Глава государства

Кутафин О.Е.

Возрастное ограничение: 12+ Жанр: Юридическая Издательство: Проспект Дата размещения: 11.04.2013 ISBN: 9785392107575 Язык: Объем текста: 482 стр. Формат: epub

Оглавление

Вступление

Глава I. Понятие и традиционные функции главы государства

Глава II. Глава государства в Российской империи

Глава III. Государственные органы Советской России, исполнявшие функции главы государства

Глава IV. Президент Российской Федерации — глава государства

Для бесплатного чтения доступна только часть главы! Для чтения полной версии необходимо приобрести книгу

ГЛАВА II.
ГЛАВА ГОСУДАРСТВА В РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ

§ 1. Монарх — глава государства

Сущность монархического правления составляет сосредоточение государственной власти в руках одной человеческой личности и вместе с тем выпадающая на долю этой личности задача совершать все обусловливаемое целями этого государственного рода. Так монархию характеризовал Р. Моль.

Говоря о достоинствах монархии, он писал: «Частое осуществление государства, основанного на идее права, в форме монархии, легко объясняется тем, что эта форма правления фактически может иметь различные точки отправления. Именно, во-первых, верховная власть может быть приобретена путем историческим, может сделаться достоянием известной личности, занимающей важное положение в государстве иного рода при превращении его в монархическое; далее, обладание властью может быть результатом славы и деятельности великого человека, стоящего, по общему признанию, высоко над другими и умеющего начать и выполнить всякое предприятие; — потом, даже у народов, созревших для государства, основанного на идее права, фактическое обладание большою силою весьма часто было достаточным основанием для беспрекословного подчинения этой силе и для чаяния от нее защиты и помощи; наконец, ясное сознание преимуществ единодержавия может побудить к добровольному введению такой формы правления. — Что же касается до причин, вследствие которых монархия дает относительно лучшие результаты, то они заключаются в господствующей здесь сильной централизации государственной власти; в единстве и постоянстве правительственных планов, исходящих от единой личности; в возможной быстроте решений и приказаний; в возможности перемещения и личного присутствия главы государства там, где он нужен; наконец, в положении монарха, возвышающемся над интересами и страстями отдельных лиц и партий».

Р. Моль различал три вида монархии: неограниченную (абсолютную), ограниченную сословным представительством и монархию с народным представительством.

Монтескье, различая государства «по принципу правления», отмечал, что природа правления есть то, что делает правление таким, каково оно есть; а принцип — это то, что заставляет его действовать. Применительно к монархии таким принципом Монтескье считал честь. Природа чести требует предпочтений и отличий и находит себе место в этом образе правления.

П. И. Лазаревский, говоря о различии монархий и республик, полагал, что это различие «надо усматривать в трех отличительных правах монархов, отсутствующих у президентов: бессрочности (пожизненности) полномочий, безответственности и в том, что законы, изменяющие права монарха, не могут быть изданы без его согласия. Совокупность этих прав создает для монарха совершенно своеобразное, вполне независимое и самостоятельное положение».

Он полагал, что монархии делятся на неограниченные (абсолютные, самодержавные) и конституционные (представительные). Б. Н. Чичерин называл чистой монархией образ правления, в котором верховная власть принадлежит одному монарху.

Российская монархия просуществовала много веков, и почти все это время во главе России стоял неограниченный монарх, именуемый государем. Барон С. А. Корф указывал, что в условиях неограниченной (абсолютной) власти монарх стоял выше государства, над ним и вне его. Без него государство как бы не существовало. Сначала это был великий князь, затем царь — титул византийского происхождения (сокращенное «цезарь» — «цесарь») и, наконец, император.

Говоря о происхождении современной ему монархии, Ю. Гачек считал ее формами самодержавную, конституционную и парламентарную. При этом он полагал, что все они представляют стадии одного и того же процесса развития: из самодержавной монархии вырастает конституционная, а из конституционной — парламентарная.

Он считал, что в России развитие автократии или самодержавной монархии проходит через определенные стадии: сперва государственный дуализм, существующий между князем и народным собранием (вече), затем в силу изменившихся хозяйственных отношений — образование крупных латифундий, дающее в лице сословий равнородных с монархом соперников (Боярская дума и Земский собор), и, наконец, замена сословий царской властью и установление абсолютизма.

Особенно сильно от абсолютного режима отличается парламентарная монархия, под которой Ю. Гачек понимал такую монархию, в которой „министры намечаются для монарха парламентским большинством и где сам парламент осуществляет административную деятельность“. Под конституционной монархией Ю. Гачек понимал полную независимость монарха от парламента при осуществлении им управления и выборе министров. Таким образом, в отличие от парламентской монархии в конституционной государственная власть не распределяется между парламентом и монархом, который в своем лице соединяет все отрасли государственной власти, а бюрократия ограничена законодательной властью, а также административной юстицией и самоуправлением. По мнению С. А. Корфа, положение монарха в конституционном государстве правильнее определять как главы государства, в руках которого соединяются нити всех трех государственных властей.

Касаясь классификации форм правления, встречающейся еще у Геродота в его рассказе о переговорах Отанеса, Мегабиза и Дария, о том, какую форму правления установить в Персии после убийства лже-Смердиса, и основанной на различии числа правящих лиц (принадлежность власти одному — это монархия, многим — это истократия, а всем — демократия), Н. М. Коркунов считал необходимым определить, что надо понимать под правлением. «Если тех, — писал он, — в чьих руках сосредоточено все распоряжение государственной властью, так, что все другие учреждения являются лишь содействующими или действующими по их полномочию, то под определение монархии, как правления одного, подойдет только неограниченная, абсолютная монархия. В конституционной монархии парламент не содействует только монарху и не от него получает свои полномочия, а, напротив, является самостоятельным органом, ограничивающим монарха и опирающимся на полномочия, данные ему от народа. Если же под правящими разумеют тех, в чьих руках сосредоточено не все распоряжение властью, а только функции так называемой исполнительной власти, тогда большинство современных республик, имеющих единоличного главу исполнительной власти, президента, окажутся также подходящими под определение монархии».

Н. М. Коркунов полагал, что по форме устройства все государства могут быть разделены на монархии и республики, но различие их не только в числе правящих лиц, но и в их юридическом положении. В республике все лица, участвующие в распоряжении властью, ответственны от последнего избирателя до президента, стоящего во главе республики и призванного действовать от ее имени. В монархии, напротив, имеется и безответственный орган власти — монарх. «Именно в этом различии ответственности и безответственности, — считал Н. М. Коркунов, — заключается различие президента республики и монарха, а не в объеме или характере их функций».

Лучшим обоснованием идеи самодержавной монархии был, по словам Н. А. Бердяева, труд Л. А. Тихомирова «Монархическая государственность».

Самодержавная монархия, по мнению Л. А. Тихомирова, не может существовать без двух основ: религиозного идеала и прочного, корпоративно организованного «социального строя», имеющего тесную связь с верховной властью, которая в совокупности с подданными образует государство и правительство, подчиненное верховной власти и ею организуемое в целях государственного управления. Свою задачу Л. А. Тихомиров видел в том, чтобы указать российской монархии путь творческой реставрации этих ее главных основ.

Он считал, что вследствие различий во влиянии религиозного мировоззрения и социального строя, а также по различному нравственно-психологическому состоянию нации можно выделить несколько неодинаковых типов монархий. В основе их три: деспотичная, абсолютистская и чистая монархия, или самодержавная.

Л. А. Тихомиров утверждал, что признание верховной государственной власти одного человека над сотнями тысяч и миллионами подобных ему человеческих существ не может иметь места иначе, как при факте или презумпции, что в данной личности — царе — действует некоторая высшая сверхчеловеческая сила, которой нация желает подчиняться или не может не подчиняться.

«Но каким образом один человек может стать верховной властью для того народа, — писал Л. И. Тихомиров, — к которому он сам принадлежит и который во столько же раз сильнее всякой отдельной личности, во сколько миллионы больше единицы?

Это может быть произведено только влиянием религиозного начала, — тем фактом или презумпцией, что монарх является представителем какой-то высшей силы, против которой ничтожны миллионы человеческих существ. Участие религиозного начала безусловно необходимо для существования монархии, как государственной Верховной власти. Без религиозного начала единоличная власть, хотя бы и самого гениального человека, может быть только диктатурой, властью безграничной, но не верховной, а управительной, получившей все права лишь в качестве представительства народной власти.

Таково и было историческое возникновение монархий».

Л. А. Тихомиров полагал, что абсолютная монархия имеет больше видимость монархии, нежели ее сущность. Условия чисто социальные и политические вообще способны создать только этот единоличный, избирательный или даже наследственный абсолютизм, который держится явным или предполагаемым избранием народной воли. Но это не есть еще признанная верховная, самородная власть, это не есть власть выше народной воли. Для довершения монархического дела на помощь социальным условиям должны явиться религиозные верования, и только тогда абсолютизм превратится в настоящий монархизм. Точно так же в истинной монархии при отнятии религиозного верования останется только абсолютизм, который затем может легко уступить место демократии или аристократии.

Влияния религиозные и социальные Тихомиров называл органическими, наиболее глубокими и основными. Помимо них он рассматривал и влияние внешней и внутренней политики, считая это влияние очень сильным.

Кроме того, на государственное строение как в хорошем, так и в дурном смысле огромное влияние имеет все, что относится к области разума: состояние наших знаний, логическая развитость, способность критической оценки и т. д. Потому для государственности народа огромное значение представляют глубина и характер развития образованного класса, степень его образования, степень развития и самостоятельности науки страны.

Л. А. Тихомиров считал, что монархия имеет три главные формы:

1) монархия истинная, составляющая верховенство народной веры и духа в лице монарха. Это монархия самодержавная;

2) монархия деспотическая, самовластие, дающая монарху власть верховную, но без обязательного для него и народа известного содержания;

3) монархия абсолютная, в которой монарх по существу имеет только все власти управления, но не имеет верховной власти, остающейся у народа, хотя без употребления, но в полной потенциальной силе своей.

В исторической действительности эти формы монархической власти смешиваются в различных комбинациях.

Л. А. Тихомиров рассматривал Россию как страну с особо благоприятными условиями для выработки монархической верховной власти.

В числе этих условий он рассматривал условия религиозные, социально-бытовые и условия внешней политики. Вместе с тем он полагал,

что все условия политической сознательности были в России за все тысячелетие ее существования крайне слабы и по своей спутанности и противоречивости едва ли не хуже, чем где бы то ни было.

Анализируя развитие русской государственности, Л. А. Тихомиров приходит в выводу, что русский по характеру своей души может быть только монархистом или анархистом. Если он почему-нибудь утратил веру в монархию, то делается или политическим индифферентистом, или анархистом.

«Может быть, — писал он, — наша интеллигенция, или даже вообще русские, этого сами не понимают. Но психология руководит нами независимого от нашего понимания, и русского она ведет ни к чему иному, как к монархии, по той причине, что он не способен честно и охотно подчиниться никакой другой власти, кроме единоличной».

Представляет интерес своеобразное исследование монархии, имеющееся у известного русского философа И. А. Ильина. Он считал, что задача установить сущность монархического строя в отличие от республиканского является весьма трудной.

Она трудна, во-первых, потому, что монархическая форма правления — «персональное единовластие» — есть форма весьма древняя. Она стара, как человеческое общество.

Эта задача трудна, во-вторых, потому, что ее разрешение встречается с одной из сложнейших проблем науки права — с проблемой методологической.

Эта задача трудна, в-третьих, потому, что сущность монархии, как и сама сущность права, имеет природу сверхюридическую. Это означает, что для разрешения вопроса об отличии монархии от республики необходимо, не выходя из пределов науки, выйти за пределы юриспруденции. Надо, не порывая с научным материалом государственных законов, политических явлений и исторических фактов, проникнуть в их философский, религиозный, нравственный и художественный смысл и постигнуть их как состояния человеческой души и человеческого духа.

Наконец, в-четвертых, эта задача трудна потому, что ныне монархический строй и сама идея монархии вовлечены в тот общий мировой кризис, который разразился в XX веке с небывалой еще в истории бурностью и остротой.

Монархическое начало, стоящее по природе своей в скрещении государственности, религии и нравственности, не могло не быть захвачено общим духовным кризисом, когда духовно ослепшие люди начинают слепо ненавидеть и слепо преклоняться, а их сила суждения, и без того небольшая, слабеет и разлагается окончательно.

«Я вижу не только духовные преимущества монархии, — писал И. А. Ильин, — но и ее своеобразные трудности и опасности и не считаю возможным что-нибудь замалчивать или идеализировать. Однако я вижу и все опасности республики, а также и положительные основы республиканского образа мыслей, пытающегося высказать некоторые основные аксиомы здорового правосознания, которые в истории нередко забываются монархистами».

И. А. Ильин отмечал, что конституционные нормы определяют иногда права монарха совсем иначе, чем они осуществляются в политической жизни. «Иметь право» — не значит фактически быть в состоянии сделать что-нибудь. «Монарх по закону «может» многое, — писал он, — чего он не может в действительности; и наоборот. Это означает, что методологически следует изучить законы и их состав — отдельно и сначала; это создает так называемую «догму права», в силу которой отличие монархии от республики будет одно. А потом надо изучать отдельно политический состав исторических фактов; это даст политическую историю, историю государственных учреждений; и тогда быстро окажется, что отличие монархии от республики совсем другое. Ясность и строгость ученой мысли будут осуществлены, но единый критерий отличия будет утрачен».

И. А. Ильин указывал, что писаные конституции, трактующие права монарха, суть явление сравнительно позднего времени. В Средние века государственный строй слагался и держался гораздо более религиозной санкцией, политическим импонированием, традицией, естественностью сана, обычным правом.

И. А. Ильин отмечал, что обычно считается, что верховный орган государства есть тот, который имеет право принимать решающее участие в законодательстве и в управлении, а до известной степени — и в организации правосудия. И в монархии, и в республике этот орган является единоличным: единственная персона монарха и единственная персона президента. И вот, если права этой персоны наследственны, длятся бессрочно или пожизненно и сама эта персона не подлежит за свои действия ни ответственности, ни санкции, то это есть монарх, а строй, возглавляемый им, есть монархический. Если же права этой персоны приобретаются на основании избрания, если они ограничены определенным, заранее установленным сроком и сама эта персона за свои действия формально ответственна, то перед нами президент и республика.

Правда, И. А. Ильин признавал, что при тщательном историческом изучении отличие монархии от республики растворяется в целом множестве неуловимых переходов, и нахождение единого и определенного формального критерия представляется неосуществимым.

Так, нельзя признать единоличность верховного государственного органа как черту, присущую всем республикам и всем монархиям. Монарх вступает на престол не всегда по праву наследия, а президент не всегда избирается.

Не является постоянным признаком и верховенство царской власти. История изобилует царями, королями и императорами — зависимыми, ограниченными, политически бессильными, юридически подчиненными, завоеванными, покоренными, приравненными к государственным чиновникам или управителям.

Наконец, подчеркивал И. А. Ильин, нельзя сказать о монархе, что полномочия его бывают всегда бессрочны и пожизненны. Он отмечал, что «бессрочность монарших полномочий слишком часто прерывается внеправовым и противогосударственным способом, ибо история насчитывает такое число удаленных, свергнутых, бежавших, убитых и растерзанных государей, что поименовать этих мучеников, по-видимому, невозможно».

И. А. Ильин отмечал, что монарх по конституционным законам считается свободным от политической ответственности: отвечает не он, а его советники. Но едва ли можно говорить о «безответственности» монарха, когда каждый миг его жизни грозит ему бессудной расправой, насильственным свержением или нападением заговорщиков. Правда, пока соблюдаются конституционные «приличия», монарха нельзя ни сместить, ни отдать по суд, ни лишить трона. Но эти «приличия» нарушаются слишком часто. Недаром Альфонс XIII, пережив покушение на свою жизнь, говорил об «опасностях своего ремесла».

И. А. Ильин считал, что сущность монархического строя в отличие от республиканского должна исследоваться не только через изучение юридических норм и внешних политических событий, но прежде всего через изучение народного правосознания и его строения. Однако при этом нужно соблюдать определенные исследовательские правила. Во-первых, не следует искать критерия в явлениях смешанных, переходных, беспочвенных и разлагающихся. Вторым исследовательским правилом должен быть живой художественный подход к монархическому и республиканскому правосознанию. Исследователь должен лично пережить, перечувствовать как сильные, так и слабые стороны монархического и республиканского правосознания.

И. А. Ильин полагал, что монархическому правосознанию присущи некоторые тяготения, склонности или потребности, которых не разделяют или которые прямо отвергают и осуждают республиканцы. Каждая из этих склонностей есть своего рода иррациональное предпочтение души. Идейная страстность превратит это тяготение в пафос — пафос монархии или республики.

И. А. Ильин утверждал, что монархическому правосознанию свойственна потребность олицетворения государственного дела. То, что олицетворяется, есть не только верховная государственная власть как таковая, но и само государство, политическое единство страны, сам народ. Единство народа требует зрелого, очевидного, духовно-волевого воплощения: единого центра, лица, персоны, живого единоличного носителя, выражающего правовую волю и государственный дух народа. Процесс олицетворения состоит в том, что нечто неличное (государственная власть), или сверхличное (родина), или многоличное (народ, объединенный в государство) переживается как личное существо. Этот процесс есть художественный процесс, в котором монарх художественно отождествляется с народом и государством, а народ художественно воплощает себя и свое государство в государе. Монарх отождествляет себя со своим народом и отечеством, подобно тому как народ переживает это отождествление через персонификацию. По мере того как потребность в олицетворении слабеет и исчезает в народном правосознании, монархический уклад уступает свое место республиканскому.

И. А. Ильин считал, что монархическое правосознание тяготеет к олицетворению государственной власти и всенародного коллектива, а республиканское правосознание тянет к растворению личного и единоличного начала, а также и самой государственной власти в коллективе.

Он утверждал, что для понимания сущности монархического олицетворения необходимо все время иметь в виду его религиозную природу. Монархическому правосознанию присуща склонность воспринимать и созерцать государственную власть как начало священное, религиозно освещаемое и придающее монарху особый, высший, религиозно осмысливаемый ранг; тогда как для республиканского правосознания характерно вполне земное утилитарно-рассудочное восприятие и трактование государственной власти. Стало тысячелетней традицией считать, что царь есть верховный священник и вероучитель, и притом потому, что в нем самом живет божественное начало. Отсюда общая уверенность, что в делах культа монарх наиболее компетентен, ибо он сам есть особого рода бог.

И. А. Ильин сводил особенности монархического правосознания к единой формуле: симпатии и воззрения монархиста склоняются к иррационально-интуитивному восприятию жизни и политики, а симпатии и воззрения республиканца — к сознательно-рассудочному толкованию мира и государственности.

И. А. Ильин отмечал склонность монархического правосознания к семейственному созерцанию государства и к отеческому осмысливанию верховной государственной власти.

Он полагал, что характерным и устойчивым отличием монархического правосознания является культура ранга в человеческих отношениях вообще и в государственном строительстве в частности. Признание ранга есть потребность искать и находить качественное преимущество, придавать ему полное значение, уступать ему жизненную дорогу и осуществлять это не только в повседневной, но и в государственной жизни.

«Люди, — писал И. А. Ильин, — от природы и в духе — не равны друг другу, и уравнять их никогда не удастся. Этому противостоит известный республиканский предрассудок, согласно которому люди рождаются равными и от природы равноценными и равноправными существами. Напротив, монархическое правосознание склоняется к признанию того, что люди и перед лицом Божиим, и от природы разнокачественны, разноценны и поэтому естественно должны быть не равны в своих правах».

И. А. Ильин указывал, что у республиканского правосознания всегда имеется предубеждение против всякого неравенства, особенно связанного с рождением, наследственным правопреемством, воспитанием, образованием, талантом и волею. У монархического правосознания обычно имеется предубеждение против всех уравнительных мероприятий, особенно связанных с потребностями, вкусами, с политическим полноправием и имущественным состоянием.

Он считал, что монархическое правосознание готово упорно оспаривать наличность тех «одинаковостей», на которые ссылаются республиканцы: оно будет настаивать на том, что женщин не следует вовлекать во все страсти, пошлости и интриги политической жизни, ибо женщина имеет лучшие и интимнейшие задания, драгоценные для государства; оно будет указывать на необоснованность и опасность всеобщего избирательного права ввиду обилия необразованных и глупых людей; оно будет склоняться к выдвижению людей более зрелого возраста, более независимых в имущественном отношении, более квалифицированных в смысле политического опыта и честности; оно будет поддерживать религиозное единение с церковью, образовательный ценз, гвардию, майораты; оно всегда предпочтет независимого, наследственного, пожизненного главу государства. Монархическое правосознание остро чувствует разнокачественность, разноценность, своеобразие людей. Монархическое правосознание склонно культивировать ранг в ущерб равенству, а республиканское правосознание склонно культивировать равенство в ущерб рангу.

И. А. Ильин отмечал, что монархическому правосознанию свойствен известный консервативный уклон. Монархия как строй имеет свои определенные традиции, на которых она покоится, которыми она дорожит и от которых неохотно отступает. Эта склонность беречь наличное, опасаться неизвестного нового, взвешивать его всесторонне и отклонять его обусловлена религиозными, родовыми и ранговыми основами монархического правосознания.

Он утверждал, что монархическое правосознание естественно усваивает себе в отношении к главе государства настроение доверия. Это доверие имеет свой глубочайший корень в вере и религии. Вот почему в истории замечается такое упорное стремление народа к государю единой веры. Русские основные законы прямо требуют православного исповедания от членов династии, особенно же от кандидатов на престол и от их матерей.

Он полагал, что доверие монархиста к своему государю состоит в том, что подданный твердо и цельно полагается на его намерения и на его способности. Он верит в то, что монарх верен своему государству и своему народу; что он искренне и целостно желает для него добра, силы и расцвета; что он справедлив и хочет справедливости для всех; что он бескорыстен и требует бескорыстного служения от других.

И. А. Ильин считал, республика строится на принципиальном недоверии к главе государства, объективированном в виде системы учреждений. Опасность монархического правосознания он видел в том, что оно будет принципиально и безоглядно доверять притязательному или прямо недостойному монарху, который и обрушит на страну все бедствия произвола, террора и разорения. Опасность же республиканского правосознания — в том, что оно совсем разучится доверять главе государства и не сможет поддержать его даже тогда, когда это окажется необходимым для спасения страны.

С доверием к государю в монархическом правосознании И. А. Ильин теснейшим образом связывал два основных чувства — любви и верности. «Доверие, — писал он, — вырастает и крепнет внутренне и свободно. Оно предполагает живое и искреннее уважение к государю и слагается в настоящую любовь к нему. Выражением этой любви должна быть монархическая присяга и соответствующая ей верность государю».

И. А. Ильин указывал, что в особенности характерна для монархического правосознания та верность государю, которая должна сливаться с верностью народу и государству. В республиканском правосознании все обстоит иначе. Оно сохраняет за собою «драгоценное» для него право не связывать себя с персоной правителя.

Он подчеркивал, что основные предназначения монархиста вовлекают в монархическое служение весь его внутренний мир: они требуют от него участия — и веры, и художественного олицитворения, и доверия, и любви, и всей его иррациональной духовности, включая в особенности его живое правосознание, его чувство верности рангу и его инстинктивно-семейственные и родовые побуждения. Настоящая монархия осуществима только в порядке внутреннего, душевно-духовного делания. Она вносит в политику начало интимности, преданности, теплоты и сердечного пафоса. «Монархия, — указывал он, — несводима к внешней форме наследственного единовластия или к писаной монархической конституции; формализация губит ее; она расцветает, укрепляется и начинает государственно и культурно плодоносить только тогда, когда имеет живые корни в человеческих душах».

И. А. Ильин пришел к выводу, что начало духовного достоинства и чести есть основа не республиканского, а монархического строя.

Он считал, что достоинство человека состоит не в том, чтобы никому и ничему не подчиняться, а в том, чтобы добровольно подчиняться свободно признанному правовому авторитету. Государь нуждается не в пассивной покорности запуганных поданных, а в творческой инициативе граждан, блюдущих свою честь и достоинство. Облик государя не унижает подданных, а возвышает и воспитывает их к царственному пониманию государства и его задач. Истинный государь воспитывает свой народ к царственному укладу души и правосознания силою одного своего бытия.

И. А. Ильин указывал, что республика есть промежуточная форма или «станция» на пути от монархии к анархии. Республиканец — враг гетерономии; он во всем предпочитает автономию, к которой он слишком часто неспособен. Демократия и республика, по мнению И. А. Ильина, подменяют предметную государственную ответственность капризною популярностью, беспредметным и некомпетентным голосованием толпы. Здесь люди опасаются не политических ошибок и не политической неправоты, а забаллотирования.

И. А. Ильин утверждал, что монархизм ценит прежде всего верность человека. Эта верность связывает его сразу с национальным духом народа, с государственной формой верховного единовластия и с личностью государя. Монархист есть человек верноподданный. Можно было бы сказать, что он живет прежде всего сердцем, причем его сердце облеклось в форму воли, руководствуется началом чести (национальной, царственной и личной) и ищет совестных путей. Истинный монархист ценит волю к служению, а не волю к личному выдвижению. Сознательный и лояльный монархист, испытывая свою политическую ответственность, склонен не переоценивать свою силу суждения, допуская мысль, что ему с его «жизненного места» не все известно, не все «видно» и что компетентность государя и его доверенных лиц может превосходить его личную компетентность.

И. А. Ильин указывал, что монархический уклад души умеет ценить начала дисциплины и субординации, тогда как республиканство недвусмысленно предпочитает начало личной инициативы и форму координации.

Он отмечал тяготение монархического строя к властной опеке над народом и тяготение республиканского, особенно же демократически-республиканского, строя к самоуправлению во всех делах и начинаниях. Дело в том, указывал он, что государство как «многоголовый» или совокупный субъект права может строиться по принципу «учреждения» или по принципу «корпорации». Жизнь учреждения строится сверху, а не снизу. Она состоит из основных, уполномоченных и первоначально равноправных деятелей. Корпоративный строй требует от граждан зрелого правосознания: самообладания, чувства собственного духовного достоинства, разумения державных и особенно великодержавных задач, искусства блюсти свободу, знания законов культуры, политики и хозяйства. Монархист, организующий свое государство, должен считаться прежде всего с наличным в данной стране и в данную эпоху уровнем народного правосознания, определяя по нему то жизненное сочетание из учреждения и корпорации, которое будет наилучшим при определенных условиях жизни.

К числу таких условий И. А. Ильин относил размер территории, плотность населения, державные задачи государства, хозяйственные задачи страны, национальный состав страны, религиозное исповедание народа, социальный состав страны, уровень общей культуры и особенно правосознания, уклад народного характера.

И. А. Ильин считал, что идея «государства-учреждения» представлена монархическим началом, а его главное орудие — закон и указ; ему необходимо крепить чувство законности и дорожить им. Идея же «государства-корпорации» представлена в истории республиканским началом (и демократии); главный способ его жизни — договор и голосование; ему необходимо крепить чувство свободы и блюсти ее границы, чтобы свобода не выродилась в личный произвол, в коррупцию и анархию.

Аналогичные мысли высказывал И. А. Ильин в его лекции «Понятия монархи и республики».

Неограниченная власть российских монархов называлась «самодержавием», а монарх — самодержцем (от греч. monos — один, arche — власть).

Н. М. Коркунов отмечал, что понятие «самодержавие» объемлет собою понятие неограниченности в смысле сосредоточия в руках монарха всей полноты государственной власти.

«Самодержавие, — писал Н. И. Лазаревский, — есть такая форма правления, когда вся полнота государственной власти сосредоточена в руках одного человека — царя, короля, императора — и притом так, что в государстве не только нет власти, стоящей над ним, но нет и власти, ему равной. Власть такого государя носит характер власти самостоятельной. Она не является производною от чьей-либо другой. Наоборот, все другие власти в государстве имеют свой источник и свое основание в государе, ибо если он обладает в государстве властью неограниченною, абсолютною, то всякая другая власть возможна, лишь поскольку государь ее терпит, ее признает».

Он рассматривал самодержавие как форму правления, которая с внешней стороны наиболее соответствует видимым проявлениям государства. Дело в том, считал он, что сведение всего государственного механизма к одной физической личности, стоящей в его главе, большинству людей представляется необходимым условием для обеспечения действительного единства и планомерного и согласованного хода государственного управления.

Вместе с тем он отмечал, что принадлежность всей совокупности государственной власти одному человеку не означает, что этот человек в состоянии сам осуществлять все функции власти. Поэтому и при неограниченной монархии неустранима множественность органов государства. Однако все эти органы рассматриваются как исполнители полномочий монарха, поскольку они от него получают свои права, он их назначает на должности, он в любое время может заменить любой орган и действовать вместо него. У этих органов нет никаких прав, направленных против монарха.

Н. И. Лазаревский подчеркивал, что в руках неограниченного монарха находится и вся законодательная власть. Только те приказания, которые исходят от монарха, имеют силу закона.

В. М. Гессен рассматривал в качестве отличительного момента, характеризующего юридическую природу абсолютных монархий, недифференцированность законодательной и представительной властей, сосредоточенных в одних и тех же руках, в руках абсолютного монарха.

Из этого, по мнению Н. И. Лазаревского, вытекают такие свойства самодержавной монархии, как то: в ней вообще не может быть не только у органов власти, но и у подданных прав, неприкосновенных для монарха: новый закон, если он противоречит чьему-либо праву, не нарушает его, а отменяет; закон сильнее каждого существующего права. «И коль скоро каждое распоряжение самодержавного монарха есть закон, — подчеркивает Н. И. Лазаревский, — то нет таких прав, которые не могли бы быть отменены любым распоряжением монарха. Почти во всех абсолютных монархиях делались попытки выделить из актов монарха акты законодательные, обставить их издание особыми гарантиями, обеспечивающими более внимательное их обсуждение, и затем постановить, что все управление, в том числе и акты управления, исходящие от монарха, должны быть закономерны. Все эти попытки ни к чему не приводили, ибо стремление ограничить волю неограниченного монарха законом заключает в себе внутреннее противоречие: всякое волеизъявление неограниченного монарха подлежит исполнению».

В России принцип верховенства закона был провозглашен еще в 1832 г., когда М. М. Сперанский включил в составленный им Свод законов ст. 47 Основных законов, в которой устанавливалось: «Империя Российская управляется на твердых основаниях положительных законов, учреждений и уставов, от Самодержавной Власти исходящих». Однако значение этой статьи нивелировалось ст. 70 тех же Основных законов, которая определяла: «Высочайший указ, по частному делу последовавший, или особенно на какой-либо род дел состоявшийся, по сему именно делу или роду дел отменяет действие законов общих». Поэтому каждое повеление государя являлось актом надзаконным, в силу чего соблюдение принципа законности применительно к актам монарха в России, как и в любой другой стране, имеющей абсолютную монархию, было невозможно.

Н. И. Лазаревский полагал, что самодержавие, имея свои отрицательные стороны, тем не менее оказало весьма крупное положительное влияние на жизнь многих народов. Главнейший его заслугою на Западе он считал тот факт, что оно уничтожило феодализм и тем самым освободило европейское общество от тех пут, которые были на него наложены федеральной системой.

Он считал, что самодержавие было единственной силой, способной смести все устаревшие формы общественной и правовой жизни. Оно не только возродило государство, разложенное феодализмом, но и создало современные крупные государства, являющиеся той формой общественной жизни, вне которой не могли получить сколько-нибудь удовлетворительного разрешения многие существенные потребности государственной и культурной жизни. Абсолютизм создал не только современные государства, но в значительной степени и современные нации. В этом отношении огромное значение имела почти повсеместно появившаяся с абсолютизмом административная и законодательная централизация.

Вместе с тем Н. И. Лазаревский указывал, что все современные государства Европы, пройдя через эпоху самодержавной монархии, перешли к конституционной форме правления. Он считал, что как те причины, которые в свое время создали самодержавие, так и те, которые потом вызвали переход к конституции, не зависят от каких-либо случайных или местных условий. Они заключаются в самом существе каждого государства, достигшего определенной ступени развития.

Со временем самодержавие утрачивает свою идейную основу. Личность государя перестает быть тем центром, которому все готовы приносить жертвы. Таким центром становятся отечество и народ. Государь из владельца государством превращается в орган государства. Служба благу народа становится единственным основанием и единственным моральным оправданием власти.

Кроме того, самодержавие постепенно перестает удовлетворять и тем практическим потребностям управления, служа которым, в свое время королевская власть пользовалась авторитетом у населения, а окружавшая монарха бюрократия постепенно оказывалась не в силах справиться с новыми запросами населения, и к осуществлению новых задач государственного управления приходится привлекать, помимо бюрократии, новые общественные силы, стоящие вне бюрократии (земство, города, крестьянское самоуправление).

Наконец, в процессе борьбы самодержавия с независящими от него общественными силами складывается новая политическая сила, с которой бороться за власть самодержавие не может. Этой силой является общественное мнение.

Самодержавие нигде не уступало своего положения без упорной и напряженной борьбы с требованиями общественного мнения. Единственным средством, которым располагал абсолютизм в этой борьбе, являлась репрессия против «неблагонамеренных лиц». Однако та борьба против абсолютной монархии, которая возникала практически во всех странах при достижении населением определенного культурного уровня, неизбежно приводила к устранению самодержавия и переходу к конституционному строю, к созданию народного представительства и ограничению власти монарха. Однако нигде, кроме Англии, переход к конституционному строю не был исторически закономерной эволюцией существующего строя. Он везде был революционным переворотом, ломавшим основы существовавшего строя. Этот переход является неизбежным и всегда совершается под давлением общественного мнения, осознавшего, что самодержавный бюрократический режим перестал удовлетворять потребности населения, а репрессивные меры, принимаемые для поддержания самодержавия и подавления требований общественного мнения, нарушают жизненные интересы населения.

«Конституционная формула, — писал Н. И. Лазаревский, — это знамя, которое уже обошло весь цивилизованный мир, знамя, которому поклонялось такое множество не только людей, но и народов, из-за которого было перенесено такое количество борьбы, которому принесено такое количество жертв, что никакое другое не может его заслонить или заменить. Никто не может приказать общественному мнению думать иначе, чем оно думает, и желать другого, чем то, чего оно в силу вещей должно желать» .

Вместе с тем он отмечал, что борьба с абсолютной монархией нигде не принимала характера борьбы с самой монархией, а была направлена лишь против самодержавия. Он понимал, что это обусловлено целым рядом условий народной психологии. По его мнению, к одному из условий относится определенный престиж монархии, убежденность народа в том, что именно монарх является той силой, которая приводит в движение весь государственный механизм, направляет его и руководит им, и поэтому отказ от монархии может вызвать хаос в жизни. Наконец, в монархе для народа символизируется государственная власть, государственное и национальное единство.

«Не в том дело, — считал Н. И. Лазаревский, — что монархия полезна или не полезна, а в том, что она сильна привязанностью к ней народа, своими идейными и символическими, и даже до некоторой степени мифическими свойствами».

Н. И. Лазаревский был также убежден, что в монархической Европе добиться признания со стороны других государств и обеспечить себе известное международное положение легче всего именно монархии.

Российское самодержавие физически сложилось уже при Иване III и его сыне Василии. Затем оно существенно укрепилось при Иване Грозном, который даже предпринимал попытки обосновать его теоретически.

Иван Грозный конструировал свое высокое представление о царской власти. Родословие русских князей он выводил от Августа — Кесаря, затем выгодное начало переходит через его брата Пруса к Рюрику — его родственнику в четырнадцатом колене, за которым следует перечислять русских князей.

В своем послании к А. Курбскому Иван Грозный указывал: «Самодержавие Российского царства началось по Божьему изволению от великого князя Владимира, просветившего Русскую землю святым крещением, и великого князя Владимира Мономаха, удостоенного высокой чести от греков, и от храброго великого государя Александра Невского, обозревшего великую победу над безбожными немцами, и от достойного хвалы великого государя Дмитрия, одержавшего за Доном победу над безбожьими агарянами... до великого князя Ивана и до приобретения нескольких прародительских земель, блаженной памяти отца нашего великого князя Василия, и до нас, смиренных, скипетродержателей Российского царства». Он отмечает, что престол не похищен у других народов, не отнят у единоплеменников путем кровопролития, а получен благодаря безмерной милости Бога, благословенного родителем, и мы как родились на царстве, так и воспитывались, и возмужали, и божьим повелением воцарились, а чужого не возжелали.

Во втором послании к Курбскому он вновь обращается к тому мнению: «Разве я похитил престол или захватил его через войну, кровопролитие? — спрашивает он. — По божьему изволению я родился, был предназначен к царству и уже не вспомню, как меня отец благословил на государство; на царском престоле родился и вырос».

Надо сказать, что Иван Грозный в полемике с Курбским развил надомную теорию самодержавия. Однако ее религиозно-политических основ не оспаривал и оппонент царя. Вопрос лишь в том, как эта самодержавная власть должна проявляться.

Надо сказать, что при своем образовании самодержавию приходилось довольно долго сталкиваться с тайной и открытой оппозицией со стороны «закрепощенных» им бояр, которые даже после того как царская власть окончательно сложилась в качестве самодержавия, перед избранием Михаила Романова на престол пытались ограничить самодержавие в плане бывшей неприкосновенности их жизни и имущества.

Касаясь тех попыток, В. В. Сокольский писал: «Попытки ограничить эту власть встречаются весьма редко в нашей истории, не имеют никакого значения и проходят совершенно бесследно».

Все эти попытки успеха не имели, и русское самодержавие в XVII веке сохранилось в том же объеме, который был приобретен его создателем. Правда, династия Романовых была вынуждена с начала своего существования отвести определенную долю участия в высшем управлении боярам и народному началу, однако без ущерба своим самодержавным правам. Это участие выражалось в деятельности так называемой Боярской думы — коллегии государственных сановников и Земских соборов — собрания земских чинов.

Царствование Петра I стало временем, когда в России окончательно утвердилось самодержавие, которое приобрело абсолютный характер. С 1700 г. перестала существовать как учреждение Боярская дума; был упразднен патриарший престол; правительство перестало созывать земские соборы. Начиная с царствования Петра I царская власть оказалась на деле ничем не ограниченной и в то же время достаточно сильной, чтобы действовать вполне независимо от чьей-либо поддержки и воли. В истории России начинается новая эпоха. При Петре с 1721 г. прекращает свое существование Московское царство, превратившееся с этого года в Российскую империю. Именно с Петра начался «петербургский» период русской истории.

Идеал абсолютной монархии в качестве формы правления нашел своего идеолога в лице Феофана Прокоповича. В его произведениях содержится апология абсолютной, ничем не ограниченной власти, регламентирующей все стороны жизни подданных. В лице абсолютного монарха Ф. Прокопович видит «стража и защитника и сильного поборника закона. ограду и сбережения. от внутренних и внешних опасностей», а кроме того, «пристанище и защиту» для каждого человека. Он указывал, что монарх дарует своему народу «обряды гражданские, церковные, перемены обычаев» и даже предусматривает для них «употребления платья, домов, строения», а также «чины и церемонии в пированиях, свадьбах и погребениях и всем прочем».

Ф. Прокопович один из первых в политической истории раскрыл содержание термина «самодержавие» и начал его толковать не столько в смысле суверенности и независимости государства, сколько для выражения представления о форме правления неограниченной абсолютной монархии.

В царствование Петра I неограниченность власти, ее самодержавный характер впервые получили и свое юридическое закрепление в законе — получили значение не только факта, но и юридического принципа. «Этот принцип, — писал Н. И. Лазаревский, — был установлен, во-первых, в воинском уставе, а во-вторых, в Духовном регламенте. В Воинском уставе (Артикул 20) говорится: „Его Величество есть самовластный монарх (Seine Majestat sind ein Souveraner Monarch), который никому на свете о своих делах ответ дать не должен“.

В это же царствование было издано и официальное теоретическое обоснование самодержавной власти. Феофан Прокопович написал по поручению Петра трактат, в котором исходя из Священного Писания и господствовавших тогда политико-философских воззрений, главным образом Гоббса, доказывал неограниченность царской или императорской власти. Этот трактат „Правда воли Монаршей“ потом был распространен в значительном количестве экземпляров в нашем обществе, а в XIX столетии был включен и в Общее Собрание Законов Российской Империи».

Надо сказать, что эта формула сохранялась в российском законодательстве без существенных изменений вплоть до издания основных государственных законов Российской империи, утвержденных 23 апреля 1906 г. в новой редакции.

Для самодержавия характерен монарх — глава государства, который стоит над и вне государства и является его собственником. При таком положении монарха люди и их блага противостоят монарху преимущественно в качестве объектов власти. А это означает, что индивид может свободно пользоваться правоспособностью только в пределах, установленных волей монарха, но не по отношению к самому монарху.

Правда, являясь собственником страны, монарх владеет ею действительно только в качестве верховного собственника. Между тем dominium utile принадлежит индивидам и их союзам. Именно все это создает впечатление о монархе как о верховном сюзерене.

В таком государстве монарх и государство противостоят друг другу, не сливаясь в одно правовое единство.

Таким образом, самодержавие — форма правления, при которой монарху юридически принадлежит вся полнота власти. Начиная с Петра I «указ» монарха делается единственным источником положительного права.

После смерти Петра I его ближайшие преемники фактически отдали все управление государством, включая законодательство, в руки их окружения в лице представителей высшей бюрократии.

Так, во время царствования Екатерины I и Петра II верховная власть в стране находилась в руках Верховного Тайного Совета, который пытался даже юридически ограничить полноту самодержавия при передаче короны племяннице Петра I Анне Иоанновне и предложил ей кондиции (условия) при избрании ее на престол.

В этих кондициях (1730 г.), обращенных к будущей императрице Анне Иоанновне, посредством которых члены Верховного Тайного Совета пытались ограничить ее власть, говорилось:

«Без оного Верховного Тайного Совета согласия обещания:

Ни с кем войны не счинять.

Миру не заключать.

Верных наших подданных никакими новыми податями не отягощать.

В знатные чины как в стацкие, так и военные, сухопутные и морские, выше полковничьего ранга не жаловать, ни же к знатным делам никого не определять. Гвардии и прочим полкам быть под ведением Верховного Тайного Совета.

У шляхетства живота, имения и чести без суда не отнимать.

Вотчины и деревни не жаловать.

В придворные чины как русских, так и иноземцев не производить.

Государственные доходы в расход не употреблять и всех верных своих подданных в неотменной своей милости содержать; а буде чего по сему обещанию не исполню, то лишена буду короны российской».

Анна Иоанновна была вынуждена подписать эти кондиции, при которых она могла бы занять русский престол, а заняв его, она 25 февраля 1730 г. разорвала эти кондиции, которые не получили поддержки широких слоев дворянства и влиятельных государственных деятелей.

В литературе указывается на сходство кондиций с крестно-целовальными записями, которые давали, вступая на престол, В. Шуйский и М. Романов, а также с избирательными капитуляциями польских королей (Pacta conventa). Это позволяет предположить, что верховники опирались на исторический опыт России и Польши.

При императрице Анне Иоанновне (1730—1740), юридически самодержавной, всеми делами государства управлял ее фаворит Бирон. При императрице Елизавете (1741—1761) государством фактически управлял Сенат. И только Екатерина II (1762—1796) восстановила самодержавие в его собственном смысле. Энергично пользовался самодержавием и ее сын Павел I (1796—1801).

После попытки Верховного Тайного Совета ограничить самодержавие новых попыток сделать это в XVIII в. не было. В этот период недовольство государей вызывало стремление не столько заменить их самодержавную власть, сколько передать эту власть в другие руки — более способному управлять государством или более подверженному влиянию его окружения. Поэтому XVIII век стал веком дворцовых переворотов. Однако и при Екатерине II велась работа по выработке предложений по определенному ограничению самодержавия.

Одним из организаторов этой работы был граф Н. И. Панин (1718— 1783), представивший Екатерине II проект Манифеста об учреждении Императорского Совета, без ведома и санкции которого не должен был издаваться ни один акт монарха.

Императорский Совет уравновешивался Сенатом, который мог возразить против решения монарха, согласованного с Советом, если такое решение нарушало существующие законы или благосостояние народа.

Манифест был подписан императрицей 28 декабря 1762 г., но не был введен в действие.

В общем плане проект Н. И. Панина был первым шагом к введению конституции. Позже Н. И. Панин разработал проект такой конституции, который не сохранился. Однако известно, что Н. И. Панин предлагал основать политическую свободу сначала для одного дворянства. Важная роль отводилась Сенату, который должен был быть облечен полной законодательной властью, а императору оставалась бы власть исполнительная с правом утверждения обсужденных и принятых Сенатом законов и обнародования их.

В проекте говорилось о необходимости постепенного освобождения крестьян и дворовых людей.

После смерти Н. И. Панина часть его бумаг перешла к его брату — П. И. Панину, который на их основе написал «Прибавление к рассуждению, оставшемуся после смерти министра графа Панина, сочиненное генералом графом Паниным, о чем между ними рассуждалось иметь полезным для Российской империи фундаментальные права, не переменяемые на все времена никакою властью». В рукописи излагались вопросы, подлежащие урегулированию законодательным путем, среди которых значились, в частности, вопросы «О праве собственности каждому», «О не суждении ни за какие злодеяния и преступления, ни какого звания людей в иных особых местах как единственно в учреждениях публичных для всех на то судах» и др.

В 1767 г. Екатериной II была создана Комиссия об Уложении, для которой она составила Наказ (1767 г.), заимствуя для него идеи передовых мыслителей Запада.

В Наказе, в частности, подчеркивалась необходимость «всякого согражданина особо видеть охраняемого законами, которые не утесняли бы его благосостояния, но защищали его от всех сему правилу противных предприятий».

В нем указывалось, что «законы весьма сходственные с естеством, суть те, которых особое расположение соответствует лучше расположению народа, ради которого они учреждены. Надлежит, чтоб законы, поелику возможно, предохраняли безопасность каждого особо гражданина. Равенство всех граждан состоит в том, чтобы все подвержены были тем же законам».

В Наказе подчеркивалось, что «ничего не должно запрещать законами, кроме того, что может быть вредно или каждому особенно, или всему обществу».

Касаясь устройства судебной системы, Наказ подчеркивал, что «ответчика в суде должно слушать не только для узнания дела, в котором его обвиняют, но и для того еще, чтоб он себя защищал. Он должен или сам себя защищать, или выбрать кого для своего защищения... Защищать значит здесь не что иное, как представлять суду в пользу ответчика все то, чем его оправдать можно. Законы, осуждающие человека по выслушиванию одного свидетеля, суть пагубны вольности».

В Наказе говорилось, что употребление пытки «противно здравому естественному рассуждению: само человечество вопиет против оной и требует, чтоб она была вовсе уничтожена. Надлежит, чтоб судимые в великих винах с согласия законов избирали себе судей или по крайней мере могли бы отрешить из них толикое число, чтоб оставшиеся казались быть в суде по выбору судимых преступников. Также бы надлежало нескольким из судей быть чина по гражданству такого же, какого и ответчик, то есть ему равным, чтоб он не мог подумать, будто бы он попался в руки таких людей, которые в его деле насильство во вред ему употребить могут».

В Наказе подчеркивалось, что «самодержец, представляющий и имеющий в своих руках всю власть. может один издавать общий о наказании закон, которому все члены общества подвержены; однако он должен воздержаться. чтобы самому не судить: почему и надлежит ему иметь других особ, которые бы судили по законам».

Русский общественный и государственный деятель, историк и публицист М. М. Щербатов в сочинении «Разные рассуждения о правлении» старался по возможности беспристрастно отнестись к различным формам правления: монархическому, аристократическому и демократическому.

М. М. Щербатов подчеркивал, что «никакое сообщество. не может пребывать без некоторых правил и законов. Сие сочинило разные роды правления: монархическое, которое от патриаршего правления начало свое имеет; деспотическое, иль самовластное, введенное мучителями; аристократическое и демократическое, о каких можно мнить, что они произведены неудовольствием вельмож или всего народа, правлением сих деспотов, которые по тому, колико они имели участие в сих переменениях, более или менее участие в правлении взяли».

«Все сии правления (окромя самовластного), — писал М. М. Щербатов, — имеют их полезности и пороки: часто монархия переменяется в самовластие или в ужаснейшее мучительство, аристократия весьма утесняет подлый народ, демократия производит беспорядки и смущения, которые иногда и самого государства погибель приключают. И так можно сказать, что несть ничего совершенного в делах человеческих, но понеже совершенство нам не дано в удел, то будет, по крайней мере, стараться от пороков избежать».

Характеризуя монархическое правление, М. М. Щербатов считал, что «государь — по избранию ли иль по праву рождения на престол бывает возведен — должен не только себя почитать царем народа, который управляем, как отцом, а они себя его должны детьми считать: он есть их покровитель, защитник, судия и проч. И как в правлении каждого рода хотя вышняя власть и в персоне единого отца пребывает, однако и тот в важных делах спрашивает совету у старейших иль мудрейших своих детей, то тем наивяще понеже в монархическом правлении более важных дел случается, и что когда же надлежит сохранить установленные уже законы иль новые установить для благополучия народов: не необходимо ли нужно государю иметь совет, сочиненный из мудрейших и более знания имеющих в делах, людей его народа, которые должны ему представлять то, что может служить счастию государств, и отсоветовать колико возможно в вещах, предосудительных государству и клоняющихся к самовластию».

Аристократическое правление, по мнению М. М. Щербатова, «установилось через некоторые возмущения, сочиненные главными фамилиями, которые, видя, что монархия зачала в самовластие пременяться, выдумали другой род правления, сиречь, такой, в котором власть вверена некоторому числу людей, отличаемых их достоинствами и летами. С первого взгляду, несть ничего прекраснее главностей сего правления: тут мудрейшие люди сочиняют Сенат: не по своенравию одного, но по здравому рассуждению разумнейших мужей государства дела течение свое имеют».

Вместе с тем он подчеркивает, что «если столь мудрые люди, сочиняющие Сенат, также бывают заражены честолюбием и собственною к себе любовию; каждый, хотя и равен в Сенате, однако хотел бы властвовать, и чтобы его голосу предпочтительно пред другими последовали. Хотя дела и решаются по большому числу голосов, однако большее число не всегда лучше бывает. Предпочитая пользы своих родов интересам государства, стараются учинить вечными в их домах достоинства и богатства со исключением других, и утесняя подлый народ, который нигде столь не несчастлив, как под аристократическим правлением».

М. М. Щербатов считал, что те же причины, «которые подали случаи переменить монархию во аристократию, сиречь, мучительство государей вельможам, были причиною установления народного правления, то есть мучительства вельмож подлому народу. Демократическое правление, с первого взгляда, является быть сходственнейшее с естественным законом: понеже быв все рождены от единого отца, не все ли имеют справедливость требовать сию равность состояний, которая (ныне) является изгнанною из сообществ? Но, рассмотря сие, с другой стороны, несть ничего непостояннее сего правления: оно снедает свои недра, разделяяся на разные партии, которые разные смутные поджигают, как корабль на волнующемся море — хотя часто искусством кормщика от потопления избегают, но чаще еще и погибает иногда у самой пристани».

Говоря о самовластии, М. М. Щербатов сомневался в возможности «по справедливости самовластие именем правления именовать, понеже сие есть мучительство, в котором нет иных законов и иных правил, окромя безумных своенравий деспота (самовладетеля). Вместо что в монархии государь есть для народа, в самовластном правлении народ является быть сделан для государя».

Касаясь прав народов в условиях разных правлений, М. М. Щербатов приходит к выводу: «Ничто более действия не имеет над правами человеческими, как воспитание, и как воспитание разнствует по разным родам правления, и так под всяким правлением народ имеет особливые нравы, более иль менее сходные с законами государства. Таким образом, в монархии люди честолюбивы, во аристократии горды и тверды, в демократии смутнолюбивы и увертчивы, в самовластном же правлении подлы и низки».

Ряд конституционных идей высказал А. А. Безбородко (1747—1799) в составленной им в 1799 года «Записке». Он считал, что в России насчитывается три сословия — дворянство, мещанство и крестьянство.

Дворянство и мещанство имеют свои законы, которым и служат Жалованные грамоты 1785 г. Он полагал, что и крестьянство тоже должно иметь свои законы, которые при сохранении крепостного права гарантировали бы неприкосновенность движимого имущества.

Он предлагал избрать в губерниях по два депутата от каждого сословия, с участием которых министр рассматривал бы дела, касающиеся губернии. Собрание этих депутатов от всех губерний должно было рассматривать проекты законов, которые затем подлежали одобрению общим собранием Сената и утверждению царем. Таким образом, собрание депутатов выступало как законосовещательное учреждение, хотя самодержавная власть сохраняла за собой право издавать законы без предварительного обсуждения их палатою.

По мнению А. А. Безбородко, Россия может быть только самодержавным государством, отличающимся от деспотии тем, что самодержец, издавший свой закон, сам первый его чтит и повинуется ему.

Идеи дворянского конституционализма разделял и А. Р. Воронцов (1741—1805). Им был разработан проект реорганизации Сената, изложенный в «Записке неизвестного лица о сенате и государственном устройстве».

По мнению автора «Записки», Сенат должен осуществлять функции «власти, посредствующей между государем и народом». Он наделялся правом представлять императору кандидатов на посты президентов коллегий, губернаторов и т.п.

А. Р. Воронцов предлагал некоторые узаконения сделать коренными — «заимствовать из существующих в Англии. как то Grande Charte и Habeas corpus, соглашать, однако же с нравами и с настоящим нашим состоянием».

Однако наиболее интересным документом, отражающим политические воззрения А. Р. Воронцова, является «Грамота Российскому народу». Основная задача «Грамоты» заключалась в том, чтобы «подтвердить и возобновить права и преимущества, данные дворянству предыдущими государями».

«Грамота» А. Р. Воронцова воспроизводила некоторые основные положения Habeas corpus act. Она предусматривала право выезда из страны, а также запрещала конфискацию у крестьянина его инвентаря.

Эти идеи дворянских либералов оказали заметное влияние на развитие в России идей конституционализма в XIX в.

Во второй половине XVIII в. в России сформировалось новое течение общественно-политической мысли — просветительство, наиболее яркими представителями которого были С. Е. Десницкий, Д. И. Фонвизин и Н. И. Новиков.

Русский юрист и социолог С. Е. Десницкий был автором одного из наиболее развернутых конституционных проектов текста «Представления о учреждении законодательной, судительной и наказательной власти в Российской империи», направленного Екатерине II в 1768 г.

С. Е. Десницкий полагал, что «законы делать, судить по законам и производить суд во исполнение — сии три должности составляют три власти, то есть законодательную, судительную и наказательную власть, от которых властей зависят все почти чиноположения и все главное правление в государстве».

Он указывал, что при учреждении этих властей «тут надобно осторожность иметь, чтоб одна власть не выходила из своего предела в другую и чтоб притом всякая из сиех властей имела своих надзирателей, которых описанию чтоб она была всегда подвержена».

Характеризуя законодательную власть, С. Е. Десницкий утверждал, что «сей власти в Российской империи, кроме монархов, никто в полном значении не может иметь». Вместе с тем он отводил в законодательной власти определенное место и Правительствующему Сенату, действующему по воле монарха.

Сенат должен был, по его мнению, состоять из 600 или 800 персон. Эти люди по соизволению монархав должны были избираться из «земельных владельцев в губерниях и провинциях, сверх сего из купеческих и художественных людей и, наконец, из духовных и училищных мест так, чтоб всякая губерния, провинция и корпусы имели своего в законодательной власти представителя, заступника и ходатая, которому бы своих сограждан соподданных и соседов обстоятельства и жалобы всегда известны были, и через него всему государственному правлению в Сенате на рассмотрение представляемы были».

С. Е. Десницкий считал, что «законодательная власть будет состоять и будет собираема из всей Российской империи в одно место, то есть в столичный город как в свой центр; судительная, напротив того, власть не меньше требует, чтоб распределена была во всей империи...».

Он полагал, что в России «по крайней мере в восьми местах известное число искусных судей безотступно присутствовало, как то: в Риге, в Санкт-Петербурге, в Тобольске, в Новгороде, в Москве, в Казани, в Оренбурге, в Глухове и, если можно, еще в каком-нибудь месте и на границах польских».

«Для скорого отправления дел и для безобидного оных решения, — писал он, — судебная власть во всех вышеупомянутых местах должна состоять из двенадцати человек, в котором числе должен заключаться генерал-адвокат, четыре генерала — судьи криминальные. Прочие семь должны быть генералы — судьи тяжебных и криминальных дел в месте, где совокупно со всеми двенадцать судей составлять будут».

С. Е. Десницкий считал, что «искусство и знанье судьи зависит:

1. От свойственности его рассуждений о том, что добрым и худым слывет в свете. 2. Также его знание несравненно еще больше усугублено может быть из учения премногих примеров судебных дел».

С. Е. Десницкий подчеркивал: «Чтоб судья беспристрастно всякому суд и правду предписывать мог, невзирая ни на кого, то должно его столько не подверженным никаким угрожениям и ни от кого не зависящим сделать, чтоб он за свое правосудие и за строгость своего суда никого не мог опасаться, чего действительнее сделать никак не можно, пока монархи не соблаговолят узаконить, чтоб судья, однажды сделан, по самую смерть судьею и при своей должности пребывал завсегда и чтоб притом ему полная власть дана была судить всякого без изъятия так, что и апелляции на него делать никому б не дозволялось, разве в случае, когда он явно против закона кого осудит. И тогда адвокату или виноватому можно дозволить на судью апелляцию учинить в Правительствующий Сенат, где он произвольному монарха штрафу или наказанию подвержен должен быть».

Говоря о наказательной власти, С. Е. Десницкий полагал, что «для того порядок в обществе требуется узаконить, чтоб имеющие наказательную власть ничего важного отнюдь от себя не предпринимали без осуждения публичного перед судьями».

С. Е. Десницкий считал возможным доверить наказательную власть «воеводам в губерниях и знатнейших только провинциальных городах так, чтоб один воевода не зависел от другого, а зависели они все от самого монарха, который один бы только доставлять их к такому месту самовластен был. Сие указание для того надобно, чтоб великие люди его не могли низвергнуть за неприятную им строгость, учиненную по воеводской должности».

С. Е. Десницкий выделял также гражданскую власть, которая должна быть поручена «таким людям, которые в городе живут и у которых больше дел отправляется в городе. Следовательно, такую власть иметь можно дозволить гражданам, а быть еще купцам и художественным людям».

Анализ проекта позволяет утверждать, что его автор надеялся на реальные ограничения царской власти, которые должны были возникнуть в ходе осуществления предлагаемой им политической реформы.

Вместе с тем его рассуждения о трех властях не являются доказательством того, что С. Е. Десницкий исходил здесь из теории разделения властей. Дело в том, что теория разделения властей, как известно, предполагает разделение всей власти в государстве между несколькими властями. Между тем в проекте Десницкого органы законодательной, судительной и наказательной власти не являются единственными органами, осуществляющими властные полномочия государства. А это означает, что он предполагал, что имеются и другие органы государства, не входящие в состав названных им трех властей и составляющие другие власти. С. Е. Десницкий писал не столько о разделении властей, сколько об обособлении друг от друга органов, осуществляющих законодательные, судебные и некоторые административные функции (наказательная власть).

Другим выдающимся русским просветителем был Н. И. Новиков. В журналах, которые им издавались, и в руководимой им газете «Московские ведомости» Н. И. Новиков излагал свои рассуждения, касающиеся необходимости ограничения власти монарха властью представительного органа и основными законами; критики теории просвещенного абсолютизма; осуждения деспотизма государей; права народа на насильственное свержение тирана. В его публикациях восхвалялась республиканская форма правления.

Конституционные идеи Н. И. Новикова четко отразились, например, в «Прибавлениях к Московским ведомостям» за 1784 г. «Власть давать самим себе законы, налагать подати и брать участие во всех советах об общем благе, — писал он, — суть преимущества, которым наслаждаются граждане демократических областей».

Издания Н. И. Новикова способствовали распространению западных идей, а это благоприятствовало развитию идей конституционализма.

Важное место в истории русского конституционализма занимают идеи Д.И. Фонвизина. В своих «Рассуждениях о непременных государственных законах» он резко критиковал государственный и общественный строй России, указывая, что «народ пресмыкается во мраке глубочайшего невежества, носит безгласно бремя жестокого рабства», а русское верховное правление — «бездушная машина, движимая произволом государя». Он считал, что государство приводится в движение «вседневными и часто друг другу противоречащими указами, но не имеет никакого твердого законоположения», а дворянство «придается всякому подлецу, ограбившему отечество».

Д. И. Фонвизин осуждал также порядки, когда государь отдает нацию на «расхищение извергам, себе возлюбленным». «Кто может — грабит, — писал Д.И. Фонвизин, — кто может — крадет», — а «правосудие превратилось в торжище».

Не исключая насильственного низвержения существующего строя, он подчеркивал: «В таком гибельном положении нация, буде находит средства разорвать свои оковы тем же правом, каким на нее наложены, весьма умно делает, если разрывает. Тут дело ясное».

«Конституционные идеи просветителей, — писал Н. С. Грацианский, — существенным образом отличались от идей дворянских либералов. Они не имели сословно-дворянской окраски; власть монарха просветители стремились ограничить в весьма значительной степени, в механизме государства выдвигали на первый план орган народного просветительства. Проекты просветителей могут быть охарактеризованы, на наш взгляд, как проекты установления в России конституционной монархии».

Исключительно важную роль в развитии идеи демократии в России сыграли конституционные идеи и проекты А. Н. Радищева.

В своей работе «Опыт о законодательстве» (1782—1790) А. Н. Радищев рассматривал государство как «великую махину», целью которой является блаженство граждан. Он считал, что чем народ имеет нравы непорочнее, проще, совершеннее, тем меньше его нужда в законах, которые нужны для восстановления «рушившегося порядка».

«Цель закона, — писал А. Н. Радищев, — состоит в том, чтобы права были непорочны, вера чиста и действительна, чтобы природная вольность была не нарушима, елико то дозволить может общее благо, чтобы имения были разделены справедливо и граждане не могли б опасаться злобы и неправосудия; словом, чтобы каждый столько был благополучен, сколько то дозволит существо и совершенство целого государства».

А. Н. Радищев полагал, что, если народ желает получить «великие выгоды», он должен избрать мудрых и знающих людей, которым он мог бы доверить управление государством.

Затрагивая вопрос о законах в разных государствах, А. Н. Радищев приводит в пример Англию, которая прославилась своим законодательством, стремящимся к сохранению естественных прав человека, «коих стечение составляет естественную его свободу».

А. Н. Радищев считал, что человек, появившись на свет, равен во всем другому человеку. Первое его стремление или естественная обязанность — иметь свое пропитание и сохранение. Первое его право — использование вещей, необходимых для удовлетворения его нужд. «Сие дано нам природой право, — писал он, — никогда истребиться не может, потому что основано на необходимой нужде. Если забудем его на мгновение, то разрушение наше есть неизбежно. Сие основание закона естественного».

А. Н. Радищев подчеркивал, что закон положительный не истребляет, не должен истреблять и не в состоянии всегда истреблять закон естественный. «Собрание граждан, — указывал А. Н. Радищев, — именуется народом, соборная народа власть есть власть первоначальная, а потому власть высшая, единая, состав общества основать или разрушить могущая».

А. Н. Радищев указывал, что использование самим народом своей власти в небольшом обществе затруднительно, а в большом невозможно. Использование своей власти народ вверяет одному или многим с разными преимуществами или пределами для общей пользы. Плохое использование народной власти является величайшим преступлением, но судить об этом может только народ в «соборном своем лице».

А. Н. Радищев считал, что исполнитель народной власти издает законы. Закон является предметом высшей власти для следования только ему, поскольку «соборному деянию народа власть народом постановленная, хотя всего превыше, не может назначить ни пути, ни предела». Предписание же закона положительного не должно быть ни чем иным, как употреблением прав естественных.

Юридическая Кутафин О.Е. Глава государства

Юридическая Кутафин О.Е. Глава государства

В книге на основе большого фактического материала анализируются понятие и традиционные функции главы государства, глава государства в Российской империи, государственные органы Советской России, исполнявшие функции главы государства, Президент Российской Федерации — глава государства, включая конституционно-правовой статус, порядок выборов, вступление в должность, полномочия Президента и др. Издание предназначено для научных работников, преподавателей, аспирантов и студентов юридических вузов, всех, кто хочет получить глубокие знания о конституционном праве России.

Внимание! Авторские права на книгу "Глава государства" (Кутафин О.Е.) охраняются законодательством!