У истоков российского уголовного судопроизводства (к 1000-летию Русской Правды). Монография

Загорский Г.И., Зюбанов Ю.А.

Возрастное ограничение: 0+ Жанр: Юридическая Издательство: Проспект Дата размещения: 21.08.2015 ISBN: 9785392185931 Язык: Объем текста: 124 стр. Формат: epub

Оглавление

Введение

Глава I. Образование церковных и светских судов на Руси

Глава II. Основные виды доказательств в древнерусском уголовном судопроизводстве

Глава ІІІ. Гарантии уголовного судопроизводства

Приложения

Для бесплатного чтения доступна только часть главы! Для чтения полной версии необходимо приобрести книгу

Глава II.
Основные виды доказательств в древнерусском уголовном судопроизводстве

2.1. Показания свидетеля

В первоначальный период становления судебных учреждений процессуальные нормы, регулирующие расследование уголовных дел и их судебное рассмотрение, не были отделены от уголовных. Они излагались вместе с ними, сопутствовали и дополняли их, раскрывая способы получения доказательств и установления виновности лиц, привлекаемых к уголовной ответственности. Древний закон выделяет три основных способа доказывания: свидетельство, клятву-присягу и суд Небесный. Последний способ еще именуется ордалиями и находит свою реализацию в нескольких видах, а именно: испытание железом, водой, судебный поединок и жребий.

Рассмотрим порядок получения, проверки и оценки указанных видов доказательств, который определялся в изначальных отечественных нормативных актах. Первым способом доказывания являются показания послухов, видоков и свидетелей, потому что правила божественные повелевают не осуждать человека за совершенное убийство без их показаний: «Если кто убьет человека, то убийцу должно убить по словам свидетелей» (Чис. 35, 30).

Послухи, видоки и свидетели — это лица, связанные с какой-либо стороной процесса, очевидцы происшедших событий, способные своими показаниями доказать или опровергнуть определенные факты. Словам непосредственного участника события преступления, т. е. явного очевидца, суд верит, «как поверил бы своим глазам, если б сам был на месте совершения события». Так, в мирном договоре между руссами и немцами говорится: «оже тяжа родится бес крови, снидутся послуси», т. е. если в результате ссоры стороны причинят друг другу вред здоровью без кровяных ран, то при разбирательстве достаточны показания послухов. Однако на практике это случалось не всегда и для признания показаний свидетелей абсолютно верными применялась дополнительная процедура — клятва, подтверждающая их правдивость: «то ити по нем тем видоком на роту» (ст. 37 ПР ПР). Как считает Н. Л. Дювернуа, в этом случае и «видоки и послухи одинаково идут на роту». Клятва-присяга произносится устно с помощью атрибутов христианской веры, как бы подтверждая, что свидетель не лжет, а показывает истинную правду на суде. К разряду наиболее добросовестных свидетелей по аналогии с «доброй порукой» относятся добропорядочные христиане, духовенство, церковные и богадельные люди и другие категории лиц, заслуживающих доверия.

В случае совершения убийства религиозные нормы устанавливают достаточные основания для осуждения подозреваемого. По ним «одного свидетеля недостаточно, чтобы осудить на смерть» (Чис. 35, 30). Только «по словам двух свидетелей, или трех свидетелей, должен умереть осуждаемый на смерть» (Втор. 17, 6. Матф. 18, 16). Вероятно, не случайно законодательные акты этого периода идут по такому же пути и конкретно устанавливают аналогичное количество свидетелей. По всякому уголовному делу необходимо «свидетельства и присяги семи человек; но Варяг и чужестранец обязывается представить только двух. Когда дело идет единственно о побоях легких, то нужны вообще два свидетеля; но чужестранца никогда нельзя обвинить без семи» (ст. XXVIII). При поклепной вире, т. е. обвинении в убийстве, «если принять текст Пушкинского списка: то два, можно считать, что для чужеземца (варяга) требовалось 2 свидетеля, как в ст. 9 Академ. списка… два послуха для чужеземца указаны и в договоре Смоленска с Ригою в 1229 г.: „Русниоу не оупирати Латинина однемь послухомь; аже не боудете двою послухоу, одного Немчича, а другого Русина, добрых людни‟».

Процедуры проведения процессуальных действий по княжеским удельным грамотам были неразрывно связаны с христианской религией и включали обязательное употребление ее атрибутов. При судебном разбирательстве, согласно Псковской Судной грамоте, решение выносилось на основании показаний свидетелей, которые клянутся: «как прав пред Богом, что чист» (ст. 9). Порядок допроса заподозренного в избиении и грабеже предусматривает проверку его алиби: «где будет обедал или где начавал». У потерпевшего обязательно выясняют все обстоятельства «такоже и битого опросить, где есть били и грабили». После чего потерпевший предъявляет свои доказательства: «явили кому, и на тех ему слатся; а на кого сошлются, а тот став скажет как право пред Богом, што битый являл бои свои, и грабежь» (ст. 20 ПСГ). Свидетельским показаниям как виду доказательств придается большое значение. Факт или событие считается достоверным, если их наличие подтверждено четырьмя или пятью свидетелями (ст. 9, 27, 55, 56 ПСГ). В том случае, если одной стороной в споре окажется должностное лицо (пристав), то ему в ему в доказывание обстоятельств уголовного дела предоставлялись привилегии: для подтверждения его показания достаточным считалось наличие двух или трех свидетелей.

Ряд статей Белозерской Уставной грамоты определял порядок судопроизводства. В них отдельно декларируется открытый характер процесса и обязательное участие свидетелей — «без сотского и без добрых людей суд не судить» (ст. 19). Грамота карает самоуправство над вором и «ежели кто поймал вора и отпустил его, не представив в суд, то это называлось самосудом, за который виноватый платил наместнику пени 2 рубля».

Не только русские памятники права, но и законы европейских стран шли по пути, указанному библейскими постановлениями. Для свершения правосудия «одного свидетеля недостаточно, чтобы осудить» (Чис. 35, 30), а только «по словам двух свидетелей, или трех свидетелей» (Втор. 17, 6) «будет твердо всякое слово» (2 Кор. 13, 1), и тогда «без милосердия… наказанию повинен будет тот» (Евр. 10, 28–29). Польская правда определяет достаточное количество свидетелей, которые должны подтвердить уважительную причину неявки ответчика в суд по вызову. Если ответчик болеет, находится в тюрьме или на службе у короля, то эти «препятствия должен доказать он сам с двумя свидетелями» (ст. IV). Положения Баварской и Аламаннской правды устанавливают, что «дело должно быть подтверждено не одним свидетелем, а тремя равного состояния лицами» (ч. 2 ст. 1 БП). Однако если свидетель только один, «то они должны выйти на суд божий и выступить на поединке, и кому бог даст победу, тому верьте (это должно происходить в присутствии народа, чтобы никто не погиб из ненависти)» (ст. 1 ч. 2 БП). Только после этого заседание «должно быть закончено», чтобы «без гнева божьего отечество было защищено» (ст. 36 АП).

Русские Судебники и Стоглав по-прежнему к основному виду доказательств относили данные, полученные в результате допроса свидетелей. Процесс законотворчества в этот период был единым. Он наглядно описывается в вопросах царя Стоглавому собору и ответах, ставших церковным кодексом русского государства. Суть его состоит в том, что канонические нормы и церковная практика в переработанном и дополненном виде санкционировались государственной властью. После этого они становились основными правилами поведения, основными нормами уголовного права и уголовного процесса. Так, этими правилами предусматривалось, что для провозглашения законного решения необходимы показания «достоверных свидетелей», показывающих «с очи на очи по евангельскому словеси: „Пред двема или трема свидетели да станет всяк глагол‟» (гл. 68 СГ 1551). Если ранее псковский закон (ст. 56 ПСГ) требовал наличия четырех-пяти свидетелей в целях подтверждения действительности содеянного, то общерусское законодательство в соответствии с евангельской нормой «дабы устами двух или трех свидетелей подтвердилось всякое слово» (Матф. 18, 16) удовлетворяется показаниями «два или три люди добрые» (ст. 47 Суд. 1497).

Неразрывно с этим способом доказывания следует рассматривать и ответственность за дачу ложных свидетельских показаний. Ответственность устанавливалась на основании девятой библейской заповеди, которая была призвана гарантировать законность судопроизводства, а потому запрещала говорить ложь о другом человеке: «Не послушествуй на друга твоего свидетельства ложна», т. е. сплетничать, клеветать, злословить и наговаривать. Все эти понятия, по толкованию В. И. Даля, с древних времен объединяются одним емким русским термином «ябедничать». Законодатель, учитывая эту особенность, ложное свидетельство закреплял в уголовном законе именно как «ябедничество» (ст. 8 Суд. 1497). Под этим деянием подразумевался ложный донос — «злостная клевета», которая признается тяжким преступлением. Ее цель — обвинить невиновного человека. Ябедничество в значении ложных доноса и показаний, ранее не известное Русской Правде, получает закрепление в других законах, причем законодатели последовательно включают его в категорию особо тяжких преступлений (ст. 59, 72 Суд. 1550; 113 Суд. 1589). Одновременно с этим встречаются и другие понятия, обозначающие это преступление. Так, Судебник 1550 г., указывая на ложное свидетельство, преимущественно употребляет в своих статьях словосочетание «обвинит не по суду» (ст. 2, 3), «солгал» (ст. 6, 8, 9), «оболживит» (ст. 69) и др.

В соответствии с другой заповедью, определяющей степень возмездия за лжесвидетельство, устанавливалось наказание: «Лжесвидетель не останется ненаказанным, и кто говорит ложь, погибнет» (Пр. 19, 9). Реализуя эту установку, Судебники определяли наказание за лжесвидетельство в виде смертной казни (ст. 8 Суд. 1497) или торговой казни и тюремного заключения (ст. 9, 11 и др. Суд. 1550).

В XVI в. лжесвидетельство, ложные иски, подкуп свидетелей в судебных делах, а также подмет, т. е. подбрасывание кому-либо похищенного имущества с целью обвинения его в разбое или татьбе приобретали массовый характер. При отправлении правосудия сложилась ситуация, точно характеризуемая библейской фразой: «…а свидетель ложный наговорит много лжи» (Притч. 14, 5). Ябеды и крамолы «злых людей» приносят значительный ущерб, дезорганизуют работу судов и «тяжи негожие умножают», а «в судах лжут и говорят не по делу, оттягивая суд, чтоб надолго не вершити».

Максим Грек пишет о своих современниках, «имевших право чинить суд и расправу. Они, по его словам, часто гласно распускали слухи, что подсудимый может быть и оправдан и осужден, т. е. что надежда на правоту или опасение вины суть вещи сами по себе пустыя, а все дело в том, кто принесет „множайшую мзду‟, тот будет и прав». Изобретательность отдельных корыстолюбивых судей в лжесвидетельстве не знала никаких границ и приобретала характер такого «злодеяния, которому нет и не может быть оправдания». Так, прибыв на место своей службы и собрав нужные сведения, судьи «приказывали своим слугам тайком, ночью, бросать в домы богачей какия либо непозволенныя вещи, а нередко труп мертвеца, и потом начинали над мнимовиновными суд и расправу, кончавшиеся, разумеется, тем, что часть имения мнимого преступника обращалась в благоприобретенное судьи». Имели место случаи, когда «представители правды приказывали бросать мертвый труп не в дом частного лица… но “посреди стогны”, чтобы обвинить… целую часть города и чрез это приобресть „сребро много‟. Так высший правительствующий класс угнетал беззащитный народ, позволяя себе над ним всякия насилия и грабежи, совсем забывая, что такое милость и сострадание, правда и братская христианская любовь».

Отражая обязательное соблюдение религиозной заповеди, Приговор о губных делах (1556 г.) предусматривал суровое наказание за лжесвидетельство: «лживых казнить, по приговору, как и в разбойных делах» (ст. 4 ПГД 1556). Боярам, дьякам, дворянам и другим лицам строго указывается, чтобы «люди их и крестьяне не лгали, а говорили правду» и «той правдой не пренебрегали» (ст. 10, 8, 9 ПГД 1556).

Массовое беззаконие стражей порядка вызвало настоятельную необходимость дополнительно урегулировать возмутительные случаи нарушения девятой заповеди. Приговор о лжесвидетельстве и ложных исках (1582 г.) являлся ответом на рост этих злоупотреблений. Ответные меры, предусмотренные Приговором, можно сформулировать кратко: «Не внимай пустому слуху, не давай руки твоей нечестивому, чтоб быть свидетелем неправды» (Исх. 23, 1). А потому целью Приговора является водворение карательными мерами истинного правосудия, которое олицетворяется с правдой Божьей. Закон не делает ссылок на религиозные тексты, но идейно основывается на девятой заповеди закона Синайского: «Не произноси ложного свидетельства на ближняго твоего» (Исх. 20, 16). Апостольское послание расширяет эту норму, конкретно предписывая: «…отвергнув ложь, говорите истину каждый ближнему своему, потому что мы члены друг другу» (Ефес. 4, 25). По исповеданию апостолов, истина Божья одна, и заменить ее ложью недопустимо (Рим. 1, 25). «Всякая ложь не от истины» (1 Иоан. 2, 21), а следовательно, она приносит только зло ближнему, причиняет ущерб его имуществу и разлагает государственные устои. Поэтому для борьбы с лжесвидетельством, особенно в сфере отправления правосудия, закон определяет суровые наказания вплоть до смертной казни. Перечень ответных мер включает установление ряда уголовных норм в отношении лжесвидетелей и их заказчиков, а также судей, которые, помогая ябеднику, «не станут обличать ябеду, дадут ход жалобе „не по делу‟ или в суде дадут говорить „что не по делу‟». Выход из создавшейся ситуации опять же подсказывает религиозная норма, провозглашая, что только «верный свидетель спасает души» (Притч. 14, 25). Установление на суде факта ложного доноса, клеветы (ябеды) означало пересмотр судебного разбирательства «з головы», т. е. с самого начала, потому что показания «свидетеля ложного — обман» (Притч. 12, 17), а не правосудие. Поэтому «приговор ясно свидетельствует о том, что законодатель стремится восстановить правосудие и ужесточить наказание за различные виды его нарушений».

Лжесвидетельство строго карается: «на лживом послухе истцова гибель (т. е. возмещение полной цены иска) и убытки (судебные издержки)», а «во лже казнити торговою казнию, бити кнутом» (ст. 203 Суд. 1589). В случае оговора предлагается опросить «добрых христиан» числом десять, пятнадцать или даже двадцать человек (ст. 110 Суд. 1589). При расхождении в показаниях свидетелей (послухов) по делам о разбое и грабеже им предлагается либо целовать крест, либо биться на поле между собой (ст. 20 Суд. 1589).

Светский подход в исследовании норм уголовного процесса этого периода вызывает порой недоумение отдельных исследователей. И это объяснимо, потому что принцип историзма требует «не забывать основной исторической связи, смотреть на каждый вопрос с точки зрения того, как известное явление в истории возникло, какие главные этапы в своем развитии это явление проходило, и с точки зрения этого его развития смотреть, чем данная вещь стала теперь». Анализ Судебников в отрыве от той реальности, в которой они формировались, вызывает непонимание степени опасности отдельных преступлений. Так, М. Ф. Владимирский-Буданов отмечает «большую непоследовательность во времена Судебника, когда ябедничество (ложный иск) было уравнено с душегубством (ст. 59)». Советские исследователи, принимая во внимание чисто уголовно-правовую характеристику этого деяния, оппонируя ему, пишут, что «соображения Владимирского-Буданова основаны на непонимании им термина „ябедничество‟, под которым закон в тот период подразумевал не ложный иск, а ложный донос или злостную клевету, что отнюдь — не однородные явления… Под ябедниками законодатель подразумевал лиц, заведомо ложно информировавших суд». Именно в связи с этим «ябедничество» являлось «с точки зрения феодального права, тягчайшим преступлением». По нашему мнению, М. Ф. Владимирский-Буданов и его оппоненты в результате уклонения от исторического подхода не заметили той решающей роли религиозных заповедей в формировании норм уголовного процесса. Ключ к пониманию постановлений заключается в установлении равной противоправности этих деяний самой Библией. И ложное свидетельство (Исх. 20, 16), и убийство (Исх. 20, 13) стоят в ряду наиважнейших заповедей Декалога, запрещенных однозначно без каких-либо оговорок и ссылок на степень их общественной опасности. При том авторитете религии в русском государстве возможно ли представить законодателя, который бы усомнился в правильности начертанного на скрижалях? Безусловно, невозможно. Поэтому, следуя библейской логике, наказания за упомянутые деяния уравниваются. Кроме того, по религиозному пониманию лицо, совершающее ложное свидетельство, таким образом покушается на правду Божью, что придает этому деянию наивысшую степень опасности: «и по тому лживых казнити по приговору, как и в розбойных делех» ((3). 104 Суд. 1606).

Оценка показаний свидетелей, изобличающих преступника, в целом соответствует религиозной традиции. Именно поэтому их именуют «добрыми христианами целовальниками», которые дают показания «по крестному целованию» (ст. 12, 13 Суд. 1497). Закон выделяет две категории надежных свидетелей: во-первых, это дети боярские, присягнувшие «по крестному целованию»; во-вторых, это простые люди «черные», являющиеся христианами. Таковые считаются в высшей мере благонадежными людьми, которые не произнесут «ложного свидетельства на ближнего твоего» (Исх. 20, 16). Только показания истинных добрых христиан приобретают в глазах законодателя абсолютную доказательственную силу. Поэтому оговор в воровстве со стороны пяти или шести таких добрых людей даже при отсутствии других доказательств виновности «влек для оговоренного обязанность удовлетворить требования истца без разбора дела по существу (ст. 12)». В данном случае без судебного следствия «бес суда» виновность считалась доказанной, а приговор законным.

Именно поэтому исследователями (Б. И. Сыромятников, М. Ф. Владимирский-Буданов и др.) институт оговора-обвинения трактовался по-разному. Единства мнений по этому вопросу нет, несмотря на то что норма конкретно указывает личностные качества свидетелей-христиан. Видение этого правового института в отрыве от религиозного подхода, безусловно, не могло указать его правильной трактовки.

Аналогичный религиозный подход к показаниям преступника «татя» встречается в случае оговора им других лиц. Если оговоренный татем человек характеризуется отрицательно, то он подвергается пытке, а выдвинутые в отношении него обвинения — дальнейшему разбирательству. В отношении добропорядочного человека предписывается «татиным речем не верити» (ст. 14 Суд. 1497), потому что как говорится в заповеди: «Недостаточно одного свидетеля против кого-либо в какой-нибудь вине, и в каком-нибудь преступлении, и в каком-нибудь грехе, которым он согрешит: при словах двух свидетелей, или при словах трех свидетелей, состоится… дело» (Втор. 19, 15; Матф. 18, 16). Логичное развитие событий, согласно этой заповеди, обязывает «дати его на поруку до обыску», а обыск оговоренного означает допрос с целью определения репутации подозреваемого. Описывая эту процедуру, Н. М. Карамзин пишет: «беспорочного не касались и требовали от него только поруки до объяснения дела».

Юридическая Загорский Г.И., Зюбанов Ю.А. У истоков российского уголовного судопроизводства (к 1000-летию Русской Правды). Монография

Юридическая Загорский Г.И., Зюбанов Ю.А. У истоков российского уголовного судопроизводства (к 1000-летию Русской Правды). Монография

В монографии дается подробная характеристика одного из первых законодательных источников уголовного судопроизводства нашей страны – Русской Правды, прослеживается взаимосвязь первых актов, регулирующих вопросы судоустройства и судопроизводства, с основными идеями христианства и влияние христианской религии на развитие и становление уголовно-процессуального законодательства российского государства.<br /> Издание может быть рекомендовано студентам и аспирантам юридических учебных заведений, практическим работникам судебных и правоохранительных органов и представляет интерес для читателей, интересующихся проблемами теории и истории уголовного судопроизводства.

Внимание! Авторские права на книгу "У истоков российского уголовного судопроизводства (к 1000-летию Русской Правды). Монография" (Загорский Г.И., Зюбанов Ю.А.) охраняются законодательством!