь сообщали об усмотренных ими преступных деяниях. Исключение было установлено только для камеры предания суду; ей как власти, контролирующей обвинительную деятельность, принадлежало право возбуждения уголовного преследования, и требования ее в этом смысле подлежали исполнению. То есть суд, рассматривающий уголовное дело по существу, был лишен возможности самостоятельно решить вопрос о его возбуждении (за исключением мирового судьи). Такое положение вещей способствовало укреплению принципа состязательности сторон, который требовал невмешательства суда в деятельность как стороны обвинения, так и стороны защиты.

Согласно ст.ст. 752–753 УУС «о преступном деянии, не предусмотренном в обвинительном акте, но обнаруженном при судебном следствии, вопросы не предлагаются, если они по закону подвергают наказанию более строгому, чем деяние, в том акте определенное». В этом случае «дело обращается вновь к предварительному следствию, и к составлению Обвинительного акта по всем преступным действиям подсудимого».

Таким образом, Окружной суд, разрешающий уголовное дело по существу, не мог выходить за рамки предъявленного лицу обвинения, изложенного в Обвинительном акте, когда это могло повлечь ухудшение положения подсудимого. В этом случае дело отправлялось на дополнительное следствие. Что же касается производства по уголовным делам мировым судьей, то здесь закон не ставил его в жесткие рамки. Статьи 73, 74 УУС предусматривали правила, согласно которым в случае возникновения необходимости собирания дополнительных доказательств мировой судья, по инициативе сторон, или по собственному усмотрению, мог отложить решение дела.

Еще один вопрос, который необходимо осветить, — это полномочия суда по собиранию доказательств. Статья 630 УУС, закрепляя за сторонами обвинения и защиты равные права по представлению в подтверждение своих показаний доказательств, молчала о самостоятельных расследованиях суда. Как писал И. Я. Фойницкий, «молчание это умышленно и коренится в том, что функция обвинения лежит на обвинителе и вмешательство в нее суда, противоречит состязательности процесса. Это, конечно, не лишает суд общего права служить цели достижения материальной истины и во всякий момент производства распорядиться о привлечении к делу недостающих доказательств, но ни председатель суда, ни судебная коллегия никогда не превращаются в следователя». Как метко заметил Ю. Глазер, «обвинитель не может быть судьей, и точно также судья не может быть обвинителем».

Хотя необходимо отметить, что в Уставе уголовного судопроизводства были закреплены некоторые полномочия суда по установлению обстоятельств уголовного дела. Так, мировой судья был вправе по собственному усмотрению задавать свидетелям, обвиняемому и обвинителю вопросы, самостоятельно производить осмотры, освидетельствования и обыски (ст.ст. 101, 105 УУС). Окружной суд также мог по собственному усмотрению провести новое освидетельствование, испытание или осмотр, а также приостановить судебное заседание для собирания дополнительных сведений (ст.ст. 634, 688, 692 УУС).

Таким образом, анализ положений Устава уголовного судопроизводства позволяет говорить о том, что российский уголовный процесс был в то время состязательным. А. В. Смирнов выделяет три признака состязательности — наличие сторон, их процессуальное равенство и независимость отделенного от сторон суда. Все эти элементы, несомненно, уже присутствуют в уголовном судопроизводстве того времени. Причем здесь следует говорить о публично-исковом состязательном процессе, когда функцию обвинения начинают выполнять постоянные государственные органы, наделенные для этого специальными полномочиями.

Еще одним правовым актом дореволюционного периода, регулирующим уголовные отношения, является Уголовное уложение от 22 марта 1903 г., которое являлось весьма передовым для своего времени. В данном правовом акте законодатель значительно расширил общую часть, которая включала в себя помимо уже традиционных понятия преступления, форм вины и т. д. такие вопросы, как система наказаний (ст. 2, Отделение третье), категории преступлений (ст. 3), обстоятельства, исключающие наказуемость (Отделение восьмое). Прописывалось действие уголовного закона в пространстве, в отношении лиц (Отделение второе).

Уложение так и не вступило в силу в полном объеме: в 1904 г. были введены в действие его главы о государственных преступлениях, в 1906 г. — о религиозных, после этого до Октябрьской революции было введено в действие около 30 статей других его глав; действующим нормативным актом в области уголовного права оставалось Уложение 1845 г. По характеристике Т. Н. Нуркаевой, Уголовное уложение 1903 г. выгодно отличалось от прежнего уголовного законодательства и многие заложенные в нем нормы «прошли испытание временем и восприняты действующим уголовным законодательством».

Если реформа уголовного судопроизводства 1864 г. была направлена прежде всего на демократизацию институтов уголовного процесса и введение в него состязательного начала, то перед советскими судами времен революции и Гражданской войны стояли совсем иные задачи. Как писал В. И. Ленин, «новый суд нужен был, прежде всего, для борьбы против эксплуататоров, пытающихся восстановить свое господство, или отстаивать свои привилегии, или тайком протащить, обманом заполучить ту или иную частичку этих привилегий. Но, кроме того, на суды, если они организованы действительно на принципе советских учреждений, ложится другая, еще более важная задача. Это — задача обеспечить строжайшее проведение дисциплины и самодисциплины трудящихся».

В советское время процедура производства по уголовному делу претерпела значительные изменения. Декрет Совета Народных Комиссаров РСФСР «О суде» от 24 ноября 1917 г. № 1 упразднил институты судебных следователей, прокурорского надзора, а равно институты присяжной и частной адвокатуры, возложив, «впредь до преобразования всего порядка судопроизводства, предварительное следствие по уголовным делам на местных судей единолично, причем их постановления о задержании преступника и о предании суду должны были быть подтверждены постановлением всего местного суда».

Таким образом, советский суд того периода служил задачам охраны сложившегося государственного строя и защиты только определенной категории граждан, а не всего общества. Причем правовые идеи о разделении судебной и следственной функций, об осуществлении контрольных полномочий суда на досудебном производстве и многие другие, последовательно закрепленные Уставом уголовного судопроизводства 1864 г., были отброшены.

Поэтому можно с уверенностью сказать, что в первые годы существования советской власти, когда элементы состязательности, характерные для уголовного судопроизводства России конца XIX — начала ХХ в., были упразднены, произошло возвращение к розыскному типу уголовного процесса. Суд был отделен от администрации, но, с другой стороны, и ответствен перед ней. Функция розыска оставалась недифференцированной, то есть предварительного судебного следствия еще не существовало, а все вопросы решались непосредственно в судебном разбирательстве при полном составе суда.

Декрет «О суде» от 7 марта 1918 г. № 2 был издан в развитие и дополнение первого Декрета о суде. Согласно данному правовому акту для рассмотрения дел, превышающих подсудность местного народного суда, учреждались окружные народные суды, а предварительное следствие по таким категориям уголовных дел производилось следственными комиссиями из трех лиц. Заключительное постановление следственной комиссии о передаче дела в суд являлось актом предания обвиняемого суду. Часть 6 ст. 22 Декрета гласила: «По уголовным делам обвинительный акт заменяется постановлением следственной комиссии о предании суду. Если такое постановление окружным судом будет признано недостаточно обоснованным, то от него зависит, возвратить дело в следственную комиссию для доследования или поручить таковое одному из членов суда».

Однако уже Декретом ВЦИК от 30 ноября 1918 г. «О народном суде РСФСР» полномочия по рассмотрению и разрешению уголовных дел были возложены только на народный суд. То есть законодатель того времени отказался от многоступенчатой структуры судебной системы, при которой вышестоящая инстанция осуществляет контроль над деятельностью нижестоящего суда.

В данном правовом акте указывалось, что производство предварительного следствия по уголовным делам, рассматриваемым в суде с участием шести народных заседателей, возлагалось на следственные комиссии. По делам, по которым рассмотрение дел в суде проходило с участием двух народных заседателей, от народного суда зависело либо ограничиться произведением милицией дознания, либо передать дело для производства следствия в следственную комиссию, либо в нетерпящих отлагательства случаях следствие поручить постоянному народному судье.

Следственная комиссия в полном составе возбуждала и прекращала следствие, избирала меру пресечения и изменяла ее, выносила постановление о прекращении дела или предавала обвиняемого суду. Постановление следственной комиссии о предании суду или прекращении следствия должно было быть мотивированно; если это постановление было признано народным судом недостаточно обоснованным, народный суд направлял дело на доследование в следственную комиссию.

Постоянный народный судья обладал контрольными функциями по отношению к производству дознания органами милиции. Он давал руководящие указания по расследуемым ими уголовным делам, утверждал или изменял на более строгие принятые этими органами меры пресечения. В случае необходимости смягчить меру пресечения народный судья должен был немедленно внести этот вопрос на разрешение народного суда в полном составе.

Таким образом, говорить о каком-либо разделении уголовно-процессуальных функций на функции обвинения, защиты и разрешения уголовного дела не приходилось. Судья обладал ярко выраженными обвинительными полномочиями и по сути руководил производством предварительного расследования. Видимо, такое положение вещей было продиктовано необходимостью для советского государства сохранить и усилить свою власть. Однако появление процедуры досудебного производства свидетельствует о том, что инквизиционный процесс уступает место следственному. А. В. Смирнов характеризует его как бюрократический вид розыскного судопроизводства. Рациональность, безличность, строгая регламентированность процедуры, преобладание формы над содержанием, ограниченность ответственности — все эти признаки бюрократии в полной мере присущи такому порядку производства. Как он пишет, «в нем впервые в истории уголовного процесса появляется официальное предварительное следствие как способ рационализации подготовки дел для судебного заседания».

Дальнейшее развитие уголовного и уголовно-процессуального законодательства в советский период осуществлялось в основном синхронно, что являлось, на наш взгляд, большим плюсом, поскольку позволяло согласованно принимать правовые нормы, входящие в состав многих межотраслевых институтов. Российский законодатель нарушил эту традицию, когда сначала в 1996 г. принял новый Уголовный кодекс РФ, и только в 2001 г. — новый Уголовно-процессуальный кодекс РФ. Это привело к тому, что многие уголовно-правовые и уголовно-процессуальные институты оказались несогласованными, а ряд норм и нормативных предписаний — взаимоисключающими. Например, глава 31 «Преступления против правосудия» УК до настоящего времени содержит (и на момент принятия УПК уже содержала) большое количество несоответствий с действующим уголовно-процессуальным законодательством. Этих ошибок можно было избежать, если бы по примеру советского законодателя, уголовный и уголовно-процессуальный законы принимались одновременно.

25 мая 1922 г. был принят первый УПК РСФСР, который был заменен впоследствии УПК РСФСР 1923 г. Вот как М. А. Чельцов характеризовал рассматриваемый правовой акт: «В первую очередь были использованы проверенные более чем четырехлетним опытом процессуальные формы, установленные первыми декретами советской власти о суде. В частности, в УПК были выражены свобода суда от каких бы то ни было формальных ограничений в искании материальной истины, принцип публичности обвинения, осуществляемого теперь только что созданными органами прокуратуры, и реальные гарантии прав обвиняемого на защиту». Действительно, согласно ст. 61 УПК РСФСР 1922 г. суд не был ограничен никакими формальными доказательствами и от него зависело, по обстоятельствам дела, допустить те или иные доказательства или потребовать их от третьих лиц, для которых такое требование было обязательно. На судей возлагался общий контроль за расследованием дел органами дознания и следствия. На прокуратуру — руководство следствием по конкретным делам.

Юридическая Под ред. Костровой М.Б. Взаимосвязь уголовного и уголовно-процессуального права. Монография

Юридическая Под ред. Костровой М.Б. Взаимосвязь уголовного и уголовно-процессуального права. Монография

Монография подготовлена коллективом кафедры уголовного права и процесса Института права Башкирского государственного университета. В ней рассматриваются теоретические и практические проблемы взаимодействия норм и институтов уголовного права и процедурных механизмов их применения, формулируются исходные теоретические положения, позволяющие обеспечить надлежащую форму объективации взаимосвязи уголовного и уголовно-процессуального права. В работе представлен обстоятельный анализ международных актов и российского законодательства, обширный исторический, сравнительно-правовой, эмпирический материал. Издание подготовлено по состоянию законодательства на март 2013 г. <br /> Монография может представлять интерес для научных работников, преподавателей, аспирантов, соискателей и студентов юридических вузов, а также использоваться в законотворческой и правоприменительной деятельности.

Внимание! Авторские права на книгу "Взаимосвязь уголовного и уголовно-процессуального права. Монография" (Под ред. Костровой М.Б.) охраняются законодательством!