Общая теория права: история и современное состояние (к 110-летию А. И. Денисова). Монография

Под ред. Марченко М.Н.

Возрастное ограничение: 0+ Жанр: Юридическая Издательство: Проспект Дата размещения: 04.06.2018 ISBN: 9785392279296 Язык: Объем текста: 434 стр. Формат: epub

Оглавление

Раздел I. Советская теоретико-правовая наука: история и теория

Раздел II. Актуальные проблемы общей теории государства и права

Для бесплатного чтения доступна только часть главы! Для чтения полной версии необходимо приобрести книгу

Раздел II. Актуальные проблемы общей теории государства и права

Ершов В. В

доктор юридических наук, профессор,
заслуженный юрист Российской Федерации,
заслуженный деятель науки Российской Федерации,
академик РАЕН

Теоретические и практические проблемы взаимосвязи, взаимовлияния и соотношения международного и национального права в России

В Конституции России, с одной стороны, содержатся фундаментальные нормы о национальном и международном праве, реализующимся в нашем государстве. Например, «Общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры Российской Федерации являются составной частью ее правовой системы» (ч. 4 ст. 15 Конституции РФ). «В Российской Федерации признаются и гарантируются права и свободы человека и гражданина согласно общепризнанным принципам и нормам международного права…» (ч. 1 ст. 17 Конституции РФ). В то же время, с другой стороны, данные конституционные нормы права оставляют открытыми множество теоретических и практических вопросов, требующих своего необходимого дальнейшего научного анализа и дополнительного правового регулирования. Например: какова природа «общепризнанных принципов и норм международного права»; какие элементы составляют «правовую систему Российской Федерации»; каковы формы международного права, реализующегося в России?

Данные и другие теоретические и практические проблемы национального и международного права, реализующегося в России, прежде всего, хотелось бы проанализировать с позиций наиболее распространенных в мире и, в том числе в нашей стране, типов правопонимания. Длительное время многие научные и практические работники в соответствии с юридическим позитивизмом сводили (и сводят до настоящего времени) право только к закону, «законодательству» (а точнее – к правовым актам), принятым управомоченными органами государственной власти. В этой связи Н. Н. Тарасов, исследуя методологические общетеоретические проблемы советского этапа развития правоведения, сделал убедительный вывод: «основным фактором, определяющим его особенности в области методологических исследований, является императивное политическое “вменение” материалистической диалектики, как единственного научного метода познания права… С учетом этого принципиальной особенностью советского этапа юридической науки является ее развитие в рамках “монистической методологии”».

Однако, на мой взгляд, юридический позитивизм и «монистическая методология», по существу, не оставляют международному праву объективно необходимого и достаточного места в системе форм права, реализующихся в России, не учитывают проверенные веками положения и выводы иных типов правопонимания. Так, по мнению В. В. Попова, в современный период в специальной литературе преобладают три основных типа правопонимания: позитивистский, юснатуралистический и переходный, пытающийся в какой-то мере совместить позитивное и естественное право. В 20-х годах XX века начал складываться социалистический тип правопонимания, получивший практически абсолютное признание. Если социалистическое правопонимание сводило право к национальным правовым актам, принятым правотворческими государственными органами, то в 50−80-х годах XX столетия начали постепенно развиваться и иные разновидности правопонимания. Так, Л. С. Явич и С. А. Комаров подчеркивали связь права и экономики, а также его классовый характер. В. Н. Хропанюк рассматривал право с позиции внеклассовой как систему общеобязательных правил поведения, установленных и охраняемых государством. А. В. Малько с позиции философии прагматизма делал акцент на инструментальном подходе к пониманию права, как средстве социального контроля.

Е. В. Рябченко, критически проанализировав теоретические и практические проблемы сведения права только к правовым актам, принимаемым государством, справедливо заметила: «в результате кризиса позитивистской методологии, господствующей в юриспруденции в России… и основанных на ней философско-правовых идей (не способных разрешить насущные вопросы права и теоретически найти продуктивные пути, средства и формы проведения реформ общественно-политического строя в России) закономерным явился процесс “возрождения” естественного права, имеющего различные теоретико-методологические основы (немецкую классическую философию, религиозно-этическую философию, неокантиантство и неогегельянство». Выдающийся российский юрист П. И. Новгородцев убедительно подчеркивал: естественное право представляет собой «неискоренимую потребность человеческого мышления и исконную принадлежность философии права».

Исследуя историко-философские корни уже современного конституционализма, Ш. И. Алиев обоснованно подчеркнул: «Учения об основных элементах конституционализма (демократия; права человека; республика; представительное правление; разделение властей; правовое, социальное и светское государство; гражданское общество; общественный договор; народный суверенитет и т. д.) не только получили свое обоснование в рамках теории естественного права, но и связаны с ней исторически и генетически. Поэтому сама концепция конституционализма, составленная из перечисленных выше идей, прошла в своем развитии все известные истории поступательные этапы движения общества и представляет собой не что иное, как логичный гносеологический вывод естественно-правовой доктрины».

Переходный тип правопонимания характеризуется попытками ученых, как обоснованно заметила Ф. М. Гаджинова, «во всех возможных вариантах совместить принципы позитивизма и так называемого “юридического натурализма”. Такой путь приводит к “многоуровневому”, или “интегративному”, подходу в правопонимании». В этой связи весьма характерным является вывод В. М. Шафирова: «Право есть явление многоаспектное. Ни одна из теорий в отдельности не дает да и не может дать полное и всестороннее представление о праве… Синтез разных школ права (в особенности естественного права и юридического позитивизма) позволяет выдвинуть, обосновать идею и концепцию естественно-позитивного права или позитивного права в человеческом измерении».

Исследователи занимают различные позиции и в вопросе соотношения естественного и позитивного права. Так, Е. Н. Трубецкой полагал: «…отвергнув естественное право, мы лишили себя всякого критерия (здесь и далее в цитатах выделено нами. – В. Е.) для оценки действующего права». В настоящее время такую позицию разделяют многие современные научные и практические работники. Например, В. В. Попов утверждает: «Противостояние позиций естественного и позитивного права может быть преодолено в том случае, если естественное право рассматривать как цель или модель будущего, желаемого правопорядка, а позитивное право – как средство достижения указанной цели».

В свою очередь Ф. М. Гаджинова пришла к несколько иному выводу: «общепризнанные нормы и принципы международного права могут рассматриваться в качестве источников права первого порядка (для правотворцев), т. е. как обязательный фактор, который должен учитываться при формировании позитивного права; признание их в качестве источника применяемого права будет декларативным, так как их применению препятствует официально признанная форма их выражения». Наконец В. М. Шафиров, несмотря на собственное предложение о необходимости синтеза школ естественного права и юридического позитивизма, утверждает: «по своей сущности естественно-позитивное право есть возведенная в закон (или официальные источники) воля большинства людей, провозглашающая человека, его права и свободы высшей ценностью».

На мой взгляд, естественное право нельзя относить к «критерию» действующего права; «цели или модели будущего, желаемому правопорядку»; «источникам права первого порядка для правотворцев»; «возведенной в закон и иные официальные источники воле большинства людей». Целью права является регулирование конкретных фактических отношений, защита прав и правовых интересов граждан и юридических лиц. Отсюда как естественное, так и позитивное право возможно и необходимо рассматривать в качестве различных типов правопонимания. При таком подходе можно сделать и следующий вывод: по своей сущности национальное и международное право, реализуемое в России, составляет сложную совокупность, в том числе, естественного, социологического и позитивного права. «Наиболее существенным “внутринаучным” процессом современной науки права, – справедливо подчеркивает Н. Н. Тарасов, – является не переход от марксизма к альтернативным философско-методологическим основаниям юридических исследований, а переход от монистической методологии к философско-методологическому плюрализму».

Вместе с тем в теории права и на практике закономерно возник следующий вопрос о том, какова же в действительности «сложная совокупность» международного и национального права? В конце XIX столетия появились первые фундаментальные исследования, посвященные вопросам взаимовлияния и соотношения международного и национального права. Гроций, Пуффендорф, Вольф, Ваттель и другие ученые, изучавшие проблемы международного и национального права с позиции соотношения естественного и позитивного права, признавали примат естественного права.

В то же время Г. Трипель – один из представителей классического дуализма в своей работе «Международное и внутригосударственное право», изданной в 1899 г., изложил основные положения концепции дуализма, в соответствии с которой существуют две самостоятельные системы права – система международного права и система внутригосударственного права, которые лишь взаимодействуют и сближаются, но не объединяются в единую систему права и регулируют различные правоотношения. Система международного права – отношения между государствами. Система внутригосударственного права – отношения между физическими и юридическими лицами.

Как представляется, в период глобализации с позиции интегративного понимания права концепция дуализма по меньшей мере теоретически дискуссионна, а практически контрпродуктивна. Более того: концепция дуализма в необходимой степени не позволяет защищать, например, права и правовые интересы физических и юридических лиц в случае их нарушения национальными органами государственной власти.

В то же время концепция дуализма достаточно широко распространена и в настоящее время. Так, Б. И. Нефедов уже в 2011 г., исходя из концепции дуализма, писал: «Право… имеет свою структуру. Прежде всего оно делится на самостоятельные независимые правовые системы – международное право и внутригосударственное право отдельных государств». Искусственное и теоретически спорное разграничение международного и внутригосударственного права привело Б. И. Нефедова к дальнейшим дискуссионным выводам о возникновении в праве межсистемых надотраслевых образований как форм взаимодействия национальных и международной правовых систем в регулировании международных не межгосударственных отношений. По мнению Б. И. Нефедова, «предметом правового регулирования межсистемных надотраслевых образований являются не внутригосударственные, а международные не межгосударственные (транснациональные) отношения. От международных межгосударственных отношений они отличаются по своему субъектному составу (хотя бы одной из сторон здесь всегда является физическое или юридическое лицо), а от внутригосударственных отношений тем, что они всегда отягощены “иностранным (международным) элементом”». Весьма характерен и итоговый результат таких предложений: как отмечает сам Б. И. Нефедов, «особенностью транснациональных отношений является то, что они не имеют “собственной” правовой системы. Поэтому в их регламентации и в их непосредственном регулировании принимают участие и нормы национального права, и нормы международного права, и нормы права иностранных государств». К сожалению, Б. И. Нефедов, по существу, оставил открытым вопрос о применении национальными судами норм международного права и норм права иностранных государств. Думаю, реализация на практике таких предложений не может не привести к противоречивой судебной практике, а также к грубым нарушениям прав и правовых интересов физических и юридических лиц.

В отличие от дуализма с позиции монизма международное и внутригосударственное право существуют в единой системе права. Как известно, в специальной литературе выработано два вида монизма с приоритетом:

– внутригосударственного права;

– международного права.

Монизм с приоритетом внутригосударственного права основан, в частности, на работах Г. Гегеля, полагавшего, что международное право – это внешнее государственное право, а суверенитет государства является высшей международной ценностью. Вместе с тем даже Ж. Боден, в XVI в. выделивший категорию «суверенитет», предоставленный не государству, а государю, рассматривал его не как абсолютный, а как относительный. Необходимо подчеркнуть: еще в XVI в. Ж. Боден понимал теоретическую несостоятельность и практическую невозможность абсолютного государственного суверенитета.

Однако уже в XXI в. многие научные и практические работники продолжают исходить из идеи абсолютного государственного суверенитета, не приводя достаточных теоретических, правовых и практических аргументов. Так, Е. Ю. Степкин сделал вывод о необходимости установления Конституционным Судом РФ соответствия норм международного права Конституции РФ. «Предлагается дополнить, – написал он, – ч. 4 ст. 15 Конституции РФ включением в нее положений о нормах международного права, а именно: “Конституционный Суд Российской Федерации по жалобам на нарушение конституционных прав и свобод граждан и по запросам судов проверяет конституционность закона и (или) нормы международного права, примененных или подлежащих применению в конкретном деле, в порядке, установленном федеральным законом”». Полагаю, данная концепция основана на первом предложении ч. 4 ст. 15 Конституции РФ: «общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры Российской Федерации являются составной частью ее правовой системы». Вероятно, на этом же основании В. Д. Зорькин считает, что Европейская конвенция по правам человека – часть российского конституционного права, и критикует радикальный монизм в своей статье «Вызовы глобализации и правовая концепция мироустройства».

К чему в результате такой подход приводит в сложившейся судебной практике? Приведу только два примера. Первый связан с природой постановлений Европейского Суда по правам человека и возобновления производства по делу судами общей юрисдикции или арбитражными судами в результате установленного Европейским Судом по правам человека нарушения положений Конвенции о защите прав человека и основных свобод. В соответствии с ч. 4 ст. 413 УПК РФ установленное Европейским Судом по правам человека нарушение положений Конвенции о защите прав человека и основных свобод при рассмотрении судом Российской Федерации уголовного дела является «новым обстоятельством». В ч. 2 ст. 413 УПК РФ дается аутентичное толкование оценочного понятия «новые обстоятельства» – это «обстоятельства, не известные суду на момент вынесения судебного решения…». Вместе с тем, на мой взгляд, очевидно, что, во-первых, Конвенция о защите прав человека и основных свобод не «обстоятельство», т. е. не факт, а международный договор – форма международного права; во-вторых, – не «новый» «факт», а право, обязательное для применения российскими судами и существовавшее на момент рассмотрения уголовного дела. Согласно ч. 3 ст. 311 АПК РФ, установленное Европейским Судом по правам человека нарушение положений Конвенции о защите прав человека и основных свобод также относится к «новым обстоятельствам».

Действующий ГПК РФ длительное время вообще не предусматривал каких-либо норм права, которые должен применять суд общей юрисдикции при рассмотрении дел в случае установления Европейским Судом по правам человека нарушения национальным судом положений Конвенции о защите прав человека и основных свобод. Практика судов общей юрисдикции складывалась в соответствии с юридическим позитивизмом. Так, Конституционным Судом РФ в постановлении от 26 февраля 2010 г. № 4-П по делу о проверке конституционности части второй статьи 392 Гражданского процессуального кодекса Российской Федерации в связи с жалобами граждан А. А. Дорошок, А. Е. Кота и Е. Ю. Федотовой было установлено: «в удовлетворении заявлений А. Е. Кота и А. А. Дорошка о пересмотре по вновь открывшимся обстоятельствам постановлений судов надзорной инстанции было отказано со ссылкой на то, что ст. 392 ГПК Российской Федерации содержит исчерпывающий перечень оснований для такого пересмотра, в число которых вынесение Европейским Судом по правам человека решения в пользу заявителя не входит». В то же время Конституционный Суд РФ, несмотря на то, что в ГПК РФ имелся пробел, не содержалась норма права, противоречащая Конституции РФ, во-первых, принял запрос к своему производству. Во-вторых, Конституционный Суд РФ весьма спорно постановил: «Признать часть вторую статьи 392 ГПК Российской Федерации не противоречащей Конституции Российской Федерации, поскольку… она не может рассматриваться как позволяющая суду общей юрисдикции отказывать в пересмотре по заявлению гражданина вынесенного им судебного постановления по вновь открывшимся обстоятельствам в случае, если Европейским Судом по правам человека установлено нарушение положений Конвенции о защите прав человека и основных свобод при рассмотрении конкретного дела…»

Вместе с тем, на мой взгляд, с позиций интегративного понимания права, а также единой системы форм национального и (или) международного права, реализующегося в государстве, представляется теоретически более обоснованной точка зрения, сформулированная в п. 9 постановления Пленума Верховного Суда РФ от 10 октября 2010 г. № 5 «О применении судами общей юрисдикции общепризнанных принципов и норм международного права и международных договоров Российской Федерации», в соответствии с которой «при осуществлении правосудия суды должны иметь в виду, что по смыслу ч. 4 ст. 15 Конституции Российской Федерации … неправильное применение судом общепризнанных принципов и норм международного права и международных договоров Российской Федерации может являться основанием к отмене или изменению судебного акта».

Следовательно, с позиций интегративного понимания права, а также единой системы форм национального и (или) международного права, реализующегося в государстве, возможно сделать иной вывод: международное право является правом, обязательным для применения судами, а не «новым» или «вновь открывшимся» «обстоятельством». Предлагаю внести соответствующие и единообразные изменения в УПК РФ, АПК РФ и ГПК РФ.

Второй пример связан с постановлением «Константин Маркин … против Российской Федерации», вынесенным Европейским Судом по правам человека 7 октября 2010 г. К. Маркин являлся военнослужащим военной части № 41480. 30 сентября 2005 г. жена К. Маркина родила третьего ребенка. В тот же день суд вынес решение о расторжении брака между супругами. 6 октября 2005 г. родители заключили соглашение, согласно которому их трое детей остались жить с К. Маркиным. 11 октября 2005 г. К. Маркин обратился к начальнику воинской части с просьбой предоставить ему отпуск по уходу за ребенком продолжительностью три года. 12 октября 2005 г. начальник воинской части отказал К. Маркину в его заявлении, ссылаясь на то, что по закону такой отпуск предоставляется лишь военнослужащим женского пола. 30 ноября 2005 г. К. Маркин обратился с соответствующим заявлением в суд. 14 марта 2006 г. Пушкинский гарнизонный военный суд отказал К. Маркину в удовлетворении иска в связи «с отсутствием оснований в российском законодательстве». 27 апреля 2006 г. Ленинградский окружной военный суд оставил вынесенное решение в силе. Кассационная инстанция поддержала мотивировку решения суда первой инстанции, добавив дополнительный довод: …размышления заявителя относительно равноправия мужчин и женщин… не могут служить основанием для отмены решения суда первой инстанции...

11 августа 2008 г. К. Маркин обратился в Конституционный Суд РФ.

15 января 2009 г. Конституционный Суд РФ вынес, к сожалению, не постановление, а определение с «положительным содержанием», которым отклонил жалобу К. Маркина, заметив: «…федеральный законодатель, определяя специальный правовой статус военнослужащих, вправе в рамках своей дискреции устанавливать для них как ограничения в части реализации гражданских прав и свобод, так и особые обязанности…».

Первая секция Европейского Суда по правам человека в своем постановлении от 7 октября 2010 г. подчеркнула: «государства могут наложить определенные ограничения на права военнослужащих в случае реальной опасности нарушения боеспособности вооруженных сил … отметила отсутствие конкретных доказательств, подтверждающих предполагаемый ущерб национальной безопасности… Конституционный Суд Российской Федерации основывал свое решение на чистом предположении… Наконец, в постановлении Европейского Суда по правам человека также замечено: «Европейский Суд особенно поражен утверждением Конституционного Суда Российской Федерации, что военнослужащий, желающий заботиться о собственных детях, может уволиться из вооруженных сил».

В то же время с позиций интегративного понимания права, а также единой системы форм национального и (или) международного права, реализующегося в государстве, исковое заявление К. Маркина о предоставлении отпуска по уходу за ребенком могло бы быть удовлетворено уже в суде первой инстанции. Для этого суд должен был бы применить Конвенцию МОТ № 156 «О равном обращении и равных возможностях для трудящихся мужчин и женщин: трудящихся с семейными обязанностями», вступившую в силу для России 13 февраля 1999 г. В соответствии со ст. 3 Конвенции МОТ № 156 «для обеспечения подлинного равенства обращения и возможностей для трудящихся мужчин и женщин одна из целей национальной политики каждого члена Организации заключается в том, чтобы лица с семейными обязанностями, которые выполняют или желают выполнять оплачиваемую работу, могли осуществлять свое право на это, не подвергаясь дискриминации, и, насколько это возможно, гармонично сочетая профессиональные и семейные обязанности». Поскольку Конвенция МОТ № 156 ратифицирована Федеральным законом от 30 октября 1997 г. № 137-ФЗ и вступила для России в силу 13 февраля 1999 г., постольку в соответствии с ч. 4 ст. 15 Конституции РФ она имеет преимущественную силу перед российским федеральным законом, ограничивающим права мужчин-военнослужащих на выполнение своих семейных обязанностей по воспитанию детей, и подлежит обязательному применению российскими судами. Необходимо также дополнительно подчеркнуть: в соответствии с п. 2 Декларации МОТ от 18 июня 1998 г. «Об основополагающих принципах и правах в сфере труда» все государства – члены МОТ, даже если они не ратифицировали основополагающие Конвенции МОТ, имеют обязательство, вытекающее из самого факта их членства в Организации, соблюдать, содействовать применению и претворять в жизнь принципы, касающиеся основополагающих прав. Одним из таких основополагающих принципов является недопущение дискриминации в области труда и занятий, в том числе по полу.

Приведение подобных примеров можно было бы продолжать бесконечно. Однако рамки монографии не позволяют этого делать. Вместе с тем даже два проанализированных выше примера, думаю, делают возможным сделать следующие выводы. Первый: позитивистское правопонимание, ограничивающее «все» право только национальным законом («законодательством»), а также разделение международного права и внутригосударственного права на две системы права, регулирующие различные правоотношения, в конечном итоге может привести к нарушениям прав и правовых интересов физических и юридических лиц. Второй: интегративное понимание права, а также включение национального и (или) международного права, реализующегося в государстве, в единую, развивающуюся и многоуровневую систему форм внутригосударственного и международного права, реализующихся в России, наоборот, в конечном результате может способствовать эффективной защите прав и правовых интересов физических и юридических лиц. Следовательно, будущие проблемы судебного правоприменения нередко изначально закладываются в правотворческом процессе. В свою очередь, зачастую в основе проблем правотворчества находятся дискуссионные типы правопонимания. И прежде всего юридический позитивизм.

Второй вид монизма – монизм с приоритетом международного права над внутригосударственным правом традиционно разграничивают на: радикальный и умеренный монизм. Думаю, ярким примером умеренного монизма второго вида является второе предложение ч. 4 ст. 15 Конституции РФ: «Если международным договором Российской Федерации установлены иные правила, чем предусмотренные законом, то применяются правила международного договора». Как представляется, умеренный монизм, основанный на соблюдении суверенитета государства, объективно и осознанно ограниченном в той или иной мере на различных исторических этапах развития самим государством, в максимально возможной степени учитывает, с одной стороны, собственные политические, экономические, правовые и иные интересы самого государства, с другой – объективные процессы глобализации, происходящие в мире.

В связи с изложенными теоретическими и правовыми аргументами, исходя из интегративного понимания права, полагаю возможным сделать несколько выводов.

Первый: считаю теоретически обоснованным, а практически необходимым национальное и (или) международное право, реализующееся в государстве, включать в единую, развивающуюся и многоуровневую систему форм национального и (или) международного права, реализующихся в государстве.

Второй: предлагаю установить соотношение отдельных форм международного и внутригосударственного права с позиции умеренного монизма и в соответствии с концепцией относительного суверенитета.

Третий: думаю, необходимо дополнить Конституцию РФ специальными принципами и нормами права, в соответствии с которыми необходимо установить компетенцию соответствующих национальных органов государственной власти в определении соотношения отдельных форм международного и внутригосударственного права.

В то же время соотношение между отдельными формами международного и национального права в специальной литературе анализируется явно недостаточно. Необходимый и достаточный ответ на этот сложнейший правовой вопрос отсутствует также в Конституции РФ, российских кодексах и иных федеральных законах. В этой связи эта проблема не нашла своего разрешения и в постановлении Пленума Верховного Суда РФ «О применении судами общей юрисдикции общепризнанных принципов и норм международного права и международных договоров Российской Федерации» от 10 октября 2003 г. № 5.

Думаю, в основе такого положения вновь находится юридический позитивизм, ограничение «всего» права только «законом», «законодательством» и т. д. В то же время с позиции интегративного правопонимания такой ответ сформулировать возможно: право прежде всего выражается в принципах и нормах права, содержащихся в единой, развивающейся и многоуровневой системе форм национального и международного права, реализующихся в России.

Принципиально новым также является вопрос и о соотношении форм международного права между собой.

Правовое значение в ответе на данный вопрос имеет ст. 103 Устава ООН, в соответствии с которой, «в том случае, когда обязательства членов Организации по настоящему Уставу окажутся в противоречии с их обязательствами по какому-либо другому международному соглашению, преимущественную силу имеют обязательства по настоящему Уставу». Статьей 36 Статута Международного Суда, принятого 26 июня 1945 г., установлено: «…государства – участники настоящего Статута могут в любое время заявить, что они признают без особого о том соглашения, ipso facto, в отношении любого иного государства, принявшего такое же обязательство, юрисдикцию Суда обязательной по всем правовым вопросам, касающимся:

а) толкования договора;

б) любого вопроса международного права…»

Статья 59 Статута Международного Суда устанавливает обязательность решения суда для сторон, участвующих в деле. Решение Международного Суда окончательно и не подлежит обжалованию (ст. 60 Статута Международного Суда).

Важнейшее правовое значение имеет и Венская конвенция «О праве международных договоров», принятая 23 мая 1969 г. Согласно ст. 1 данной Конвенции, «настоящая Конвенция применяется к договорам между государствами». Таким образом, в соответствии со ст. 103 Устава ООН, ст. 53, 64, 71 Венской Конвенции «О праве международных договоров» можно сделать вывод: основополагающие (общие) принципы и нормы международного права имеют преимущественную силу (jus cogens – императивная норма) над специальными принципами и нормами права, содержащимися в международных договорах, отклонение от основополагающих принципов и норм международного права недопустимо, любой международный договор в этих спорах рассматривается как недействительный и не подлежащий применению.

Рассматривая вопрос о соотношении специальных принципов и норм права, содержащихся в обычаях международного права, с принципами и нормами права, выработанными в иных формах международного права, например, Р. З. Зумбулидзе анализирует три возможных теоретических варианта. Первый – обычай выступает в дополнение к «закону» (consuetude secundum legem). Второй – обычай действует «кроме закона» (consuetude praeter legem). Третий – обычай реализуется «против закона» (consuetude adversus или contralegem). Как представляется, в международном праве принципы и нормы, установленные в обычаях международного права, могут реализовываться в дополнение к иным принципам и нормам международного права (consuetude secundum legem). Такой вывод, в частности, подтверждается преамбулой Венской конвенции «О праве международных договоров», в соответствии с которой «…нормы обычного международного права будут по-прежнему регулировать вопросы, которые не нашли решения в положениях настоящей Конвенции». В этой связи считаю возможным установить следующую иерархию форм международного права, реализующихся в России: 1) основополагающие (общие) принципы и нормы международного права; 2) специальные принципы и нормы права, выработанные в международных договорах; 3) специальные принципы и нормы права, содержащиеся в обычаях международного права.

Юридический позитивизм, ограничивающий практически «все» российское право «законом», «законодательством» и т. д., теоретически не предусматривает существование национального права в иных формах. Отсюда с позиции юридического позитивизма не возникает и вопрос об их соотношении. Вместе с тем, исходя из интегративного понимания права, внутригосударственное право объективно существует не только в форме правовых актов, но и также прежде всего в формах – основополагающих (общих) принципов российского права, правовых договоров и обычаев российского права.

Необходимо заметить: в последнее время появились работы, в которых основополагающие (общие) принципы российского права относят не к идеям, а к фундаментальной форме российского права. Например, В. В. Ершов в автореферате диссертации на соискание ученой степени кандидата юридических наук на тему: «Юридическая природа общих и гражданско-правовых принципов» теоретически убедительно писал: «принципы российского права с позиций интегративного правопонимания и теории систем определены как самостоятельная основополагающая (фундаментальная) внешняя форма российского права, определяющая его сущность, обеспечивающая сбалансированное состояние (гомеостазис) национального права, его взаимосвязь, целостность и внутреннее единство; непротиворечивость, последовательность, ожидаемость и предсказуемость правотворческого и правореализационного процессов». В. В. Ершовым также выработано теоретически обоснованное предложение «…об отнесении основополагающих принципов российского права к неоспоримому праву (iuscogens), обязательному как для управомоченных правотворческих органов и лиц, так и для органов и лиц, реализующих российское право, в том числе для судов в процессе судебного правоприменения».

Учитывая изложенные выше теоретические и правовые аргументы, считаю возможным установить в Конституции РФ, кодексах и иных федеральных законах следующую иерархию форм российского права: основополагающие (общие) принципы национального права, правовые акты, обычаи российского права. Вопрос о месте правовых договоров в этой системе требует специального анализа, поскольку существуют правовые договоры различного иерархического уровня. Вопрос о соотношении отдельных форм национального права с отдельными формами международного права, как представляется, в каждом государстве должен разрешаться индивидуально и самостоятельно. Прежде всего, исходя из его конкретного экономического и политического положения.

Активная дискуссия среди специалистов возникла после принятия Конституционным Судом России постановления от 14 июля 2015 г. № 21-П «По делу о проверке конституционности положений статьи 1 Федерального закона “О ратификации Конвенции о защите прав человека и основных свобод и Протоколов к ней”, пунктов 1 и 2 ст. 32 Федерального закона “О международных договорах Российской Федерации”, частей 1 и 4 статьи 11, пункта 4 части 4 статьи 392 Гражданского процессуального кодекса Российской Федерации, частей 1 и 4 статьи 13, пункта 4 части 3 статьи 311 Арбитражного процессуального кодекса Российской Федерации, частей 1 и 4 статьи 15, пункта 4 части 1 статьи 350 Кодекса административного судопроизводства Российской Федерации и пункта 2 части 4 статьи 413 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации в связи с запросом группы депутатов Государственной Думы». В соответствии с данным постановлением суд общей юрисдикции, арбитражный суд при рассмотрении в установленном процессуальным законодательством порядке дела в связи с принятием Европейским Судом по правам человека постановления, в котором констатируется нарушение в Российской Федерации прав и свобод человека при применении закона либо отдельных его положений, придя к выводу, что вопрос о возможности применения соответствующего закона может быть решен только после подтверждения его соответствия Конституции Российской Федерации, обращается с запросом в Конституционный Суд Российской Федерации о проверке конституционности этого закона.

В то же время Конституция Российской Федерации и международные договоры, тем более ратифицированные в России, – самостоятельные формы национального и международного права, реализующиеся в нашей стране. Так, согласно ч. 1 ст. 15 Конституции Росси, «законы и иные правовые акты, принимаемые в Российской Федерации, не должны противоречить Конституции Российской Федерации». В соответствии с ч. 4 ст. 15 Конституции России «общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры Российской Федерации являются составной частью ее правовой системы». Наконец, «Российская Федерация в соответствии со статьей 46 Конвенции признает ipso facto и без специального соглашения юрисдикцию Европейского Суда по правам человека обязательной по вопросам толкования и применения Конвенции и протоколов к ней в случаях предполагаемого нарушения Российской Федерацией положений этих договорных актов, когда предполагаемое нарушение имело место после их вступления в действие в отношении Российской Федерации» (ст. 1 Федерального закона «О ратификации Конвенции о защите прав человека и основных свобод и Протоколов»).

В заключении хотелось бы подчеркнуть: во-первых, в данном параграфе лишь затронуты отдельные общие теоретические и практические проблемы национального и (или) международного права, реализующегося в государстве, прежде всего в России, перечень которых, думаю, было бы возможно бесконечно продолжать. Во-вторых, – проанализированные и другие общие теоретические и практические проблемы национального и (или) международного права с позиции юридического позитивизма и синтезированного правопонимания не находят ответов вообще либо в специальной литературе вырабатываются ответы по меньшей мере теоретически недостаточные либо дискуссионные, а практически контрпродуктивные. И наоборот, в-третьих, с позиции интегративного понимания права данные (и многочисленные другие) проблемы внутригосударственного и международного права, думаю, могут найти не только теоретическое обоснование, но и практическое разрешение.

В современных условиях глобализации одной из важнейших юридических теоретических и практических проблем, прежде всего связанной с государственным суверенитетом, является соотношение международного и внутригосударственного права. В зарубежной и российской специальной литературе, как правило, выделяют два традиционных свойства государственного суверенитета: верховенство государственной власти по отношению к другим социальным властям внутри страны и независимость государства по отношению к другим государствам вовне. Категорию «суверенитет» в XVI в. выделил Ж. Боден как «суверенитет, данный государю» для «осуществления суверенной властью справедливого управления многими семьями и тем, что находится в их общем владении». В дальнейшем суверенитет стал рассматриваться как один из основных признаков собственно государства.

Характерно, что еще Ж. Боден понимал практическую невозможность установления и реализации абсолютного суверенитета, подчеркивая объективное существование его определенных пределов. «Абсолютная власть государей и суверенных властителей, – разъяснял Ж. Боден, – никоим образом не распространяется на законы Бога и природы». В конце XIX – начале XX в. Г. Еллинек, проанализировав исторический опыт европейских государств, пришел к убедительным выводам: 1) «суверенитет есть не абсолютная, а историческая категория»; 2) история «неопровержимо показывает, что государства, которые теперь считаются издавна суверенными, никогда не имели такого характера». Г. Кельзен в середине XX в., также соглашаясь и развивая положение об относительности государственного суверенитета, справедливо подчеркивал: абсолютный суверенитет одного государства с неизбежностью «исключает суверенитет любого другого государства». Наконец, уже в начале XXI в. М. Н. Марченко обоснованно констатировал: в дальнейшем в «…теоретическом и практическом плане суверенитет все больше эволюционировал от абсолютного суверенитета (хотя и в номинальном виде) к относительному…».

Таким образом, возможно сделать вывод: начиная с XVI в. и до настоящего времени суверенитет государств в практическом плане объективно существовал и теоретически исследовался преимущественно как относительный, а не как абсолютный. Далее, необходимо подчеркнуть: суверенитет государств, прежде всего, может быть добровольно ограничен им самим, в частности, в результате подписания соответствующих международных договоров, в том числе о наднациональных судебных органах. Так, Россия Федеральным законом от 30 марта 1998 г. № 54-ФЗ (с последующими изм. и доп.) ратифицировала Европейскую конвенцию о защите прав человека и основных свобод, признав юрисдикцию Европейского Суда по правам человека.

Обращение к теоретическим проблемам правопонимания в современную эпоху глобализации имеет не только академический, но практический интерес. Глобализация – сложнейший феномен правовой, политической, социально-экономической, экологической, культурной и т. д. взаимозависимости граждан и государств, в том числе, выражающийся во все более активном взаимовлиянии международного и национального права, перемещении людей, товаров, услуг, капитала и людей через границы государств. В этой связи международное право с объективной необходимостью становится не «стандартом» и «эталоном» национального права, а реальным средством правового регулирования общественных отношений в единой системе с национальным правом. Современные правотворческие и правоприменительные процессы, происходящие в России, невозможны без исследования и учета общемировых интеграционных, в частности, экономических и правовых процессов. Отсюда систему права, реализующегося в России, невозможно себе представить вне связи с международным правом.

Российские кодексы содержат различные варианты ответов на вопрос о соотношении международного и внутригосударственного права. Так, ст. 10 Трудового кодекса РФ лишь текстуально воспроизводит ч. 4 ст. 15 Конституции РФ. Статья 6 Семейного кодекса РФ, ст. 3 Воздушного кодекса РФ, ст. 4 Земельного кодекса РФ и ст. 9 Жилищного кодекса РФ учитывают ч. 4 ст. 15 Конституции РФ не в полной мере: «если международным договором Российской Федерации установлены иные правила, чем те, которые предусмотрены… законодательством, применяются правила международного договора». В национальных кодексах также не содержатся нормы права о соотношении иных форм международного права (основополагающих (общих) принципов международного права и обычаев международного права) с формами российского права. Такие нормы права также отсутствуют и в Конституции России.

Современные российские специалисты занимают различные позиции по вопросу о соотношении международного и национального права. Например, Н. А. Цивадзе полагает: «необходимым элементом современного конституционного законодательства стало положение, закрепляющее соотношение международного и внутригосударственного права. Вопрос о соотношении международного права и национального решается в пользу сближения норм двух систем с целью их эффективного взаимодействия». Однако использованное Н. А. Цивадзе понятие «сближение» лишь подчеркивает наличие двух систем права и не отвечает на вопрос о соотношении международного и внутригосударственного права. Е. Ю. Степкин занимает несколько отличную позицию: «важное значение имеет выбор государством концепции соотношения международного и внутригосударственного права, среди которых основными являются дуалистическая и монистическая (с приоритетом международного права). При характеристике соотношения современного международного права с внутригосударственным правом России можно говорить о диалектическом сочетании обеих концепций». Вместе с тем выработанное автором понятие «диалектическое сочетание» также в достаточной степени не отвечает на длительный спор между сторонниками дуалистической и монистической концепции о соотношении международного и национального права.

Уход от ответа на принципиальный вопрос в дальнейшем, на мой взгляд, приводит Е. Ю. Степкина по меньшей мере к спорным выводам: «предлагается дополнить, – пишет он, – ч. 4 ст. 125 Конституции РФ включением в нее положений о нормах международного права, а именно: “Конституционный Суд Российской Федерации по жалобам на нарушение конституционных прав и свобод граждан и по запросам судов проверяет конституционность закона и (или) нормы международного права, примененных или подлежащих применению в конкретном деле, в порядке, установленном федеральным законом”. В результате Е. Ю. Степкин, по существу, делает предложение о создании монистической концепции «наоборот» с приоритетом национального права над международным. Возникают как минимум два вопроса. Первый: как и кем такие постановления Конституционного Суда РФ будут исполняться? Второй – соответствует ли такое предложение действующей Конституции РФ и основополагающим идеям естественного права и правового государства? Думаю, вопросы являются риторическими.

С другой стороны, противореча сам себе, Е. Ю. Степкин справедливо отмечает: «в мире преобладают две основные концепции – это дуалистическая концепция и монистическая концепция (та ее разновидность, которая утверждает примат международного права). Что касается нашей страны, то здесь нельзя однозначно сказать, что Россия избрала себе какую-либо определенную концепцию. С одной стороны, действуют положения дуалистической концепции о том, что международное и внутригосударственное право – это самостоятельные системы, взаимодействующие между собой. С другой стороны, нельзя не учитывать положения ч. 4 ст. 15 Конституции РФ, в которой общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры РФ признаются частью правовой системы России, а также признается преимущество международных договоров РФ перед внутренними законами, что укладывается в рамки монистической концепции примата международного права над внутригосударственным». Далее, подтверждая свой вывод, Е. Ю. Степкин делает компромиссное предложение: «если внимательно присмотреться к законодательству и к практике государства, то окажется, что в большинстве случаев речь идет не о примате, т. е. абсолютном превосходстве международных норм, а о более мягком характере соотношения, которое можно определить как “приоритет”. Действительно, ведь международные нормы действуют на территории нашей страны только в силу самой конституционной нормы и их приоритет не распространяется на Конституцию РФ».

Достаточно сложную и противоречивую позицию, на мой взгляд, занимает Б. Л. Зимненко, полагающий, во-первых, что «ни при каких условиях сама по себе норма международного права не в состоянии регулировать отношения, возникающие между субъектами национального права, даже если законодательство государства “санкционирует” такое действие». Во-вторых, «принимая во внимание самостоятельность правовых порядков, основывающихся на международном и национальном праве, – думает Б. Л. Зимненко, – связь международного и национального права должна рассматриваться через процесс взаимодействия, а не соотношения, как утверждает большинство представителей отечественной и зарубежной доктрины международного права… международно-правовая норма и норма внутригосударственного права являются нормами различных правовых систем, которые могут взаимодействовать, но не коллидировать друг с другом. В-третьих, делает весьма спорный вывод Б. Л. Зимненко, взаимодействие международного и внутригосударственного права в сфере отношений с участием субъектов национального права осуществляется в форме национально-правовой имплементации. Причем выделяются следующие основные методы национально-правовой имплементации: метод внутригосударственного правотворчества; метод инкорпорационной отсылки; метод толкования. Вследствие действия метода инкорпорационной отсылки к источникам и нормам международного права, – в рамках правовой системы государства образуется внутригосударственная правовая норма, элементы логической структуры которой, а также компоненты содержания которой закрепляются одновременно как в источниках международного права, ставших частью правовой системы государства, так и в источниках национального права».

В то же время, на мой взгляд, действующая Конституция РФ прямо не гарантирует примата или приоритета международного права над российским правом, к сожалению, содержит нормы, отражающие как элементы дуалистической, так и монистической концепции. Так, с одной стороны, во-первых, ч. 2 ст. 4 Конституции РФ установила: «Конституция Российской Федерации и федеральные законы имеют верховенство на всей территории Российской Федерации». Во-вторых, ч. 4 ст. 15 Конституции РФ не отвечает на важнейший вопрос о соотношении общепризнанных (основополагающих, общих) принципов и норм международного права с Конституцией РФ. В-третьих, ч. 1 ст. 120 Конституции РФ гласит: «судьи независимы и подчиняются только Конституции Российской Федерации и федеральному закону». Отсюда многие исследователи утверждают о приоритете Конституции РФ над международным правом. Весьма характерно мнение

Б. Л. Зимненко: «Конституция РФ в рамках правовой системы России обладает высшей юридической силой по отношению ко всем внутригосударственным нормативным актам, а также положениям, предусматриваемым источниками международного права, ставшими частью правовой системы государства. В случае возникновения коллизии между конституционными положениями и положениями международного права, государственный орган должен руководствоваться положениями, закрепленными в Конституции РФ».

С другой стороны, во-первых, ч. 4 ст. 15 Конституции РФ устанавливает приоритет международных договоров Российской Федерации над национальными законами. Во-вторых, ч. 1 ст. 17 Конституции РФ содержит важнейшее положение: «в Российской Федерации признаются и гарантируются права и свободы человека и гражданина согласно общепризнанным принципам и нормам международного права». В-третьих, ч. 3 ст. 46 Конституции РФ гарантирует: «каждый вправе в соответствии с международными договорами Российской Федерации обращаться в межгосударственные органы по защите прав и свобод человека, если исчерпаны все имеющиеся внутригосударственные средства правовой защиты». В-четвертых, ст. 18 Конституции РФ не сводит национальное право только к позитивному праву, правовым актам, принимаемым правотворческими органами государственной власти; гарантирует признание также и естественного права в качестве национального права: «права и свободы человека и гражданина являются непосредственно действующими. Они определяют смысл, содержание и применение законов, деятельность законодательной и исполнительной власти, местного самоуправления и обеспечиваются правосудием».

Достаточно противоречивое правовое регулирование в Конституции РФ вопросов, связанных с соотношением международного и российского права, вполне естественно приводит научных работников к разнообразным выводам. Весьма характерным является мнение В. А. Толстик: «Юридически обязательными для Российской Федерации являются только те нормы международного права, в отношении которых она выразила согласие на обязательность их для себя». Перефразируя В. А. Толстик, думаю, можно сделать достаточно странный вывод о необходимости применения только «нами признанных», а не «общепризнанных» норм международного права.

Возможность непосредственного применения принципов и норм международного права изучается учеными в рамках проблемы «самоисполнимости» международного права в зависимости от форм международного права. Частично ответ на этот вопрос возможно найти и в федеральных законах. Так, согласно п. 3 ст. 5 Федерального закона РФ «О международных договорах Российской Федерации», принятого 16 июня 1995 г., «положение официально опубликованных международных договоров Российской Федерации, не требующие издания внутригосударственных актов для применения, действуют в Российской Федерации непосредственно. Для осуществления иных положений международных договоров Российской Федерации принимаются соответствующие правовые акты».

Большинство специалистов разделяют позицию, состоящую в том, что возможно непосредственное применение и действие самоисполнимых принципов и норм международного права в сфере внутригосударственных отношений. Вместе с тем ряд авторов, на мой взгляд, без достаточно убедительных теоретических и правовых аргументов отрицают такую возможность. Так, Б. Л. Зимненко полагает: «нормы международного права по объективным критериям не способны регулировать внутригосударственные отношения, причем даже в том случае, если в национальном законодательстве будут предусматриваться соответствующие отсылочные нормы. В связи с этим на доктринальном уровне невозможно вести речь о существовании самоисполнимых норм, так как сами нормы международного права ни при каких условиях не могут быть реализованы в сфере отношений, участниками которых являются субъекты национального права независимо от того, носят ли такие нормы характер самоисполняемых, либо нет. Эти нормы не могут выполнять регулятивную функцию в сфере внутригосударственных отношений, даже если государство будет принимать дополнительные (конкретизирующие) правовые нормы. На первый взгляд самоисполнимая норма международного права, с точки зрения доктрины, по своей сути всегда является несамоисполнимой (в том смысле, что она не способна регулировать внутригосударственные отношения)».

Представляется, теоретической основой как дуалистической концепции, так и различных видов отрицания непосредственного применения принципов и норм международного права, «самоисполнимости» международного права, возможности непосредственной реализации самоисполнимых принципов и норм международного права является юридический позитивизм, сведение права, прежде всего, к национальным правовым актам, принимаемым органами государственной власти. И наоборот: интегративное понимание права как сложная совокупность, синтез международного и национального права позволяет рассматривать международное и внутригосударственное право в рамках единой системы форм национального права, и международного права, реализующегося в России, монистической концепции, непосредственного действия и применения самоисполняемых основополагающих (общих) принципов и норм международного права.

13 ноября 2003 г. Главное государственно-правовое управление Президента Российской Федерации совместно с Советом Европы провело конференцию на весьма характерную тему: «Приведение в соответствии с европейскими стандартами российской правовой системы: десять лет сотрудничества с Советом Европы (1993−2003 гг.) и дальнейшие перспективы». Весьма показательно и то, что 21−22 марта 2006 г. в Москве состоялось заседание Постоянного совета партнерства (ПСП) Россия − Европейский союз по тематике общего пространства свободы, безопасности и правосудия, в повестке дня которого, в частности, рассматривались вопросы реализации «дорожной карты», борьбы с терроризмом, противодействия наркотикам, соглашения о визовых упрощениях, дальнейшие шаги по подготовке к переходу к безвизовому режиму взаимных поездок граждан, борьбы с оргпреступностью, миграционной проблематикой и правового сотрудничества.

2−4 июня 2004 г. в г. Санкт-Петербурге Российская академия правосудия совместно с Советом Европы провела конференцию на тему: «Теоретические и практические вопросы применения международного права», посвященную принятому 10 октября 2003 г. Верховным Судом РФ постановлению Пленума № 5 «О применении судами общей юрисдикции общепризнанных принципов и норм международного права и международных договоров Российской Федерации». На конференции несколько раз выступил судья Европейского Суда по правам человека от Украины В. Г. Буткевич (в настоящее время – в отставке), подчеркнувший, в частности, несколько характерных тенденций и сделавший ряд важных выводов. Прежде всего – постоянный рост обращений граждан в Европейский Суд, увеличение числа постановлений Европейского Суда против государств; возможность защиты Европейским Судом прав и свобод граждан в том числе и в случае их нарушения в результате применения национальных конституций. В этой связи представляется необходимым и актуальным еще раз вернуться к проблемам соотношения международного и национального права с позиции общей теории права, интегративного правопонимания, деятельности правотворческих и правоприменительных органов.

В. Г. Буткевич в своем выступлении на названной выше конференции в г. Санкт-Петербурге дифференцировал 5 отличных друг от друга подходов европейских государств по применению Европейской конвенции: первый – автоматическое прямое применение; второй – опосредованное применение после принятия национального закона; третий – применение в результате весьма сложной обусловленности (например в Швеции); четвертый – применение в случае отсутствия нормы в национальном праве; пятый – прямое неприменение. Очевидно, что проанализированные выше выводы многих российских ученых и правотворческих органов большинства европейских государств во многом совпадают.

Как представляется, вопрос о прямом или каком-то ином варианте применения международного права, соотношении международного и национального права, прежде всего, зависит, во-первых, от позиции государства, связанной со степенью ограничения суверенитета и государственной воли на ограничение действий (бездействия) национальных органов государственной власти не только (и не столько) собственными правовыми актами, но также и международным правом; во-вторых, от форм международного права, реализуемых в стране.

Важнейшее теоретическое и практическое значение имеет вопрос о прямом, не прямом или каком-то ином порядке применения принципов и норм права, содержащихся в формах международного права. Думаю, порядок их применения зависит от форм права, реализуемых в государстве. Так, с одной стороны, порядок применения принципов и норм права, содержащихся в международных договорах, может и должен быть определен в самих международных договорах. С другой стороны, общие принципы международного права и обычаи международного права, не нашедшие своего закрепления в международных договорах, в государствах могут быть признаны и самоисполнимыми формами международного права. Для России вопрос о самоисполнимости основополагающих общих принципов международного права и обычаев международного права после выхода из сложившегося в настоящее время экономического и политического положения, думаю, с новой силой станет на повестку дня.

Наконец вопрос о соотношении отдельных форм международного права с отдельными формами национального права должен быть разрешен посредством обсуждения, подготовки и принятия специального Федерального закона «О формах национального и международного права, реализующегося в России», внесения соответствующих изменений и дополнений в Конституцию Российской Федерации, кодексы и другие федеральные законы.

Радько Т. Н

профессор кафедры
теории государства и права
Московского государственного юридического
университета им. О. Е. Кутафина (МГЮА)
доктор юридических наук

Государство не способно построить
на земле рай, но оно существует для того,
что бы на ней не было ада.
С. Л. Франк

Эволюция сущности и социального назначения государства

Государство, являясь результатом исторического развития человеческой цивилизации представляет собой сложное социальное явление, тесно связанное с уровнем экономического, политического и культурного развития общества и во многом предопределяемое им. Государство – это инструмент политической власти, которая тем не менее осуществляется не только посредством государства. В обществе действуют политические партии, различные союзы, религиозные организации и т. п., которые также осуществляют власть в сферах своей деятельности. Государство, занимая собственное особое место в этом ряду, обладает характерными признаками, отличающими его от других политических и неполитических институтов власти.

Государство, возникшее на определенном этапе развития человеческого общества, (5−6 тыс. лет тому назад) сохраняется до настоящего времени, выступая на всем историческом пути своего развития как особая организующая, управляющая и защищающая сила, которую никакая другая политическая организация не способная заменить. Ф. Энгельс поспешил, заявив, что как только исчезнет разделение общества на классы, государство будет сдано в музей древностей вместе с прялкой и бронзовым топором. Более прав был И. К. Блунчли, который сказал, что государственная форма человеческого бытия необходима как вода рыбе или воздух птице.

Время, когда государства как организации не станет, наступит еще не скоро, если вообще когда-нибудь оно наступит. Французский государствовед А. Эсменс cчитает, что государство по своей природе вечно и его существование не допускает никакого перерыва.

Подтверждением его слов является то, что и сегодня человечество тянется именно к государственной организации своего благополучного, самостоятельного существования. В XIX в. в мире было 57 государств, к концу XX в. их стало более 200. Только в первом десятилетии XXI в. возникло 6 новых государств: Сербия, Черногория, Восточный Тимор, Южный Судан, Абхазия, Южная Осетия. Есть еще непризнанные государства, народ которых добивается признания – Приднестровская Республика. Возможны новые государства в перспективе, народы которых также добиваются самостоятельности – Каталония, Шотландия, Квебек и др.

Многие мыслители стремились понять, что представляет собой государство, почему оно возникло и необходимо человечеству, какова природа государства, что отличает его от других организаций, созданных людьми. На эти и подобные вопросы было дано много различных ответов; некоторые в чем-то совпадали, другие выглядели абсолютно независимыми либо были принципиально противоположны друг другу и т. д.

Многообразие взглядов на государство обусловлено тем, что само государство – это чрезвычайно сложное, исторически изменяющееся явление. Познание свойств и признаков государства затруднено постоянно меняющимися экономическими, политическими, социальными, классовыми, духовными, национальными, религиозными, международными факторами, определяющими его сущность и содержание, и влияющими на его оценку, роль, а в конечном счете и на его определение.

Людвиг Гумплович в этой связи писал: «Сколько существовало государствоведов и философов – столько существовало и определений государства». В данном суждении Гумплович не далек от истины в том смысле, что подход к понятию государства очень часто зависит от субъективной оценки и мировоззрения автора, дающего определение понятия государства. Упустил он лишь одно важнейшее обстоятельство: мировоззрение государствоведа почти всегда зависело от условий, в которых он жил и мыслил. Сам же он определял государство как «естественно возникшую организацию властвования, предназначенную для охраны определенного правопорядка».

Научность взглядов на государство определяется степенью зрелости человеческой мысли в тот или иной период развития общества. Нередко понятие о государстве основывается не на исторической действительности, а на некоем идеальном представлении. Вместо того чтобы определить, что такое государство, часто лишь описывают, каким оно должно быть.

Методологическая задача определения понятия государства была правильно поставлена Г. Ф. Шершеневичем. Она состоит в том, чтобы дать признаки того исторического явления, которое носит название «государство». Отсюда следует, что мы не должны привносить в понятие государства то, чего реально не существует, но в то же время должны охватить всю действительность, не допуская произвольного выбора. Определение государства должно отвечать на вопрос, что такое государство в его исторической действительности и во всех его исторических проявлениях.

Следует согласиться также с М. И. Байтиным в том, что разнообразие взглядов на государство свидетельствует, насколько сложным является этот вопрос, «сколь оправдано неоднократное возвращение к нему и сколь пристального внимания требует его дальнейшая творческая разработка».

Определения государства мы встречаем уже у мыслителей древнейших времен. Цицерон определял государство как союз людей, объединенных общими началами права и общей пользы. Аристотель видел в государстве сосредоточение всех умственных и нравственных интересов граждан (государство — это средство, обеспечивающее политическую жизнь народа).

Т. Гоббс назвал государство природным (естественным) телом, И. Кант считал, что государство – это объединение людей, подчиненных правовым законам. Гегель говорил о государстве как о «шествии бога в мире». Со временем характеристики государства углубляются, становятся более широкими и точными.

Известный русский юрист Н. М. Коркунов считает, что государство − это общественный союз, представляющий собой самостоятельное принудительное властвование над свободными людьми. В цитируемом определении видится развитие понятия государства, высказанного еще Цицероном. Близко к этому и определение государства, данное русским юристом В. М. Хвостовым: государство – одна из форм человеческого общения, один из видов общественных союзов; государство – это союз свободных людей, живущих на определенной территории и подчиняющихся принудительной и самостоятельной власти.

Весьма оригинальным и непохожим на многие определения государства в российской дореволюционной литературе было определение, предложенное Б. А. Кистяковским: государство есть правовая организация народа, обладающая во всей полноте своею собственной, самостоятельной и первичной, т. е. ни от кого не зависимой властью.

Оригинальность данного определения состоит в том, что государство, во-первых, именуется правовой организаций народа, а во-вторых, эта организация, по Б. А. Кистяковскому, не должна зависеть ни от какой другой власти. В этом определении усматриваются идеи народного суверенитета, мысли о правовом государстве, что для того времени было прогрессивным шагом в понимании государства.

После 1917 г. в отечественной юридической литературе на долгие годы утвердился односторонний подход к данному вопросу. Государство определялось только как политическая организация экономически господствующего класса, обладающая аппаратом принуждения, как классовая диктатура, аппарат классового насилия.

Подобные оценки и характеристика исходили из марксистко-ленинского положения о государстве как о машине для поддержания господства одного класса над другим. Это определение государства на долгие годы стало и для юридической науки советского периода руководящим и направляющим.

Однако если научно дефиницию можно было на какое-то время законсервировать, то нельзя было остановить жизнь, человеческий прогресс. Уже в 60-х годах XX столетия советским политикам и юристам стало ясно, что требуются новые подходы к пониманию сущности государства. В СССР появляется и обосновывается идея общенародного государства, которое никак нельзя было именовать «машиной для поддержания господства». Была издана специальная работа, в которой утверждалось что характеристика государства как «машины» относится лишь к эксплуататорским государствам и частично к государству диктатуры пролетариата, что в СССР диктатура пролетариата выполнила свою историческую миссию, необходимость в ней отпала, и возникло общенародное государство.

Характеристика государства как инструмента для поддержания господства одного класса над другим была оставлена для всех некоммунистических государств.

Новые возможности для всестороннего анализа и уяснения смысла государственной организации общества и понимания сущности государства появились в 1990-х гг. Наряду с классовым подходом к определению государства (который является верным для определенных типов государств) предлагается общеконцептуальный подход, обусловливающий возможность более широкой и общей характеристики сущностных признаков государства.

В этой части российская юридическая наука вписывается в единое общечеловеческое понимание государства, поскольку использует не только труды классиков марксизма-ленинизма, но и достижения юридической науки в целом.

И вполне естественным выглядит более широкое понимание государства, а именно как особой организации публичной власти одного класса, блока классовых сил, социальной группы, всего народа, располагающей специальным аппаратом управления и принуждения и являющейся официальным представителем общества, руководящей им и обеспечивающей его интеграцию. Государственный аппарат тем не менее отделен от общества и не совпадает с ним, в определенных ситуациях являясь антиподом обществу, довлеющим над ним, что порождает серьезные противоречия между обществом и властью. В других обстоятельствах общество является системой, в которую государственный аппарат вписывается достаточно естественно, действуя адекватно общественным потребностям и интересам. Важно здесь то, что понимание государства становится более всесторонним: государство – суверенная, универсальная организация политической власти, призванная обеспечить нормальную жизнедеятельность людей, имеющая свою территорию, аппарат принуждения и взимающая налоги, необходимые для осуществления внутренних и внешних функций.

В двух последних подходах к характеристике государства внимание обращается на такое важное качество государства, как его общесоциальная предназначенность, что, безусловно, делает их более содержательными и точными: руководство обществом и обеспечение его интеграции в первом определении и обеспечение нормальной жизнедеятельности людей – во втором. То, что многие годы в определениях государства отсутствовала эта его качественная характеристика, а упор делался лишь на классовый характер государства, как уже сказано выше, было не совсем правильным, поскольку обеднялась истинная ценность государства; его природа, сущность и социальное назначение характеризовались односторонне и, если оценивать их с научной точки зрения, в конечном счете искажались.

М. И. Байтин, исходя из двуединой природы государства – классовой и общечеловеческой, предлагает следующее его краткое общее определение: «Государство – это организация политической власти, необходимая для выполнения как сугубо классовых задач, так и общих дел, вытекающих из природы всякого общества». С данным определением согласен М. Н. Марченко. Справедливости ради необходимо отметить, что на эту особенность государства обращали внимание К. Маркс и Ф. Энгельс, писавшие, что государство выполняет классовые функции, а также функции общих дел.

Анализируя имеющиеся определения государства, нельзя не высказать возражения против определений, в которых упущен такой его качественный признак, как наличие аппарата управления и принуждения. Даже государство гуманное, отвечающее интересам всех, не может обойтись без аппарата управления и принуждения, без этого имманентного свойства государственной власти. Баланс между управлением и принуждением в том или ином государстве может быть разным.

В одних исторических условиях усиливается элемент руководства, управления без активного использования принудительного ресурса, в других – наоборот. Однако это качество будет присуще государству всегда, в противном случае это будет уже другая организация, «возможно, более целесообразная, чем государство» (Ницше).

Для того чтобы осуществлять управление, руководство, подчинение, нужны специальные органы власти, защищающие и охраняющие интересы властвующих. И такие органы были созданы — это армия (вооруженные отряды людей), полиция, суды и т. п. Эти органы власти и входящие в них чиновники, солдаты, полицейские, судьи (лица, наделенные властными функциями, т. е. полномочиями управлять, приказывать, требовать, проводить в жизнь указания вышестоящих начальников и т. д.) представляют выделенную из общества, стоящую как бы над ним, публичную власть. Наличие такой власти является признаком, характеризующим государство как политическую организацию власти; государство становится инструментом, с помощью которого осуществляется господство одного класса, одной властвующей группы над всеми слоями населения (а не только одного класса над другим, как было принято считать согласно марксистко-ленинской теории происхождения государства).

В последнее время в литературе высказываются мысли о том, что в перспективе государство будет заменено новой формой организации человеческого общежития – общепланетарной цивилизацией (не отмиранием государства по марксистской концепции), а именно оно уступит место другой, более совершенной, общепланетарной организации.

Детерминантом, катализатором такого превращения станет (и является) глобализация.

Здесь возникает несколько вопросов.

Во-первых, идей об отмирании государства, как якобы плохой организации человеческого общежития, было много (анархисты, марксисты и т. д.), но ни одна из них на практике реализована не была.

Во-вторых, вызывает сомнение возможность появления такой новой организации, как общепланетарная цивилизация. В принципе, возможна ли она? Сможет ли процесс глобализации разрушить государство? Не исчезнет ли он под влиянием других факторов мирового развития раньше, чем государство?

В-третьих, вполне вероятно, что даже в условиях общепланетарной цивилизации государство может существовать в приспособленных к ней обновленных формах.

Пример ООН показывает, что глобальная международная организация далека от того, чтобы организовать жизнь людей на планете по единым правилам без фактического их деления на государства, да и сама она существовать не может без опоры на государства.

Государство демонстрирует самый высокий уровень организации политической власти, у которой преимуществ значительно больше, нежели недостатков. Именно эти преимущества позволяют государству существовать и быть наиболее эффективной организацией власти на протяжении уже нескольких тысячелетий.

В юридической литературе обращается внимание на то, что в развитии современных государств наблюдаются две тенденции. Первая из них (деэтатистская) – активизация гражданского общества, усиление его контроля над государством, расширение влияния на него политических партий и групп интересов, децентрализация ряда функций государства, возрастание в деятельности некоторых его органов самоуправленческих начал. Вторая тенденция (этатистская) – проявляется в повышении роли государства как регулятивного и интеграционного инструмента общества. Современное государство активно влияет на экономические, социальные и информационные процессы, с помощью налогов, инвестиционной, кредитной и иной политики стимулирует развитие производства, устраняет макроэкономические диспропорции. Все более важное место в его деятельности занимает разработка стратегии и планирование общественного развития.

Рассматривая сущностные стороны государства, следует сказать, что сущностью любого предмета является самое главное в нем то, без чего он не может быть выделен из числа других, то, без чего он потерял бы свою индивидуальность.

Сущность государства — это главное, основное качество государства, определяющее его содержание, цели и функции.

В советской и российской юридической науке сущность государства долгое время рассматривалась только с классовых позиций. Мысль о государстве как об инструменте урегулирования классовых противоречий; организации, удовлетворяющей интересы всех или большинства социальных сил; надклассовой организации; инструменте классового компромисса и т. п. не допускалась. Исключением являлось только советское общенародное государство, которое считалось государством всего народа, политической организацией власти дружественных классов (рабочих и колхозного крестьянства).

Говоря о сущности государства, нельзя не отметить, что государство прошло большой исторический путь развития. Естественно, за этот период сущность государства совершенствовалась, претерпевала изменения в соответствии с прогрессом человеческой цивилизации, изменениями экономических, политических, идеологических структур общества.

Положение марксистской теории о том, что государство – это организация власти господствующего класса, орудие диктатуры класса, стоящего у власти, было правильным для характеристики многих исторических типов государства, просуществовавших несколько тысячелетий. Государства возникали в основном по сходным экономическим и политическим причинам. Экономически господствующий класс оформлял и свое политическое господство в форме государства. Так, государство в рабовладельческой формации не могло не быть аппаратом поддержания власти класса рабовладельцев, т. е. не могло не быть орудием его диктатуры. Правильной была сущностная характеристика рабовладельческих, феодальных и раннебуржуазных государств как «машины для поддержания господства одного класса над другим» (В. И. Ленин), как «орудия господства меньшинства над большинством» (К. Маркс, Ф. Энгельс).

При помощи государства господствующие классы (рабовладельцы, феодалы, буржуазия, пролетариат) обеспечивали сохранение существующего экономического и политического строя, выгодный для себя режим властвования.

Например, в Спарте на 32 тыс. свободных граждан приходилось 220 тыс. рабов. Трудно что-либо возразить против характеристики подобных государств как орудия власти меньшинства над большинством.

Сущностью государств, где осуществлялось господство одного класса над другим, где большинство населения было лишено средств производства, политических прав и свобод, не имело возможности участвовать в делах государства, в формировании органов государственной власти, являлась диктатура господствующего класса. В рабовладельческом государстве это была диктатура рабовладельцев, в феодальном — феодалов, в раннебуржуазном – буржуазии, в пролетарском – пролетариата.

Диктатура – это власть, не ограниченная никакими законами. «Диктатура есть государственная власть, опирающаяся непосредственно на насилие». Государство, сущностью которого является диктатура одного класса, – это политическая организация, оформляющая господство, преимущество этого класса над другими слоями населения, это комитет по управлению делами этого класса, орган охраны и защиты его интересов, орудие подавления недовольных, восставших, неподчиняющихся и т. п.

Как уже отмечалось, сущность государства не остается неизменной.

Во-первых, менялись классы, политическим орудием которых было государство, а с изменением места класса в историческом процессе менялась и сущность государства. Даже беглый сравнительный анализ, например, рабовладельческого и раннебуржуазного государств, показывает огромную разницу между ними в самых существенных характеристиках. В первом случае власть господствующего класса осуществлялась над бесправным рабом, во втором – над свободным рабочим. Не случайно именно в буржуазном обществе начались перемены, повлекшие за собой серьезные изменения самой сущности государства.

Во-вторых, изменялись социальные условия существования классов, политические отношения между ними. Обращаться со свободным человеком так, как с рабом, невозможно в принципе. Государства, сущностью которых была диктатура одного класса (буржуазии), постепенно перерастали в государства, сущностью которых становились социальное партнерство, социальный компромисс и социальное согласие. Кстати, то же самое произошло и с государством диктатуры пролетариата. Несмотря на то, что разработке идеи этого государства было отдано столько интеллектуальных усилий выдающихся личностей (К. Маркса, Ф. Энгельса, В. И. Ленина), что из-за его создания было пролито столько крови, перекипело столько человеческих страстей, оно буквально через несколько десятков лет (около 40 лет) переросло в общенародное государство – политическую организацию власти всего народа, т. е., по сути, перестало быть государством диктатуры одного класса.

Общим у государства диктатуры буржуазии и у государства диктатуры пролетариата является то, что это переходные, временные по своей исторической миссии государства, т. е. их сущность – диктатура одного класса – не раз и навсегда данное явление. Она временна. С изменением экономических, политических, социальных условий внутри общества необходимость в диктатуре отпадает. Ей на смену приходит иная сущность государства – согласованное, совместное, компромиссное существование классов, острые противоречия между которыми постепенно исчезают, взаимосуществование упрощается, антагонизм остается в прошлом. Однако все эти процессы проходят нелегко и непросто. Процесс изменения сущности государства обусловлен серьезными причинами.

Во-первых, исчезают классы в их марксистско-ленинском понимании (отношение больших групп людей к средствам производства).

Во-вторых, серьезные изменения происходят в определении места человека в обществе, в системе производства и распределения. Учение о непримиримости классовых противоречий устаревает. Государство из орудия насилия превращается в организацию, разрешающую противоречия в цивилизованных формах, выступает в качестве инструмента легитимной власти, деятельность которой уже не чужда большей части общества. Государство становится активным и необходимым посредником в социально-дифференцированном обществе, сохраняющем противоречия по многим вопросам экономической, политической, социальной жизни.

На первое место в такой ситуации выходит не насильственная, а социальная предназначенность государства.

Социальное назначение государства – постоянная и во многом дискуссионная проблема философской и юридической научной литературы. Известный русский мыслитель Н. А. Бердяев писал: всякое государство по природе своей явление двусмысленное – оно имеет положительную миссию (ненапрасное значение) и вместе с тем эту самую миссию оно извращает греховной похотью власти и всякой неправдой. Многие мыслители стремились определить значение государства для существования и развития общества. Платон, исходя из своих взглядов на общество, государство и право, утверждал, что назначение государства состоит в утверждении нравственности. Следует отметить, что у многих мыслителей античного мира и средних веков понимание назначения государства предопределялось их философскими и политическими взглядами.

Вопрос о социальном назначении государства в советской и российской юридической литературе не был предметом глубокого анализа. Большинство исследователей уделяли основное внимание классовой сущности государства. Оценка социального назначения государства, государственной власти долгое время была однозначной: государство – это политическая организация господствующего класса, осуществляющего власть в собственных интересах.

В работах К. Маркса, Ф. Энгельса и особенно В. И. Ленина постоянно подчеркивалась мысль о том, что государство возникло из потребности держать в узде эксплуатируемый класс, что оно является средством для «подавления, эксплуатации угнетенного класса», причем «в демократических республиках ничуть не меньше, чем в монархии».

Справедливости ради следует отметить, что К. Маркс и Ф. Энгельс, говоря о назначении государства, имели в виду, прежде всего государство, разделенное на антагонистические классы, ибо другого государства история в те годы им еще не предоставила (за исключением кратковременного существования народной власти Парижской коммуны, которая, по их мнению, уже не была государством в собственном смысле слова, поскольку не представляла организации политической власти буржуазии). В связи с этим их учение о государстве было для своего времени правильным, соответствовало исторической действительности. Назначение рабовладельческого, феодального и буржуазного государств состояло прежде всего в обеспечении условий сохранения власти этих классов, так как в первую очередь государство служило интересам того класса, который был экономически и политически господствующим.

Тем не менее даже в этих условиях К. Маркс, давая самую общую характеристику государству, отмечал, что оно выполняя классовые функции, решая классовые задачи, одновременно выполняет функцию общих дел, вытекающих из природы всякого общества.

«К сожалению, – пишет М. И. Байтин, – данный тезис К. Маркса остался незамеченным, он не получил дальнейшей разработки ни в трудах ученых, ни у самого К. Маркса, что повлекло в последствии одностороннюю трактовку идей марксизма о государстве. Между тем, – продолжает М. И. Байтин, – именно в приведенном суждении получает краткое синтезированное выражение, наиболее существенное и ценное как в марксистском, так и в немарксистском подходе к государству, делается шаг в направлении преодоления односторонности в трактовке государства, понимания его как единства двух тесно взаимосвязанных сторон – общечеловеческой и неклассовой».

Содержание деятельности буржуазных государств начало серьезно меняться лишь в XX в. Причин, повлекших за собой изменения деятельности государств, возникших как орудие власти буржуазии, было несколько: серьезные экономические кризисы, острые классовые столкновения, нарастание революционного движения, «полевение» настроений в обществе, актуализация проблемы прав человека и т. п. Однако одним из самых мощных факторов, повлиявших на деятельность многих буржуазных государств, обусловивших дальнейшую демократизацию и социализацию общества, была Октябрьская революция 1917 г. в России, создание социалистического лагеря.

В социалистических странах достаточно быстро и эффективно решались задачи улучшения образования, здравоохранения, науки, культуры, пенсионного обеспечения, охраны материнства и детства, успешно развивались институты демократии, привлечения народных масс к управлению государством. Буржуазные государства приняли этот своего рода вызов, что обусловило быстрое решение многих социальных задач, основанное на достаточно мощной экономической базе; стали успешно решаться многие социальные вопросы. Кроме того, следует учитывать, что после Второй мировой войны к власти во многих буржуазных государствах пришли социалисты и социал-демократы (Швеция, Австрия, Германия, Италия, Норвегия, Дания, Великобритания, Канада, а затем Греция, Испания, Португалия и т. д.). При всем различии этих государств, принципиальных расхождениях по ряду вопросов с коммунистами (роль государства в экономике, отношение к крупной собственности, место компартии и других партий в политической системе и т. п.) социалисты и социал-демократы проводили серьезные экономические и социальные реформы в интересах трудящихся. В ряде стран была весьма солидной государственная собственность, позволяющая государству занимать достаточно весомую позицию по отношению к частному капиталу. Так, в 1960−1970-х годах во Франции 35% всей собственности принадлежало государству, в Англии – 20%, в ФРГ – 18%. При этом в Англии производство угля, газа, электроэнергии было только государственным, во Франции – на 95% государственным. В ФРГ ½ часть железной руды, ⅔ алюминия производились на государственных предприятиях. По В. И. Ленину, это был государственный капитализм, хотя сам он считал, что между государственным капитализмом и социализмом никаких промежуточных ступеней нет. Таким образом, следует признать, что буржуазные государства постепенно изменяли свою первоначальную сущность (власть одного класса, накопление капитала за счет эксплуатации рабочих, отсутствие социальных программ). Кроме того, после Второй мировой войны большинство европейских стран приняли демократические конституции, позволявшие всем слоям населения достаточно активно влиять на результаты выборов органов власти, участвовать в них, бороться за свои права.

Например, Конституция Итальянской Республики 1947 г. провозглашала следующие права и принципы: «Италия — демократическая республика, основывающаяся на труде» (ст. 1); «республика признает и гарантирует неотъемлемые права человека — как отдельной личности, так и в общественных организациях, где развивается личность» (ст. 2); «все граждане имеют одинаковое общественное достояние и равны перед законом без различия пола, расы, языка, религии, политических убеждений, личного и общественного положения» (ст. 3); «республика признает за всеми гражданами право на труд и поощряет условия, которые делают это право реальным. Каждый гражданин обязан в меру своих возможностей и согласно своему выбору развивать деятельность или выполнять функцию, способствующую материальному или духовному прогрессу общества» (ст. 4); «республика поощряет развитие культуры, научные и технические исследования. Она охраняет природу страны, историческое и художественное наследие нации» (ст. 9); «республика охраняет здоровье как основное право личности, гарантирует бесплатное лечение для неимущих» (ст. 32); «республика покровительствует материнству, младенчеству и молодежи» (ст. 31); «трудящийся имеет право на еженедельный отдых и на ежегодные оплачиваемые отпуска; он не может от этого отказаться» (ст. 36).

Если сравнить Конституцию, действовавшую в те годы в СССР, с цитируемой Конституцией, то на вопрос, какая из них демократичнее, учитывая, что в СССР инакомыслие, политический и экономический плюрализм были запрещены, ответить однозначно не сложно.

Тем не менее в политической и юридической литературе вплоть до 90-х годов XX века продолжал преобладать догматический подход к буржуазному государству, основанный на характеристике, данной еще в Манифесте Коммунистической партии (1848 г.), определяющей государство как комитет по управлению делами буржуазии.

В действительности идеи социализма внедрялись в реальную деятельность многих буржуазных государств, которые постепенно утрачивали свои жесткие классовые функции, становясь инструментом достижения социальных компромиссов. Насилие, подавление выступлений против власти в политике уступали место более мягким, разумным, правовым средствам разрешения противоречий. Прав Р. З. Лившиц в том, что в развитых западных демократиях в послевоенные годы государство все более становилось средством преодоления общественных противоречий не путем насилия и подавления, а посредством достижения общественного компромисса. Отсюда и все более широкое использование таких общедемократических идей и институтов, как разделение властей, верховенство закона, плюрализм мнений, высокая роль суда, гласность и т. п.

Нельзя не учитывать и то обстоятельство, что долгие годы, например во Франции, коммунисты входили в состав правительства (кстати, входят в него и в настоящее время), что их постоянно поддерживала Всеобщая конфедерация труда, а в Италии коммунисты неоднократно завоевывали на выборах не менее ⅓ мест в парламенте, лейбористы в Англии ничего не могли сделать без опоры на профсоюзы и т. д. Само собой разумеется, указанные обстоятельства не могли не повлиять на изменение содержания деятельности государства на пользу всего общества и в интересах трудящихся.

Социал-демократы Швеции, находясь у власти десятки лет, жестко ограничивали стремление крупного капитала, не допуская ухудшения социальных условий жизни рабочих, при этом действуя в рамках закона.

В настоящее время необходимо более объективно подойти к оценке социального назначения современного государства, тем более что изначально оно выполняло не только сугубо классовые, но и общесоциальные задачи.

К. Маркс, резко критикуя азиатскую систему управления, тем не менее отмечал, что в ней было очень важное ведомство общественных работ, во главе которого стоял чиновник самого высокого ранга.

Вопрос о социальном назначении государства заслуживает внимания еще и потому, что без такого анализа невозможно дать более объективную картину существования государства на всем его многовековом пути. Ведь если бы государство было только «паразитом на теле человечества», вряд ли человечество терпело бы его так долго и вряд ли появились бы такие понятия, как: патриотизм, символы государства, защита от врагов, внутренняя мобилизация народа, направленная на сохранение государства в критические моменты его истории, и т. д. Ведь совершенно очевидно, что государство нередко осуществляет меры, отвечающие интересам всего общества, всех социальных групп, всех слоев населения (например, организация дорожного строительства, т. е. налаживание путей сообщения, борьба со стихийными бедствиями, охрана природы, обеспечение бесперебойной связи, поддержание общественного порядка, борьба с преступностью, поддержание науки, культуры, искусства, здравоохранения и т. д. и т. п.).

Давая характеристику современному государству, невозможно утверждать, что оно имеет такое же социальное назначение, как и 200−300 лет тому назад. Социальная составляющая в процессе развития государства постоянно возрастает, особенно в эпоху научно-технической революции. Этот факт признавал даже непримиримый по отношению к буржуазному государству ЦК КПСС. «В области экономики капитализм, используя достижения научно-технической революции, опираясь на мощный, высокоорганизованный производственный механизм, стремится с помощью государства мобилизовать все ресурсы в общенациональном масштабе, ускорить темпы экономического развития, поддерживать сравнительно высокую эффективность производства». Как видим, здесь признается такая возможность для современного государства, как мобилизация ресурсов в общенациональном масштабе, ускорение темпов экономического развития.

Таким образом, социальное назначение современного государства сос­тоит в его разнообразной, широкой деятельности, направленной не на решение узкоклассовых задач, а задач, вытекающих из необходимости нормального, бесконфликтного существования общества.

Современное государство и социальный арбитр, и орган решения общих дел, организатор многих важных мероприятий, без осуществления которых не может нормально функционировать общество. Одно из первых мест принадлежит в этой связи закреплению, обеспечению и защите прав и свобод человека, экологической безопасности, техническому прогрессу, здоровью нации, бесконфликтному существованию общества, обеспечению должного прожиточного уровня людей (минимального уровня заработной платы, пенсий, пособий), поддержке науки, культуры, образования, защите материнства и детства.

Государство должно препятствовать резкой дифференциации общества (как это имело место ранее), чтобы не допустить острых социальных конфликтов (в Швеции, например, самый высокий доход не превышает 4-кратного размера самого низкого дохода).

Современное государство выступает субъектом легализованного принуждения, т. е. оно должно воздействовать на те слои населения, группы, отдельные личности, которые являются общественно опасными. Его компетентные органы обязаны сдерживать отклоняющееся, общественно опасное поведение людей; они осуществляют определенный социальный контроль за соблюдением законов, принципов и правил человеческого общежития.

В заключении хотелось бы отметить, что именно разнообразная деятельность государства в современном мире повлекла за собой выполнение им новых функций, совершенно не характерных для предшествующих исторических эпох. Одной из таких функций является, например, функция социальная, наличие которой не пытаются оспаривать даже самые ортодоксальные сторонники прежних подходов к оценке деятельности западных буржуазных государств. Дело в том, что рынок, в принципе, сам по себе не содержит экономических и правовых средств социальной защиты человека. Если не учитывать это обстоятельство, оно может привести (и приводит) к социальному бесправию, серьезным конфликтам в обществе. Современные государства учитывают этот недостаток рыночного хозяйства и проводят активную политику, состоящую в урегулировании и решении социальных проблем, добиваясь справедливости в отношениях между предпринимателями, производителями, потребителями, обеспечивая интересы малоимущих слоев населения, нуждающихся в социальной поддержке.

Корнев В. Н

профессор кафедры теории права,
государства и судебной власти
Российского государственного университета правосудия,
доктор юридических наук

Понятие и признаки действующего права

В науке теории государства и права общепризнанными являются формы непосредственной реализации права: соблюдение, использование, исполнение. К особой форме реализации действующего права относится правоприменение.

В обыденном сознании действующее право зачастую отождествляется с его действием, т. е. с реакцией государства и его органов на нарушение нормативных предписаний и применением в связи с этим санкций соответствующих норм права.

Конечно же, этими фактами не может быть исчерпана характеристика действующего права. Цель настоящей статьи состоит в том, чтобы выявить и проанализировать основные легальные и доктринальные признаки, которые свойственны феномену действующего права.

Вопросы о том, что есть действующее право, в каких формах оно существует и находит свое выражение, как и в каких формах оно действует и т. д., являются важнейшими для юридической науки и практики. Особое значение проблемы понимания такого феномена, как действующее право имеют для правоприменителя и прежде всего – судьи. Любой правоприменитель должен иметь точные представления о действующем праве, так как его деятельность как раз и состоит в поиске нормы (норм) и принципов действующего права в целях разрешения конкретного юридического дела.

Понимание – это универсальная категория. Научная, практическая деятельность, повседневная жизнь непосредственным образом связаны с необходимостью понимания знаковых систем, событий и иных явлений окружающего мира. Всякое понимание невозможно без установления значения. Значение, как справедливо подчеркивал еще Г. Фреге, раскрывается лишь в контексте, поэтому любое понимание носит системный характер. Применительно к нашему предмету исследования важным моментом в понимании действующего права является теоретически обоснованное разграничение права и неправа, исходя из контекста соотношения правового и индивидуального в регулировании общественных отношений.

В связи с этим, безусловно, правы те ученые-юристы, которые выдвигают в качестве основополагающей доктринальной и легальной предпосылки, необходимой для эффективной реализации норм действующего права и особенно в процессе его применения, теоретически и практически конкретное понимание права. Однако сразу же внесем необходимую ясность: в рамках заявленной темы исследования от правоприменителя или иного субъекта права требуется не только и не столько знание определений понятия права, существующих в изобилии в научных и учебно-методических изданиях, а именно понимание того, что на данный момент есть действующее право, в каких формах оно существует, какими методами и средствами осуществляется процесс его поиска.

Речь идет о том, имеет ли право самостоятельное существование помимо его государственно-принудительного осуществления или перевода предписаний правовых норм в поведение субъектов права в рамках форм его непосредственной реализации.

Под ред. Марченко М.Н. Общая теория права: история и современное состояние (к 110-летию А. И. Денисова). Монография

Под ред. Марченко М.Н. Общая теория права: история и современное состояние (к 110-летию А. И. Денисова). Монография

Монография посвящена актуальным проблемам общей теории государства и права. В работе рассматривается история становления советской теоретико-правовой науки, анализируются ее основные черты, вклад А. И. Денисова в юридическую науку и образование. Предпринимается попытка концептуально оценить роль и значение советского периода для отечественной теоретико-правовой науки. В монографии обобщен огромный материал по истории и теории марксистско-ленинской общей теории государства и права. В работе акцентируется внимание на наиболее важных аспектах современной теоретико-правовой науки.<br /> Книга рассчитана на юристов, философов, социологов, историков науки, а также всех интересующихся теоретическими проблемами государства и права.

Внимание! Авторские права на книгу "Общая теория права: история и современное состояние (к 110-летию А. И. Денисова). Монография" (Под ред. Марченко М.Н.) охраняются законодательством!