|
|
ОглавлениеГлава 1. Понятие правового взаимодействия Глава 2. Содержание правового взаимодействия Глава 3. Виды правовых взаимодействий Для бесплатного чтения доступна только часть главы! Для чтения полной версии необходимо приобрести книгуГлава 2. Содержание правового взаимодействия2.1. Субъекты правового взаимодействияКлючевые слова: субъект права; субъект правового взаимодействия; самостоятельная юридическая защита прав и законных интересов; правовая защита лиц с неполной дееспособностью; субъектный состав правового взаимодействия в элементарной форме; информационный и оценочно-действенный каналы участия «третьего» в правовом взаимодействии. Правовое взаимодействие характеризуется особыми свойствами субъектного состава. Под субъектом права, пишет Д. Н. Бахрах, понимается участник общественных отношений, которого юридическая норма наделяет правами и обязанностями. Это понятие включает в себя два критерия: 1) социальный — участие в качестве обособленного, способного вырабатывать и осуществлять единую волю персонифицированного субъекта; 2) юридический — признание правовыми нормами способности быть носителем прав и обязанностей, участвовать в правоотношениях. Субъектами права следует признать участников общественных отношений, которых правовые нормы наделили правами и обязанностями, способностью вступать в правовые отношения. Правоотношения — основной канал реализации правовых норм, поэтому носитель прав и обязанностей, как правило, становится субъектом правоотношений, и, в общем, круг тех и других совпадает». Отсюда субъекты правового взаимодействия — это лица, наделенные способностью иметь юридические права и юридические обязанности (правоспособные лица). Безусловно, деятельность как специфически человеческая форма активности присуща только людям и не характерна для организаций, органов и иных социальных субъектов в отрыве от человека (их «деятельность» в конечном счете может быть сведена к деятельности конкретных должностных лиц и пр., и в этом смысле, например, юридическое лицо как искусственный субъект права само по себе является средством достижения цели людей — своих создателей). В отношении такого признака, как способность самостоятельно, своими действиями приобретать и осуществлять юридические права и обязанности (дееспособности) применительно к физическим лицам как субъектам правового взаимодействия, современное российское законодательство нуждается в совершенствовании. В теории права принято разграничивать правоспособность и дееспособность физических лиц как элементов их правосубъектности на основе их разделения, разработанного в науке гражданского права и воплощенного в положениях Гражданского кодекса РФ, которые относятся, прежде всего, к осуществлению имущественных прав лиц, не обладающих полной дееспособностью — в имущественных отношениях недееспособность одного лица заменяется (восполняется) дееспособностью другого лица, «если какое-либо лицо участвует в гражданском обороте через представителей, то это означает, что оно, будучи лишено дееспособности, либо по тем или иным причинам не может воспользоваться своей дееспособностью и прибегает поэтому к помощи представителя». Иными словами, «внутреннее» правовое взаимодействие как юридически значимая взаимосвязь, взаимозависимость лица с неполной дееспособностью и его законного представителя имманентно, оно имеет место всякий раз, когда для осуществления прав и законных интересов первого необходим «выход» в правовую реальность, использование правовых средств для реализации прав и законных интересов недееспособного (т. е. «внешнее» правовое взаимодействие). Конструкция замещения (восполнения) дееспособности уже длительное время успешно используется в отношении имущественных прав и обязанностей, но, к сожалению, остается малоизученной применительно к правам, свободам, законным интересам неимущественного характера. Действующее законодательство в отношении возможности осуществления самостоятельных юридически значимых действий по реализации неимущественных прав (прежде всего, например, юридических прав-гарантий — право на судебную защиту, право на получение юридической помощи и т. д.) устанавливает, что граждане могут самостоятельно осуществлять в полном объеме свои права и обязанности с 18 лет (ст. 60 Конституции РФ). До достижения детьми 18-летнего возраста защита прав и законных интересов детей возлагается на их родителей, которые являются законными представителями, т. е. выступают в защиту их прав и интересов в отношениях с любыми физическими и юридическими лицами, в том числе в судах, без специальных полномочий (ч. 1 ст. 64 СК РФ). Отсюда права на судебную защиту, на юридическую помощь и другие реализуются несовершеннолетними через родителей (лиц, их заменяющих). Аналогичным образом в российском законодательстве решен вопрос о праве на юридическую помощь, праве на судебную защиту в отношении лиц, признанных в установленном порядке недееспособными (ст. 28 ГК РФ). Сложные ситуации возникают при реализации неимущественных прав, в том числе прав-гарантий, при аномальных жизненных ситуациях, когда нарушаются права, свободы, законные интересы детей со стороны родителей (лиц, их заменяющих) либо имеет место противоречие интересов родителей и детей (например, родители, усыновители или попечитель не дают согласия на эмансипацию, вследствие чего орган опеки и попечительства не может признать несовершеннолетнего эмансипированным во внесудебном порядке (п. 1 ст. 27 ГК РФ). При конфликте интересов между законным представителем и лицом с неполной дееспособностью, нарушении интересов последнего механизмы замены (замещения, восполнения) дееспособности при реализации и защите прав, свобод, законных интересов посредством законного представительства не работают. Проблема самостоятельной реализации неимущественных прав при конфликте интересов законного представителя и представляемого шире, она касается не только несовершеннолетних, но и недееспособных, а также лиц с психическими расстройствами, которые еще не признаны в установленном порядке недееспособными. По сути это вопрос о возможности самостоятельной защиты прав и свобод человека и гражданина лицами с неполной дееспособностью в ситуации, когда права и свободы не реализуются и (или) не защищаются в полной мере их законными представителями, и, если эта возможность существует, о порядке, объеме, гарантиях ее осуществления. До конца 1990-х гг. в международном контексте вопросы защиты людей, не способных самостоятельно принимать решения и защищать свои права и интересы, не рассматривались в качестве значимой проблемы с точки зрения прав человека, а относились к внутригосударственному, прежде всего гражданскому, праву. И до настоящего времени в международном праве по рассматриваемому вопросу имеются только принципы и нормы так называемого мягкого права. В Рекомендациях Комитета министров государствам-членам относительно принципов правовой защиты совершеннолетних недееспособных лиц от 23 февраля 1999 г. № R(99)4 выделены следующие принципы: – принцип гибкости правового регулирования — правовые меры должны быть достаточными по своему объему и гибкости для обеспечения надлежащего правового регулирования соответственно различным степеням недееспособности и различным ситуациям; – принцип максимального сохранения дееспособности — законодательство должно признавать, насколько это возможно, существование различных степеней недееспособности. В частности, меры защиты не должны автоматически лишать заинтересованное лицо права голосовать, завещать свое имущество, там, где это возможно, совершеннолетнее лицо должно иметь право заключать юридически действительные сделки повседневного характера; – принцип пропорциональности — меры защиты должны ограничивать гражданскую дееспособность, права и свободы заинтересованного лица в минимальной степени и быть пропорциональны степени дееспособности заинтересованного лица и соответствовать индивидуальным обстоятельствам и потребностям заинтересованного лица; – принцип ограничения полномочий представителя — национальное законодательство должно определять, какие юридически значимые действия имеют настолько личный характер, что их осуществление представителем невозможно. Следует констатировать, что современным российским внутригосударственным правом эти принципы в целом игнорируются. Например, применительно к самостоятельной реализации лицами с неполной дееспособностью права на юридическую помощь российское законодательство либо противоречиво, либо пробельно (в смысле отсутствия специальных норм, регламентирующих порядок получения этими лицами юридической помощи). Действующий ГК РФ (ст. 25, 26, 28) оперирует понятиями «дееспособность», «недееспособность» и «ограниченная дееспособность» (которая подразумевает только особый порядок осуществления имущественных прав), а промежуточных состояний соответственно различным степеням недееспособности и различным ситуациям до 2015 г. ГК РФ не знал. Однако со 2 марта 2015 г. вступают в силу изменения, внесенные в ст. 30 ГК РФ: отечественный законодатель воспринял дифференцированный подход к вопросу дееспособности субъектов, страдающих психическими заболеваниями, и в зависимости от степени такого расстройства предусмотрел возможность ограничения (а не лишения, как это было ранее) дееспособности лиц, которые все же могут понимать значение своих действий или руководить ими, и установления над ними попечительства (а не опеки). При этом у таких граждан сохранится часть сделкоспособности и полная деликтоспособность по имущественным сделкам. В ст. 56 СК РФ предусмотрено, что при нарушении прав и законных интересов ребенка, в том числе при невыполнении или при ненадлежащем выполнении родителями (одним из них) обязанностей по воспитанию, образованию ребенка либо при злоупотреблении родительскими правами, ребенок вправе самостоятельно обращаться за их защитой в орган опеки и попечительства, а по достижении возраста 14 лет — в суд. В то же время реализация несовершеннолетним права на судебную защиту через институт судебного представительства в гражданском судопроизводстве — процессуальную форму юридической помощи по буквальному толкованию действующего законодательства — имеет препятствия. В литературе справедливо обращено внимание на противоречие положений ч. 2 ст. 56 СК РФ и ч. 1 ст. 37 ГПК РФ, в соответствии с которой гражданская процессуальная дееспособность принадлежит в полном объеме гражданам, достигшим возраста 18 лет, и отсюда делается вывод о заблокированности правового механизма для обращения в суд как самостоятельно, так и посредством представителей (за исключением законных). Специальных правовых норм о возможностях лиц с неполной недееспособностью иметь привлеченного им самим профессионального юриста (адвоката, иного юриста) в качестве представителя действующее законодательство не содержит. И все же позитивные сдвиги в сторону обеспечения самостоятельной правовой защиты своих прав, в частности в отношении конституционного права на получение квалифицированной юридической помощи лицами с неполной дееспособностью, в отечественной юридической практике происходят. Отправным в плане таких изменений стало постановление Конституционного Суда РФ от 27 февраля 2009 г. № 4-П. Его содержание было во многом предопределено постановлением Европейского Суда по правам человека от 27 марта 2008 г. по делу «Штукатуров (Shtukaturov) против Российской Федерации» (жалоба № 44009/05), по которому заявитель обжаловал вынесение решения о признании его недееспособным в судебном заседании, о котором он не был уведомлен и в котором не участвовал, чем нарушено его право на справедливое судебное разбирательство и право на уважение частной жизни (незаконное содержание заявителя в психиатрической больнице). По делу допущено нарушение требований ст. 6, 8, п. 1 и 4 ст. 5 и ст. 34 Европейской Конвенции о защите прав человека и основных свобод. В указанном постановлении Конституционный Суд РФ подтвердил, что лицу, в отношении которого возбуждается процедура признания недееспособным, должна быть обеспечена квалифицированная юридическая помощь, оказываемая ему выбранными им самим представителями. Более принципиальной, на наш взгляд, является правовая позиция Конституционного Суда РФ о допустимости принятия жалоб заявителей к рассмотрению с учетом того, что вступившими в законную силу судебными решениями они признаны недееспособными и что жалобы в Конституционный Суд Российской Федерации поданы не их законными представителями (опекунами), а лицами, которых они сами выбрали в качестве представителей (к аналогичному выводу пришел и Европейский Суд по правам человека по жалобе Штукатурова). Представляется, что аргументы, приведенные Конституционным Судом в обоснование этой позиции, необходимо распространять и на иные виды судопроизводств. Представляется верной точка зрения судьи Конституционного Суда РФ профессора Г. А. Гаджиева, изложенная во мнении к рассматриваемому постановлению, о том, что положение ст. 29 ГК РФ не должно пониматься таким образом, что признание недееспособным в сфере гражданского оборота означает ограничение прав во всех остальных сферах жизни, в частности признание недееспособным не должно приводить к поражению в процессуальных правах. Исходя из конституционных положений о неотчуждаемости основных прав и свобод человека и принадлежности их каждому от рождения, о непосредственном действии прав и свобод, равенстве всех перед законом и судом (ст. 17, 18, 19 Конституции РФ), думается, что самостоятельная реализация юридических прав-гарантий должна быть доступна каждому независимо от возраста, дееспособности, состояния здоровья. Это в полной мере соответствует приведенным выше международно-правовым принципам, а также прямому указанию Конституции РФ (ч. 3 ст. 56) о недопустимости ограничения некоторых прав. Кроме того, возможность самостоятельного обращения за юридической защитой своих прав и законных интересов следует рассматривать как составную часть права на самозащиту, гарантированного Конституцией РФ (ст. 45) каждому правоспособному лицу. Различий в реализации права на самозащиту между дееспособными лицами и лицами, не обладающими полной дееспособностью, нет — в действительности своими фактическими действиями они могут защищать права и законные интересы в равной степени и не должно быть различий в доступе к защите юридической — все компетентные органы, включая судебные, обязаны отреагировать на обращение за защитой прав недееспособного, и такая тенденция, проявляющаяся в отечественной правовой практике, не может не заслуживать поддержки. Итак, для полноценного самостоятельного участия в правовом взаимодействии необходимо обладание правоспособностью и дееспособностью, для ограниченного участия должно быть достаточным обладание правоспособностью. Правовое взаимодействие — это всегда субъект-субъектное взаимодействие. Специфика социального взаимодействия состоит в том, что обе его стороны — субъекты-люди (их группы), а вещи лишь опосредуют их взаимную деятельность. Всякая иная трактовка этого вопроса, в частности ставящая на один полюс взаимодействия людей, а на другой — нечто иное, например вещь или идею, имеет фетишистский характер: религиозный, товарный и т. п. Отношение человеческого субъекта и вещи — это лишь момент, одно из составных звеньев целостного социального взаимодействия как взаимодействия субъектов. Именно субъект-субъектное взаимодействие представляет собой то целое, в котором выделяются более простые составляющие, в том числе взаимодействие «субъект–вещь». В случае, если отсутствует другой субъект (реальный, конкретный, определенный персонифицированными признаками или предполагаемый, абстрактный, определенный родовыми чертами), правового взаимодействия быть не может. Однако для правового взаимодействия, рассматриваемого в его простейшей, элементарной форме (виде), наличие двух субъектов, в отличие от иных видов социального взаимодействия, является необходимым, но недостаточным. Из сущности правовой ситуации, по справедливому мнению А. В. Стовбы, вытекает, что «правовая ситуация кроме своих непосредственных участников включает в себя еще и так называемого „третьего‟, который в правовой ситуации выступает не как конкретная уникальная личность, но „Любой‟». «Однако под „Третьим‟ не следует понимать исключительно компетентного субъекта, обладающего правом применения государственного принуждения. Наиболее точным будет сказать, что „Третий‟ в правовой ситуации выступает как „агент‟ правопорядка, который обеспечивает правомерное упорядочивание ситуации благодаря особенностям занимаемой им позиции». В этой связи Н. В. Варламова верно отмечает, что права третьего поколения не могут считаться и принадлежащими «человечеству в целом», поскольку «человечество в целом» вообще не может выступать в качестве субъекта права, так как не обладает внутренним единством, отсутствует иная социальная общность, с которой оно могло бы находиться в правовом взаимодействии. В качестве «третьего» может выступать любой социальный субъект — отдельная личность, общность, объединение людей, государство в целом, а в отдельных случаях и стихийные социальные образования (толпа). Толпа в качестве «третьего» в правовом взаимодействии может выступать в периоды социальных потрясений, когда происходит свержение прежней власти, оформление же новой власти связано с высоким уровнем насилия, применением карательных способов управления. При этом революция — явный, открытый слом правового порядка, но только в его конкретно-историческом виде, для права как общесоциального явления, как социокультурного интегратора — блестящее подтверждение его абсолютной незаменимости, потому что периоды бесправия, полного беззакония в революционную эпоху являются временными и краткосрочными эпизодами. Практически сразу после того, как революционные силы одерживают победу, они начинают быстро и уверенно воссоздавать то, что сами только что разрушили. Как верно указывает А. В. Стовба, присутствие «третьего» в правовом взаимодействии может быть реальным или условным, может осознаваться или не осознаваться его участниками. Эта верная мысль, на наш взгляд, заслуживает развития и уточнения в двух направлениях — информационном и оценочно-действенном, которые представляют собой своего рода «каналы» участия «третьего» в правовом взаимодействии. Информационный канал участия «третьего» в правовом взаимодействии связан как минимум с двумя аспектами. Первый аспект — это информирование о правилах поведения, к которым можно было бы апеллировать при разрешении той или иной правовой ситуации. Не случайно одним из очевидных правил, названным Л. Фуллером процессуальным естественным правом, при соблюдении которого правовое регулирование способно достигать своих целей, заключается в том, что юридические нормы должны сообщаться их адресатам, на этом основана и презумпция знания закона, и специальные приемы юридической техники. Второй аспект информационного участия «третьего» связан с доказыванием, доказательственной деятельностью. В отдельных случаях только «третий» может перевести взаимодействие двух субъектов в правовую плоскость через раскрытие информации о таком взаимодействии. Например, жизненная ситуация, когда один убивает другого в глухой тайге без свидетелей, может получить развитие в правовой форме только в случае наличия сведений от «третьего» лица о том, что они вместе оправились в тайгу. Оценочно-действенное направление участия «третьего» заключается в том, что «третий» — это тот, кто реально или потенциально способен оценить взаимодействие как правовое (правомерное или противоправное) с позиций права и в случае необходимости применить меры по восстановлению правопорядка. В отсутствие же такого «третьего» либо его неспособности к восстановлению правопорядка правовое взаимодействие не может считаться правовым (поскольку пропадает элемент обеспеченности, гарантированности права мерами, предусмотренными самим этим правом), хотя и не исключает моральных, политических и иных оценок и применяемых на основе таких оценок мер. «Третьим» в правовом взаимодействии выступают агенты «суверена», который в классическом понимании обладает властью «давать законы всем подданным и каждому из них в отдельности <…> без согласия любого другого лица» (Ж. Боден), индивид или коллектив, «никому привычно» не подчиняющийся (Д. Остин). При этом участники взаимодействия должны точно знать или по крайней мере достаточно обоснованно предполагать, кем на момент осуществления взаимодействия будет являться этот «третий», от которого последует (может последовать) оценочно-действенная реакция на их взаимодействие. Безусловно, речь не идет о конкретном судье, следователе, прокуроре и т. д. — субъект оценочно-действенного отношения к правовому взаимодействию определяется родовыми признаками (суд вообще, органы предварительного расследования вообще и т. д.), важна их идентификация по принадлежности данному суверену. Таким образом, анализ субъектного состава правового взаимодействия позволяет прийти к следующим выводам. Во-первых, для полного самостоятельного участия в правовом взаимодействии субъекту необходимо обладание правоспособностью и дееспособностью. Для ограниченного участия в правовых взаимодействиях при реализации юридических прав-гарантий должно быть достаточно правоспособности. Неполная дееспособность не должна быть юридическим препятствием на пути осуществления прав на правовую защиту, при этом законодательство должно максимально дифференцированно регулировать степени дееспособности. Во-вторых, для простейшей формы (вида) правового взаимодействия наличие двух субъектов является необходимым, но недостаточным — требуется присутствие «третьего», который участвует в правовом взаимодействии через информационный канал, связанный с информированием о содержании нормативных предписаний и с доказыванием, и в оценочно-действенном направлении, будучи способным реально или потенциально оценить взаимодействие как правомерное или противоправное с точки зрения права и в случае необходимости применить меры по восстановлению правопорядка. 2.2. Правовая ситуация как среда и объект правового взаимодействияКлючевые слова: ситуационный подход в праве; правовая ситуация; социальная ситуация; конфликтность в правовой ситуации; случайность в правовой ситуации; типизация правовых ситуаций; государственно-правовая оценка правовых ситуаций; правовая ситуация как среда правового взаимодействия; правовая ситуация как объект правового взаимодействия; условия правовой ситуации; внутренние правовые ситуации; необходимость изменения правовой ситуации; юридическая разрешимость правовой ситуации; познавательный характер правовой ситуации; пробелы в праве; нормативные обобщения; правовое образование. Правовая жизнь состоит из конкретных актов правовой деятельности, связанных с аналогичными актами или их ожиданием со стороны иных субъектов права, т. е. из взаимного влияния правовых деятельностей или, иными словами, правовых взаимодействий. Любое человеческое взаимодействие ситуативно, происходит в той или иной социальной ситуации как совокупности условий и обстоятельств, создающих те или иные отношения, обстановку, положение. Один из основоположников ситуационного подхода К. Ясперс писал, что «ситуация означает не только природно-закономерную, но скорее смысловую действительность, которая выступает не как физическая, не как психическая, а как конкретная действительность, включающая в себя оба эти момента, — действительность, приносящая моему эмпирическому бытию пользу или вред». Ситуационный подход и ситуационный анализ как специфические средства научного исследования возникли в ХХ в. локально в отдельных науках: экономике, менеджменте, педагогике, психологии и др. Ситуационные исследования поначалу были тесно связаны с системными представлениями, однако по своему характеру они дополняют системное познание. На рубеже ХХI в. ситуационные исследования обретают обобщенный синтетический характер и могут служить в познании общенаучной методологией. Ситуационный подход в юридической науке в целом (за исключением криминалистической и уголовно-процессуальной, в которых категории ситуационного подхода успешно используются для решения практических задач по расследованию преступлений) находится в стадии становления и ждет серьезной теоретико-прикладной разработки. Научный поиск в этом направлении ведется. В первую очередь следует выделить монографию украинского правоведа А. В. Стовбы «Правовая ситуация как исток бытия права», в которой понятие правовой ситуации получило серьезное философско-правовое осмысление, по этой проблематике подготовлены диссертации, научные статьи. Появилась новая теоретическая конструкция «ситуационное право» как формально выраженный синтез: 1) социального фактического (социального предметного содержания сложной ситуации); 2) субъективного психологического (интеллектуально-эмоционально-волевого освоения ситуации); 3) формального правового (выявление и интерпретация норм объективного права применительно к данной ситуации). Одними из первых в отечественной юридической науке на проблему правовых ситуаций обратили внимание С. С. Алексеев, А. Э. Жалинский, В. Б. Исаков. Рассматривая социальную ситуацию как ограниченный в пространстве и времени качественно определенный фрагмент существования социального субъекта, В. Б. Исаков выделяет ряд признаков, позволяющих рассматривать ее как достаточно емкое понятие: во-первых, она характеризуется известной пространственно-временной локализацией; во-вторых, выступает в качестве относительно целостного, единого по содержанию явления; в-третьих, для нее характерна относительная стабильность участников. На основе философских и социологических подходов к трактовке ситуаций вообще и социальных ситуаций в частности правовая ситуация как разновидность социальной ситуации в общем виде может пониматься как неповторимость всех существующих и возможных видов правовых отношений, правовых положений, открывающихся переживанию и деятельности, разнообразие которых и создает правовую жизнь конкретного субъекта права, а взятая во всем множестве последних — правовую жизнь общества. В более узком значении правовая ситуация может быть интерпретирована как внешние обстоятельства с точки зрения какого-либо процесса, система внешних по отношению к субъекту условий, побуждающих и опосредствующих его правовую активность. Однако поскольку субъективное восприятие правовой ситуации выступает в качестве причины действий и в этом случае правовая ситуация есть не только следствие деятельности, но и ее условие, сводить правовую ситуацию только ко внешним, объективным факторам было бы упрощением. В этом плане в теории действия цель субъекта «является не конкретным будущим состоянием дел, а лишь отличием от того состояния, которое существовало бы, если действующее лицо отстранилось от действия». Правовую ситуацию допустимо рассматривать и в качестве результата правового взаимодействия различных элементов социальной структуры в конкретных условиях места и времени. Отечественный философ, один из разработчиков ситуационного подхода Н. М. Солодухо справедливо констатирует, что необходимо «преодолеть одностороннее понимание ситуации, которое получило распространение в ряде научных направлений и сфер деятельности: менеджменте, экономике, психологии, педагогике и др. Здесь с понятием ситуации и производных от него понятий (ситуационный подход и анализ, ситуационность и др.) связываются представления о случайном, единичном, временном, динамичном, неопределенном и т. п. Вместе с тем в различных научных и ненаучных контекстах мы сталкиваемся с представлениями об амбивалентном проявлении ситуаций, которые могут быть: случайными и необходимыми, единичными и общими, кратковременными и длительными, динамичными и застойными, неопределенными и определенно-ограниченными и т. д. Все это позволяет говорить о внутренне противоречивом характере ситуации как таковой, поэтому в общем случае не следует абсолютизировать лишь одну грань ситуаций. Соответственно, и ситуационный подход, и ситуационный анализ, и понятие ситуационности следует трактовать с учетом отмеченной противоречивой сущности феномена ситуации». Юриспруденции на сегодняшний момент не удается преодолеть отмеченную односторонность, которая проявляется в рассмотрении правовых ситуаций как изначально аномальных, конфликтных, связанных с принуждением, либо как случайно сложившихся. С. С. Алексеев под правовой ситуацией понимает сложное жизненное обстоятельство, как правило, конфликт или положение во взаимоотношениях людей, грозящее конфликтом, с внешней стороны — спор, сшибка интересов, соперничество мнений и намерений, требующее права (правового решения). Внимание! Авторские права на книгу "Правовое взаимодействие как вид социального взаимодействия. Монография" (Панченко В.Ю.) охраняются законодательством! |
||||||||||||||||||||||
