Сравнительное правоведение. Научно-учебное пособие для магистров

Захарова М.В.

Возрастное ограничение: 0+ Жанр: Юридическая Издательство: Проспект Дата размещения: 04.07.2016 ISBN: 9785392213900 Язык: Объем текста: 193 стр. Формат: epub

Оглавление

Глава I. Общие положения

Глава II. Ценностные основания правовых систем мира

Глава III. Нормативные основания правовых систем мира

Глава IV. Трансформация юридической карты мира в условиях глобализации

Приложения

Для бесплатного чтения доступна только часть главы! Для чтения полной версии необходимо приобрести книгу

Приложения

Приложение 1
Онтология компаративной мысли: XIX — начало XX в.

1. Жан Луи Эжен Лерминье «О методе истории сравнительных законодательств» (фрагменты)

Принимая во внимание тот факт, что философическая наука при ее неисчерпаемой подвижности, уже поставив под сомнение столько революций и систем, до сих пор задается вопросом методологии, сравнительное законодательство, появившиеся, по правде сказать, только в XIX веке, также должно обратиться к данной проблеме. Предметом изучения философии является самая интимная, самая глубокая область человеческой природы: сокровенные тайны души, законы духа, игра страстей; законоведение же изучает самую очевидную и обширную область человеческой природы: ее обряды, обычаи, институты. Главная суть вещей заключается, как сказал Паскаль, в двух бесконечностях, присущих каждой вещи: одна из них величие, а другая — незначительность. Таким образом, можно сказать, что сложность метафизической науки заключается в бесконечности незначительных вещей, а сложность законодательства — в бесконечности вещей необъятных.

И на самом деле, лишь единожды взглянув на историю, мы — ослеплены. Столь бесконечное множество политических организаций, обычаев, законов, обрядов и правил приводят разум в замешательство, а вовсе не развивают его. Таким образом, главнейшая забота человека — пробуждение чувства личности в самом себе, прилагая к этому процессу все свои силы. И есть ли лучший способ преуспеть в этом предприятии, чем противопоставить самого себя природе?

Природа, о которой я веду речь, это не тот ничтожный удел садовника, а величественная природа, чудесное проявление силы, которая разворачивает белое солнечное полотно над головами людей в Африке и как будто выстраивает себе замки из вечных льдов Норвегии, природа — это произведение искусства, ускользнувшее из рук божьих. В этом понимании она подталкивает человека к действию, зовет человечество к величию.

Деятельность человека лежит в основе истории человечества, которая имеет две основные грани: религию и право.

Религия выражает прежде всего желание человека лицезреть Бога и понять первопричину вещей. Мистицизм, или прямая интуиция, направленная на постижение правды, составляет ее сущность. В социальном смысле она является обожествленной формой рационализма.

Право отражает человеческую свободу во всей ее индивидуальности и величии. Находящееся в определенной изоляции, право представляет собой надменную силу, подобную Аяксу; в отношении с религией: согласие между милостью и свободой, независимостью и необходимостью.

Именно посвящая свои индивидуальные силы служению общим законам, люди и народы становятся свободными и сильными.

Вся думающая Европа в наши дни размышляет над двумя проблемами: она изучает историю сравнительных религий и историю сравнительных законодательств. Мы вовсе не утверждаем, что в современной Европе существуют две одноименные книги по данным вопросам, но европейские труды, безусловно, стремятся к созданию этих памятников. Таким образом, все, что мы скажем по вопросу методологии в истории сравнительного законодательства, может быть использовано при изучении религий.

Изучая народы, которые могут гордиться своей историей, мы неизменно отмечаем, что в их законах и обычаях с необходимостью воспроизводятся составляющие всего человечества. Мы поражены соотношениями, различиями и аналогиями в развитии этих народов, и, таким образом, мы приходим к заключению об идентичности человеческой природы. Прежде всего, речь идет о простом изучении фактов, затем об определении качеств и взаимоотношений, а затем о сведении моральных особенностей к самому простейшему их выражению.

Первый результат научного сравнения законодательств — всеобщий характер необходимых человечеству элементов.

Но эти элементы, существующие на различных участках времени и места, развиваются не одинаково. Наш разум оценивает, что тот или иной народ превосходит другие или зауряден по одному или нескольким параметрам пригодности для человечества. Более того, наше собственное положение в реальном мире определяет неизбежные предпочтения. Так, человек любит и предпочитает свою родину всем другим странам, и его амбиции заключаются в наложении разумных санкций на подобное страстное предпочтение, которое называется патриотизмом.

Таким образом, в рамках сравнительного законодательства мы должны говорить о спецификациях и приоритетах. Данные спецификации и приоритеты в целом являются фактом, разумным суждением нерукотворного порядка.

Итак, всеобщность элементов, необходимых для человечества; спецификация и приоритеты в одном из исторических проявлений; последующее развитие составляют элементную базу Истории сравнительного законодательства:

1) всеобщность элементов, необходимых для человечества;

2) спецификация и приоритеты в одном из исторических проявлений;

3) последующее развитие.

Именно эти три элемента составляют элементную базу Истории сравнительного законодательства.

Это наводит нас на мысль о хронологии. Мы живем во времени и под влиянием времени. Время не только фактор, влияющий на нашу чувствительность, но оно также руководит нашим разумом и моральным развитием; более того, оно является историческим законом.

Самый большой недостаток бессмертных работ Монтескье — это отсутствие хронологии. Вико вначале следует временной линии, но и он совершает неразумные возвраты во времени. Сравнительное законодательство XIX века не совершит подобных ошибок: оно должно признать роль хронологии, ведь это не только набор цифр и дат, но и рациональный закон.

Но наша верность прямой линии времен и веков не станет препятствием при проведении сравнений. В истории античных времен мы привнесем сравнения с современными людьми и вещами, в истории настоящего времени — сравнение с античными людьми и вещами; таким образом, посредством хронологического и сравнительного метода факты и идеи соединятся разумно и гармонично.

Обратимся теперь к философии человеческого разума. Говорят, что красота — это великолепие правды; хорошо. Справедливость — проявление и доказательство правды.

Когда в политической и гражданской жизни мы объявляем одни отношения справедливыми, другие — нет, наш разум оценивает реальный факт, и мы остаемся в рациональной сфере права.

Но включает это суждение в себя саму идею права? Как судить, как квалифицировать то или иное отношение без ранее существовавшего закона нашего разума? Этот закон и является самой идеей права. Другими словами, рационализм предполагает идеализм.

Рационализм есть не что иное, как знание и применение разумного мышления, мышления, которое по достоинству оценивает свои собственные особенности, качества, ограничения и взаимоотношения. История законодательства — самая живая форма человеческого рационализма.

Он — высшая форма человеческого интеллекта, это идеализм, который является прямой интуицией, направленной на постижение правды и главных атрибутов нашей природы. В высших сферах человеческой мысли и деятельности идеализм напрямую вдохновляет основоположников религий, законов и систем.

Рационализм не является препятствием на пути идеализма, как полагали некоторые философы, он — ступень к идеализму, спустившись на которую мы ощущаем твердую почву для обсуждения наших интересов и прав.

Более того, любое научное сравнение непременно опирается на рационализм и приводит к идеалистическим концепциям. Мне хотелось бы привести тому пример. Индия и Египет лежат в основе истории религий и истории законодательств. Аналогии, которые можно найти между цивилизациями с берегов Ганга и Мемфиса, — более чем очевидны. Мы видим равную по силе власть теократии над политической магистратурой; король является лишь учеником, агентом претора…

Диодор Сицилийский рассказывает нам, что египетский правитель должен был с утра читать направленные ему письма; а после принятия ванны приносить жертвы богам. Во время церемонии жертвоприношения верховный жрец произносил речь, в которой он перечислял необходимые власти добродетели. Если мы прочтем несколько страниц священных книг, то становится понятно, что не только часы аудиенции и вынесения приговоров были определены, но также то, что правитель мог прогуливаться, принять ванную или нанести визит своей жене только в определенные часы. Он должен был питаться только обычным мясом: ему было позволено потреблять только телятину и утятину, подносимая ему порция вина не только не могла его опьянить, но даже не влияла на выносимые им суждения.

Безусловно, существует полное историческое сходство между Индией и Египтом. То же верховенство божьего закона, священника и теократии. Это соотношение, которое является первым суждением разума, не призывает ли рассудок к заключению о том, что единожды учрежденная теократия приводит к необходимым последствиям? В таком случае, не следует ли нам заняться изучением основ теократии, убедиться в том, что гениальность теократии заключается в умении наполнить Богом и необходимостью любую человеческую вещь, как великую, так и малую. Отправившись по этому пути, мы пожелаем, без сомнения, изучить борьбу теократии с человеческой свободой, и, таким образом, мы столкнемся со сложнейшими проблемами.

Не возникнет ли у нас желания отправиться в глубь веков, для того чтобы понять, как времена повлияли на такие идеи, как идея теократии? И вот мы оказываемся в средневековом Ватикане.

Но наш рассудок, не отправится ли он еще дальше, задавшись вопросом: каковы истинные взаимоотношения между божественной идеей и человеческой свободой? Так мы оказываемся на пути предположений о будущем мира.

Таким образом, следует признать, что рационализм и идеализм лежат в основе не только всех человеческих вещей, но и являются основанием как для законодательств, так и для религий.

Для того чтобы укрепить в нас веру в право, история законодательств имеет двойственный характер: удерживая нас в рамках реальности, она призывает нас к идеалу. Обычаи, институты и законы наций — вовсе не призрачные химеры, но рассудок нации нуждается в целой философической науке о человеческом разуме. Изучение истории человечества является одной из самых срочных задач человечества на сегодняшний день. Боссюэ сказал, что историю нужно читать принцам, когда они станут безразличным к другим людям; он добавляет, что не только принцам, но и любому порядочному человеку стыдно игнорировать род человеческий. И в наше время позор тому народу, который далек от изучения истории человечества, и наказание за подобное невежество — замедление социального развития.

Первым условием формирования социального и политического рассудка является знание прошлого и чувство времени. Наделенные данными знаниями и чувствами, народы и политические деятели прекрасно отдают себе отчет в том, что возможно, а что — нет; они движутся навстречу новым завоеваниям, бесповоротность которых продиктована необходимыми переменами.

Истинное познание истории невозможно без общности духа и разума, само познание развивает это необходимое ей качество. Общность является гением и законом нашего века. Чувство, каким бы благородным оно ни было, мысль, какой бы великой она ни казалась, не могут одержать верх, находясь в изоляции и пытаясь бороться с другими элементами общества. Общество признает непобедимость гармонии единства.

В этой необходимости заключается самая серьезная трудность нашего века, но также его величие. Горе и множество ошибок возникли от нежелания признать величие этого утверждения. Таким образом, в наши дни необходимо наделить общество исторической наукой о ее судьбах и правах. Священнослужители Мемфиса читали историю правителям Египта, мыслители и артисты должны в наши дни прочесть ее нациям. <…>

2. Георг Фридрих Пухта Энциклопедия права (фрагменты)

<…> Право есть общая воля всех членов правового общества (Rechtsgenossen). Все члены народа соединены этим общим юридическим сознанием как общим языком, общей религией (если она естественная) в один союз, основанный на телесном и духовном родстве, выходящий в пределы семейной жизни, возникшей вследствие разделения человечества. Сознание, пронизывающее членов народа как нечто общее, прирожденное им и делающее их духовными членами этого народа, одним словом, народный дух есть источник человеческого или естественного права, действующих в отдельных членах. Следствием этого возникновения является различие прав по народам; особенность юридических воззрений так же, как и язык, принадлежит к характерным признакам различной национальности. Как общность права есть одна из духовных связей, поддерживающих народ, так и своеобразное развитие юридического сознания образует один из элементов, отличающих один народ от других. Когда один народ распадается на многие народы, то между ними замечается родство как в праве, так и в языке, но, с другой стороны, каждый из этих народов будет в обоих отношениях развиваться своеобразным образом. Это явление мы можем наблюдать яснее всего у народов германского племени. Даже в одном народе, не распадающемся на многие, возникают все-таки национальные разветвления, отличающиеся друг от друга таким же образом, как и целые народы: народ распадается на многие племена, последние в свою очередь на более тесные разветвления. Эти части народа в своих юридических воззрениях будут отличаться друг от друга известными особенностями, преимущественно в таких пунктах, на которые решительно влияет индивидуальность; но все-таки эти особенности будут сдерживаться юридическими воззрениями, общими всему народу, по отношению к которым они являются только отдельными, частными отклонениями.

Так, немецкому народу соответствует немецкое право и немецкий язык, как достояние всех его племен и ветвей, на которые он распадается, но вместе с тем находим у каждого племени особенности как в праве, так и в языке, позволяющие признать их отдельными племенами. Право обладает своими провинциализмами так же, как и язык. <…>

3. Антон Фридрих Юстус Тибо «О необходимости всеобщего гражданского права для Германии» (фрагменты)

Со времени Монтескье мы часто слышали, что право должно сообразоваться с обстоятельствами: с почвой, климатом, характером нации и тысячью других вещей. При таких условиях в конце концов все может оказаться справедливым, и самое нелепое найдет где-нибудь свое оправдание. Но в этих воззрениях я могу видеть лишь извращенность взгляда и недостатков глубокого чувства права. По большей части мы имеем здесь дело с простым смешением естественных последствий явления с тем, что может и должно было быть, согласно с разумом. Если человек следует своим прихотям, своей ограниченности и каждому побуждению, как это обыкновенно бывает, и если таким образом проистекают различные законы и учреждения, то это лишь объясняет результат, а не оправдывает его. Право должно стремиться к тому, чтобы объединить людей, а не закреплять различие их косных привычек; оно должно не льстить их дурным свойствам, а приводить их к полному сознанию и вырывать из омута жалкой самостоятельности и ничтожности. Если иногда особые условия требуют и особых законов, как, например, экономических и полицейских, то в общем гражданские законы должны основываться только на требованиях человеческого сердца, рассудка и разума, и весьма редко встретится для них необходимость сообразовываться с обстоятельствами. И если из единства могут произойти некоторые затруднения, то выгоды от него значительно перевешивают неудобства. Стоит только рассмотреть для этого отдельные части гражданского права. Многие из них представляют, так сказать, нечто вроде юридической математики, и никакие местные условия не могут иметь на них решительного влияния. Таковы учения о собственном праве, гипотезах, о договорах и обо всем, что относится к общей части юриспруденции. Даже в тех учениях, на которые человеческая индивидуальность имеет, по-видимому, большее влияние, обыкновенно можно обнаружить, что одно какое-нибудь мнение имеет преимущество над другими. Хваленые различия в юридических установлениях, которым придают такое значение, представляют собой не последствия естественных предрасположений, а результат неразумной замкнутости и безрассудного произвола.

4. Николай Карлович Ренненкампф «О современной обработке сравнительного правоведения» (Заря. 1869. № 3. С. 177–190) (по поводу нового журнала «Revue de droit international et de legislation comparee» publiee par J. Asser, Rolin-Jacquemyns et J. Westake. 1-re Annee. 1869 r. № 1 — фрагменты)

В конце 1868 г. было объявлено об издании Revue de droit international et de legislation comparee. В объявлении было сказано, что содержание нового Revue будет состоять из 2 отделов: первый будет следить за законодательствами важнейших стран Европы и Америки, сообщать в тексте или в извлечениях вновь утвержденные законы, проекты законодательных реформ, а равно — сведения и рецензии о научных трудах и самостоятельные исследования по сравнительному правоведению; для облегчения же юристов, занимающихся иностранными законодательствами, редакция назначала особое прибавление — correspondence — и изъявила готовность отвечать в нем на сделанные ей научные и практические юридические вопросы. Второй отдел посвящен международному праву.

<…>

Почти вслед за объявлением вышел 1-й № Revue, и большинство общих и даже специальных газет и журналов встретили его благоприятными отзывами. На первых страницах этого № помещена передовая статья: «De l‘etude de la legislation comparee et du droit international» (Rolin-Jacquemyns), в которой высказывается взгляд редакции на предмет и метод его обработки, — что чрезвычайно упростило знакомство с направлением Revue и дает возможность судить хотя приблизительно о том, чего можно ожидать от нового издания.

«Развитие сравнительного правоведения составляет одну из характеристических черт нашей эпохи, говорит автор статьи, Г. Ролен-Жекмин (он же и один из редакторов Revue). В настоящее время каждая нация существует со своими индивидуальными отличиями, племенными, филологическими, интеллектуальными и физическими, но вместе с тем каждая стремится подчинить их требованиям человечества и естественного права и принимает в соображение реформы, производимые в этом направлении в других странах. Между нынешними цивилизованными народами установился род благородного соревнования, в котором каждый поочередно дает примеры и пользуется опытом других. Это соревнование сообщает самому патриотизму характер более возвышенный и серьезный, побуждая законодателей и ученых знакомиться с явлениями чужеземными и переносить в отечество все то, что есть в них отличного и полезного»…

«Поставляя своей задачей сравнительное изучение законодательств, мы далеки, говорит г. Ролен, — от мысли и даже надежды — привести все законодательные нормы к одному общему типу, годному для всех народов. Единство не должно уничтожать разнообразия. Несмотря на сближение между расами и государствами, внесенное новейшей цивилизацией, — несмотря на ослабление и уничтожение многих условий прежнего разъединения, существуют и всегда будут существовать непреоборимые препятствия к полному слиянию различных законодательств. Совершенно ошибочна мысль тех, которые думают, что сравнительная разработка права может ослабить национальный дух. Она угрожает лишь национальным предрассудкам. Дух национальный, разумный и законный, лежит в условиях реальных, а не фиктивных, и не может быть заглушен; национальные же предрассудки основываются на ограниченности умственной, неразвитости отношений жизни, и без сомнения должно отказаться от мысли, что для сохранения своей оригинальности и независимости необходимы законы возможно отличные от законов соседних государств. Многие (и даже недавние) примеры доказывают, что сходство законов нисколько не нарушает национального духа. <…>

5. Максим Максимович Ковалевский «Историко-сравнительный метод в юриспруденции и приемы изучения права» (фрагменты)

Историко-сравнительное изучение права — дело пока ещеновое, не только у нас, но и на Западе. Как ни прост может показаться с первого взгляда сам термин сравнительного метода, тем не менее в понимании его конкретного содержания существует доселе полное разногласие. Отсюда необходимость остановиться на первых же порах на вопросе о том, что мы разумеем под сравнительным методом в применении к вопросам права.

Что сравнительный метод предполагает параллельное изучение, по меньшей мере, двух законодательств, что результатом его применения является выделение черт сходства и различия — вот то представление, какое невольно возникает в уме каждого, кто слышит о сравнительном методе в применении к юриспруденции. Здравый смысл говорит вместе с тем всякому, что такого рода сравнение, как бы любопытны ни были сравниваемые факты, никакого научного значения не имеет и иметь не может. В самом деле, какую важность, может иметь, положим, тот вывод, какой получается при сравнении кастового устройства древней Индии с полным отсутствием не только каст, но и сословий в Соединенных Штатах; или какое научное положение вправе мы построить, узнавши из сравнения, что система двух палат существует как в Англии, так и в Бельгии, или что министерство внутренних дел можно найти и в России, и в Испании? — Я привожу, очевидно, только самые резкие примеры, так как они всего нагляднее иллюстрируют мою мысль. Бесполезность простого сравнения законодательств двух народов, стоящих на разных ступенях общественного развития, выступает гораздо слабее, если взять, напр., такие две страны, как Франция или Англия в начале XIX века, и задаться, положим, тем же вопросом о преимуществах политического устройства той или другой, каким занимались сплошь и рядом французские доктринеры эпохи реставрации. Ошибка таких публицистов, как Бенжамен Констан или Барант, — ошибка, отразившаяся самым роковым образом не только в сфере политики, как науки, но и политики, как практики, — состояла именно в том, что, сравнивая государственные учреждения обеих стран и отдавая преимущество английским, они в воссоздании всех особенностей английской конституции с ее аристократическим строем, с ее высоким избирательным цензом, с ее, выражаясь одним словом, феодальными анахронизмами, видели, так сказать, категорический императив разума. В Англии существовала политическая свобода, рассуждали они, во Франции ее не было; в Англии политическая свобода встречалась рука об руку с крупным землевладением, с политическим преобладанием аристократии, с фактической возможностью представительства для одних владетельных классов. Чтобы Франция могла уподобиться Англии, необходимо было, думали доктринеры, воссоздать во Франции аристократию и как земледельческий класс, и как политически правящее сословие; необходимо было установить верхнюю палату из членов искусственно созданной перии, ввести высокий избирательный ценз, одним словом, перенести целиком в общество, в течение веков развивавшееся в направлении к гражданскому равенству и всесословности, недавно еще пережившее в интересах практического упрочения этих общественных идеалов самый крутой переворот, какой запомнит история, привычки и учреждения страны, в которой общественное неравенство уживается с полной политической терпимостью, а потому и свободой. При таком перенесении целиком чужих нравов, обычаев и институтов, очевидно, не принималось в расчет, что обе страны, между которыми производимо было сравнение, находились на двух совершенно различных ступенях развития, что, отсталая в политическом отношении, Франция далеко опередила Англию в отношении общественном и что поэтому то, что считали делом прогресса, было в действительности делом реакции. Таким образом в основании факта пародирования Францией, а по ее образцу и другими государствами континента английской конституции, — лежит в действительности не что иное, как логическая ошибка, — логическая ошибка, которая для своего исправления потребовала революций 30 и 48 года.

Мне кажется, что после сказанного едва ли является необходимость настаивать на том, что простое сравнение между законодательством двух стран, помимо отношения к вопросу о том, в какой мере одна из них отстала от другой в своем общественном развитии, и бесполезно, и опасно; — бесполезно в том смысле, что из факта случайного сходства или не менее возможного различия нельзя выводить ровно никаких научных заключений; опасно, так как, принимая свое произвольное заключение за научный вывод, легко временно навязать стране учреждения и нравы, переворот в которых стоил ей многих усилий и жертв, сжиться с которыми она более не в состоянии иначе, как под условием отказаться от своего прошлого — от своей истории.

Бесплодность простого сравнения учреждений двух произвольно взятых стран в настоящее время так чутко сознается историками права, что они даже отказываются признавать за таким сравнением значение сравнительного метода и называют его просто-напросто методом сопоставительным. Сопоставлять законодательства нескольких народов по тому или другому вопросу, конечно, может быть очень интересно; но делать, на основании этого сопоставления, тот вывод, что одно абсолютно хорошо, а другое абсолютно дурно; что одно поэтому должно быть всюду введено, а другое отовсюду вытеснено — значит ни больше ни меньше, как наглядно доказывать полнейшую неспособность видеть причинную связь между законодательством известного народа и суммой тех общественных явлений, при которых оно развилось. Уже из сказанного ясно, что, говоря о сравнительном методе, мы отнюдь не разумеем под ним простого сравнения или сопоставления. В чем же, если не в сопоставлении, состоит метод сравнительный? — Отвечая на этот вопрос, я позволю себе, прежде всего, изменить несколько самый термин и говорить не о сравнительном методе просто, а о методе историко-сравнительном. При сравнительном методе просто, который для меня то же, что метод сопоставительный, сравнение делается между двумя или более, произвольно взятыми, законодательствами. Китай и Англия, Персия и Франция постоянно сравниваются между собой в сочинении Монтескье, держащегося метода сравнительного, в смысле сопоставительного. О таком сравнении нет и помину в работах тех немногих историков и юристов, которые своими трудами проложили путь и представили образцы историко-сравнительного метода в юриспруденции. Те или другие законодательства сравниваются ими или потому, что те народы, которым принадлежат эти законодательства, происходят от одного общего ствола, а следовательно, и способны были в их глазах вынести из общей родины общие юридические убеждения и институты, или же потому, что, не имея даже такого общего происхождения, а следовательно, и такого общего достояния обычаев, нравов и учреждений, они одинаково дожили или доросли до них, другими словами, достигли одинаковых ступеней общественного развития…

Историко-сравнительный метод является не только средством к построению совершенно новой науки — истории естественного роста человеческих обществ, но и необходимым приемом изучения истории права того или другого народа. С этой точки зрения мы и рассмотрим его в настоящей главе, посвященной обозрению приемов исторического изучения права.

<…>

Значение сравнительного метода вовсе не состоит в открытии новых фактов, а в научном объяснении уже найденных. Очевидно, что с тех пор, как история права стала останавливать на себе внимание юристов, другими словами, с самого возникновения исторической школы правоведения в Германии в конце прошлого и начале нынешнего столетия стала чувствоваться потребность и в объяснении причин, породивших обнаруживаемые историей правовые факты. При узкой специализации научного труда, при исключительном знакомстве с законодательством лишь одного какого-нибудь народа трудно было приписать возникновение в его среде тех или других юридических норм действию общих ему с другими народами причин; оставалось поэтому искать источник их возникновения в той сложной и нелегко расчленяемой причине, которую, говорит Бинер в одном месте своих сочинений, мы привыкли называть духом народа. Года два тому назад я имел уже случай говорить о полной ненаучности такого рода объяснений; избегая повторений, я ограничусь в настоящее время одним лишь указанием на то обстоятельство, что целый ряд правовых явлений, которые немцы отнесли на счет германского духа, а наши славянофилы на счет славянского, оказались общими, не только обеим народностям, но и целому ряду других, хотя и разноплеменных с ними, но достигших в тот или другой период своей истории одинаковых ступеней общественного развития.

<…>

Путем сравнения одного законодательства с возможно большим числом других, притом не случайно взятых, а принадлежащих народам, близким по своему общественному развитию к тому, законодательство которого представляет прямой предмет изучения, юрист-историк приобретает возможность постепенного восхождения до общих мировых причин развития тех или других юридических отношений. Относя в отдельную группу то сравнительно небольшое число норм изучаемого им права, которые обязаны своим возникновением факту прямого заимствования у соседей, историк-юрист открывает действительный источник происхождения для большинства явлений изучаемого им права не в метафизическом представлении о каком-то особом «народном духе», а в вполне реальном факте постепенного осложнения исконной борьбы за существование прогрессивным дифференцированием общественных групп, выделением из родовых и общинных союзов особого религиозного, военно-служилого и ремесленно-торгового классов, постепенным разветвлением правительственных функций и созданием особых органов для каждой из них в лице народных старейшин, советов и собраний с подчиненными им инстанциями. Не настаивая долее на этой мысли, более обстоятельно развитой мной в другом месте, я замечу в заключение, что далеко не все факты юридической жизни народа найдут объяснение себе в одной из двух вышеуказанных причин, — я разумею прямое заимствование или прохождение одинаковых ступеней развития. Сравнительно небольшое число явлений останутся все-таки необъясненными; в этих явлениях и следует видеть действительные особенности правового развития изучаемого народа, источник которых лежит частью в привитых ему историей психических свойствах, частью в физических условиях занимаемой им страны. Сказанного вполне достаточно, чтобы показать, что сравнительный метод составляет необходимый прием при изучении не только всемирно-исторического права, но и истории права какого-нибудь определенного народа. Его применение, не ведя к открытию новых фактов юридической жизни, одно способно дать научное объяснение уже установленным фактам. <…>

Юридическая Захарова М.В. Сравнительное правоведение. Научно-учебное пособие для магистров

Юридическая Захарова М.В. Сравнительное правоведение. Научно-учебное пособие для магистров

Научно-учебное пособие содержит все необходимые общетеоретические и отраслевые материалы по сравнительному правоведению согласно магистерской программе подготовки юридических кадров. Сравнительное правоведение относится к числу базовой (общеобязательной) части профессионального цикла основной образовательной программы ФГОС ВПО по направлению подготовки «Юриспруденция» (квалификация (степень) — «магистр»). Также в учебное пособие вошли хрестоматийные материалы по сравнительному праву, в том числе ранее не публикуемые в России (в частности, перевод первого европейского учебника по сравнительному праву (1836 г.), а также материалы Первого конгресса по сравнительному праву 1900 г.).<br /> Законодательство приведено по состоянию на январь 2016 г.<br /> Учебное пособие адресовано научным и педагогическим работникам, аспирантам и студентам гуманитарных вузов, а также всем тем, кто интересуется проблемами социальной компаративистики.

Внимание! Авторские права на книгу "Сравнительное правоведение. Научно-учебное пособие для магистров" (Захарова М.В.) охраняются законодательством!