|
|
ОглавлениеДля бесплатного чтения доступна только часть главы! Для чтения полной версии необходимо приобрести книгуСледственный аппарат в России: современное состояние и проблемы преодоления негативных тенденцийПредварительное расследование преступлений, будучи главной составляющей уголовного судопроизводства, оказывает на его состояние в стране самое существенное влияние. Следственные органы — важный инструмент аппарата государственного принуждения, от качества деятельности которого напрямую зависит решение многих насущных социальных проблем, в особенности обеспечение эффективного уголовного судопроизводства вообще и судебного разбирательства уголовных дел в частности. При всех государственных режимах следственному аппарату отводилась решающая роль в деле борьбы с преступностью. Раскрытие преступлений, изобличение лиц, виновных в их совершении, охрана законопослушных граждан от преступных посягательств на их интересы — таким было и остается назначение органов предварительного расследования, структура которых в последние годы начала существенно изменяться: хотелось бы понять, в лучшую ли сторону. В этой связи актуальным является вопрос о том, каково современное состояние следственного корпуса страны, кто ведет предварительное расследование преступлений. Поскольку абсолютно преобладающее число следователей пока работает в органах внутренних дел, анализ их количественного и качественного состава представляется наиболее информативным. Согласно официальным данным, полученным в Следственном комитете при МВД России, по состоянию на 1 января 2008 г. органы предварительного следствия этого ведомства выглядели следующим образом. Всего следственных должностей по штату насчитывалось 53 178, из которых были замещены 51 900. В личном составе органов предварительного следствия 27 568 женщин, или 53,1%. Следователи, имеющие высшее образование, составляют 81,1% от числа работающих, однако с высшим юридическим образованием среди них всего 71%. Другими словами, 29% следователей, немногим менее 1/3, в тонкостях юриспруденции вообще и уголовно-процессуального законодательства в частности разбираются, в лучшем случае, поверхностно. Распределение сотрудников по стажу службы в органах предварительного следствия тоже заслуживает внимания. Так, работающих до 1 года насчитывается 7574 человека, или 15,1% от числа следователей. От 1 года до 3 лет в этой должности проработали 11 149 человек, или 22,2% от общего числа. Таким образом, стаж профессиональной следственной деятельности до 3 лет имеет 37,3% личного состава. От 3 до 10 лет проработали следователями 21 200 человек, или 42,2%. Свыше 10 лет следователями работают 10 369 человек, т. е. 20,6% от следственного корпуса МВД России. Итак, большинство в органах предварительного следствия МВД России составляют женщины (53,1%), каждый третий из десяти следователей не имеет высшего юридического образования, а каждый восьмой из десяти проработал в этой должности до 10 лет. Отмечу и то обстоятельство, что в следственные органы в 2007 г. было принято 5360 сотрудников (прибыли из других служб 2248). Уволено за тот же период 5515 человек (выбыло в другие службы 2048). Таким образом, уволено на 155 человек больше, чем принято. Значит, недокомплект, бывший ранее, сократить не удалось, ибо следственная деятельность к числу престижных юридических специальностей давно уже не относится. Весьма интересные результаты дает сравнительный анализ данных количественного и качественного состава кадров органов предварительного следствия в системе МВД России (начальствующий состав). Если в 1993 г. следственных должностей по штату было 38 904 при некомплекте 1825 (4,7%), то в 2007 г. — уже 53 178, а недокомплект уменьшился до 2%. Таким образом, количество штатных должностей следователей за эти годы возросло на 14 274 единицы. Налицо тенденция к увеличению численного состава следователей, работающих в системе МВД России, которая, к сожалению, не подкрепляется ростом их качественного состава. Динамика недокомплекта следственных кадров достаточно положительна. Если в 1994 г. он составил 5,3% от штатной положенности, то в 2007 г. всего 2%. Гораздо менее оптимальны показатели по использованию женского труда на этой весьма специфической работе. Если в 1993 г. женщин-следователей было 11 263, или 30,4% (менее 1/3), то в 2007 г. соответственно 27 568, или 53,1% (более половины), средний прирост составил около 2% ежегодно. С высшим образованием от числа работающих следователями в 1993 г. было 72,4%, потом произошел спад до 66,7%, сменившийся постепенным ростом. В 2007 г. этот процент составил 78,9%. Существенно другая картина по следователям, имеющим высшее юридическое образование. Если в 1993 г. их было 59,8%, то уже на следующий год — 49,1%, в 1996 г. — 43,6%, после чего начался постепенный рост, приведший к тому, что в 2007 г. этот показатель составил 69%, что немногим (на 2,3%) больше, чем в 1993 г. Иной была динамика количества лиц, имеющих среднее специальное и среднее специальное юридическое образование. Если первых в 1993 г. было 19,6% от числа следователей, то вторых — 14,5%. В 1998 г. их было соответственно 26,7 и 20,4%, после чего началось постепенное уменьшение, которое привело в 2006 г. к 18,5 и 15,5%, что не очень отличается от цифр 13-летней давности. В 1993 г. учились в вузах 10,5% от числа работающих, и в 2006 г. — ровно столько же. Так что хоть в чем-то наблюдается стабильность. На основании статистических данных можно однозначно констатировать, что за анализируемый период времени следственный аппарат МВД России заметно помолодел. Если в 1993 г. на долю лиц в возрасте до 30 лет приходилось 33,1% от числа работающих, то к 2007 г. эта цифра выросла до 55,3%. Это произошло за счет того, что заметно уменьшилось число следователей в возрасте от 31 до 40 лет: с 16 978 (45,8%) в 1993 г. до 15 562 (30,9%) в 2007 г. Сократилось также и число следователей в возрасте от 41 до 50 лет: с 17,4% в 1993 г. до 11,7% в 2007 г. Та же тенденция просматривается и в возрастной группе старше 50 лет. Если в 1993 г. следователей МВД в этом возрасте было 3,8% от числа работающих, то в 2007 г. — в два раза меньше — 1,9%. Устойчивая тенденция к омоложению следственного корпуса МВД России налицо, причем она напрямую связана с другой, отражающей уровень профессионализма. Так, если в 1994 г. следователей, имеющих стаж работы по специальности до 1 года, было 27,9% от числа работающих, то в 2007 г. — 14,7%. От 1 года до 3 лет в 1994 г. — 34,6% от числа работающих, а в 2007 г. — 22,2%. Если суммировать приведенные показатели, то получится, что в 1994 г. следователей со стажем профессиональной работы до 3 лет было 62,4%, а в 2007-м — 36,9%. Сокращение, которое можно только приветствовать, составило 25,5%. В целом ситуация, если учесть только показатели стажа работы, выглядит обнадеживающей. Другие показатели тоже подтверждают положительную динамику. Если следователей со стажем работы от 3 до 10 лет в 1994 г. было 23,6%, со стажем от 10 до 20 лет — 12%, а свыше 20 лет — 2%, то в 2007 г. картина была следующей: от 3 до 10 лет — 41,2%, от 10 до 20 лет — 18,1% и свыше 20 лет — 2,0%. При суммировании этих показателей выходим на такие цифры. В 1994 г. следователей со стажем свыше 3 лет было 16 379 человек, или 37,6%, а в 2007 г. соответственно 31 789 человек, или 61,3%. Таким образом, можно с удовлетворением констатировать, что прослойка опытных следователей, работающих в этой должности свыше 3 лет, заметно, почти на четверть, увеличилась, что должно было привести к повышению качества расследования уголовных дел. Однако официальная статистика свидетельствует, что этого, к сожалению, не произошло. Интересно проследить и динамику приемов-увольнений. Больше всего было принято на следственную работу в 1994 г. — 6306 человек, тогда как уволено 4134; положительный баланс составил 2172 человека. Очередного пика прием достиг в 2003 г. — 6202, тогда же было уволено 5487 следователей, баланс — 715 человек. По количеству ушедших из следственных органов заметно выделяются 2001–2003 гг. — соответственно 5981, 6614 и 5487 уволившихся следователей, причем по собственному желанию соответственно 3693, 4106 и 3529. Эти данные косвенно подтверждают сведения, полученные Я. М. Мазуниным, об отрицательном влиянии на следственный корпус МВД России новых процессуальных условий, в которые их поставил УПК РФ, введенный в действие в 2002 г. Если к этим цифрам добавить соответственно 959, 1071 и 700 следователей, ушедших со службы в 2001–2003 гг. по возрасту и выслуге лет, то станет еще более понятным, что ушли не самые худшие, ибо проработавших менее года и не прошедших испытательного срока среди них набралось соответственно 303, 396 и 437 человек. Под этим углом зрения, если проанализировать отрицательные причины увольнения следователей, просматривается весьма любопытная ситуация. Так, если в 1993 г. по служебному несоответствию был уволен 121 следователь, то в 2002 и 2004 гг. — по одному, в 2003 и 2005 гг. — ни одного, а в 2001 и 2006 гг. — по 2. Похожая ситуация складывается и с уволенными за нарушение дисциплины. Если в 1993 г. по этой причине было уволено 242, в 1994-м — 262, а в 1995-м — 264 следователя, то в 2004 г. — 52, 2005-м — 42, а в 2006-м — 46, т. е. в среднем в 5 раз меньше. Следователи стали более дисциплинированными? Хорошо, если так. И с уволенными за совершение проступков, порочащих честь, тоже очень похожая картина. Если в 1993–1994 гг. таких было уволено по 127 человек, а в 1996-м — 124, то в 2004–2005 гг. — по 5, в 2003-м — 11, а в 2006-м — 10 следователей. А вот в связи с осуждением судами картина иная. Максимум приходится на 1999 г. — 43 человека, в 1995–1998 и 2000 гг. — в среднем около 30, тогда как 1993 и 2006 гг. почти сравнялись в этом показателе: соответственно 11 и 9 следователей. Итого по отрицательным основаниям в 1994 г. было уволено 523 следователя, а в 2006 г. — только 67, или в 8 раз меньше. Думается, что это связано с понижением уровня требований к следователям. В 1993 г. погибло 25 следователей, из них при исполнении служебных обязанностей — 6, было ранено и травмировано 43, в том числе при исполнении служебных обязанностей и в связи с охраной общественного порядка — 20. В 2006 г. погиб 51 следователь, в том числе при исполнении служебных обязанностей и в связи с охраной общественного порядка — 9, всего за эти годы ранен и травмирован 461 следователь, а при исполнении служебных обязанностей — 212. Можно констатировать, что число погибших следователей выросло более чем в два раза, а травмированных — почти в 11 раз. Не свидетельствует ли это о том, что профессия следователя за прошедшие 14 лет стала гораздо более опасной? Полагаю, что да. В связи с изложенным представляется обоснованным мнение, что в последние годы текучесть кадров привела к заметному сокращению профессионального ядра сотрудников следственных и оперативно-розыскных подразделений МВД России. Как свидетельство этого приводится тот факт, что только за 2003–2004 гг. из органов предварительного следствия уволилось и перевелось в другие службы 14 660 следователей, или около 1/3 личного состава. Более 40% уволившихся следователей имели стаж работы от 3 до 10 лет. В 2004 г. удельный вес следователей, имеющих высшее юридическое образование, достиг 65,1%, а число следователей со стажем работы свыше 3 лет составило 56,7%. При этом увеличение доли следователей со стажем работы свыше 3 лет произошло в основном за счет притока лиц, не имеющих высшего юридического образования. Одновременно следственный аппарат продолжил омолаживаться: следователи в возрасте до 30 лет составили 57,7% от общего числа. Очевидно, что эти официальные данные и полученные нами при анализе статистических данных хорошо коррелируют друг с другом. Ситуация в целом осложняется еще и тем, что на фоне консолидации и профессионализации преступности следственный корпус МВД России разве что перестал деградировать, в целом несколько стабилизировался. Однако нельзя не учитывать, что криминологи пишут о криминальном взрыве в стране, о кризисе российской уголовной политики, ссылаясь на анализ изменения состояния преступности за длительный период времени. С учетом того, что за 2007 г. зарегистрированное количество преступлений составило 3 582 541, нетрудно подсчитать, что на одного следователя МВД, если бы они расследовали все эти преступления, пришлось по 67 уголовных дел. К счастью, это не так, ибо функционируют следственные аппараты других правоохранительных ведомств, к анализу которых мы и переходим. Следственный аппарат ФСКН России, образованной в июле 2003 г., по состоянию на 1 января 2004 г. составлял по штату 2145 единиц (фактически 1946), а на 1 января 2007 г. соответственно 2354 и 2223. Если недокомплект следователей в 2004 г. был 199 человек, то в 2007-м — 131, т. е. заметно сократился. Однако при общей положительной динамике недокомплекта наблюдалась высокая текучесть следственных кадров, штатное количество которых за годы существования ФСКН выросло более чем на 200 единиц, т. е. на 10% к исходному. Картина осложняется тем, что только 80% следователей ФСКН имеют высшее юридическое образование, остальные 20% имеют иное высшее или среднее специальное образование. Стаж работы по специальности преобладающего числа следователей, работающих в МРО (межрайонных отделах службы), — до 3 лет. В центральном аппарате ФСКН действуют четыре следственных отдела, в которых по штату положено по 8 следователей. Возглавляет отдел начальник, имеющий двух заместителей. Итого в центральном аппарате трудится 44 следственных работника, а остальные 2179 — в низовых структурах Службы. Для сравнения заметим, что в центральном аппарате СК при МВД России работает 265 следователей (недокомплект 10,9%), из них 50 женщин (21,2%). Все следователи имеют высшее образование, однако высшее юридическое — 92,8%. Половина из них — в возрасте до 40 лет, 20,8% проработали на следствии от 3 до 10 лет, остальные — больше. В 2007 г. принято 30 человек, уволено — 26. Согласно справке, полученной из управления кадров Генеральной прокуратуры РФ, количественный и качественный состав органов предварительного следствия этого ведомства выглядел следующим образом. По состоянию на 31 декабря 2001 г. число следственных должностей по штату было 7638, тогда как на 31 декабря 2005 г. — 10 055, а на 31 декабря 2006 г. — 8914. Из них в возрасте до 30 лет в 2001 г. было 4778 следователей, тогда как в 2006-м — 6752, от 31 до 40 лет соответственно 1814 и 1467, от 41 года и старше — 935 и 589 следователей. Другими словами, следственный корпус довольно заметно вырос и помолодел. По стажу профессиональной работы картина выглядела следующим образом. До 1 года проработали в должности следователя в 2003 г. — 3705 человек, а в 2006 г. — 1113, т. е. в три раза меньше. До 3 лет соответственно — 3241 и 2543, от 3 до 14 лет — 2690 и 4864 следователя, а свыше 15 лет — 319 и 298 человек, что свидетельствует о тенденции к росту профессионального уровня. Все следователи прокуратуры имели высшее юридическое образование. Интересна и динамика увольнений. Если в 2001 г. было уволено 962 следователя, или 12,8% от числа работающих, то в 2006 г. — 938, или 10,6%. Увольнялись следователи в основном по собственному желанию и в порядке перевода. За нарушение обязанностей по службе, порочащие поступки, в том числе повлекшие привлечение к уголовной ответственности, увольняли от 23 до 39 человек за год, т. е. сравнительно немало, если сопоставить эти цифры с аналогичными данными системы МВД России. Если недокомплект следственных кадров в 2001 г. составлял 1,5%, то в 2006 г. — 1,1%, т. е. понизился. Количество женщин-следователей колебалось от 10,4% в 2001 г. до 7,8% в 2006-м. Следователи в возрасте до 30 лет составляли соответственно 63,4% в 2001 г. и 76,9% в 2006 г. от числа работающих, а в возрасте от 31 до 40 лет — 24,1 и 16,7%, тогда как в возрасте от 41 года и старше — 11,1 и 6,7%. Другими словами, число молодых следователей росло, а прослойка зрелых, как и женщин-следователей, уменьшалась. Следователи, имевшие профессиональный стаж до 1 года, составляли в 2003 г. — 37,2%, а в 2006 г. — 12,6%, до 3 лет соответственно 32,5 и 28,8%. Следователи, проработавшие в должности от 3 до 14 лет, в 2001 г. составляли 49,1%, а в 2006 г. — 55,1%, тогда как свыше 15 лет соответственно 5,3 и 3,4%. Общие тенденции здесь просматриваются такие. Число следователей, работающих в органах прокуратуры, постоянно росло и с 2001 до 2005 г. увеличилось на 2417 единиц (31,9%), тогда как прослойка женщин среди них уменьшалась, как и общий недокомплект следователей. Следственные кадры прокуратуры молодели: количество следователей в возрасте до 30 лет возросло на 13,5%, в возрасте 31–40 лет снизилось на 7,4%, а в возрасте от 41 года и старше — на 4,4%. После резкого увеличения числа следователей, проработавших в этой должности до 1 года в 2002 и 2003 гг., положение в целом стабилизировалось, а к 2006 г. наблюдалось даже их уменьшение на 6,6% по сравнению с 2001 г. В 2004 и 2005 гг. заметно увеличилось количество следователей, проработавших в этой должности до 3 лет, тогда как в 2006 г., по сравнению с 2001 г., их число возросло всего на 2,9%. Более заметно возросло количество следователей, имеющих профессиональный стаж от 3 до 14 лет, — на 6%, а вот прослойка следователей с более солидным стажем сократилась на 1,9%. В целом можно констатировать некоторое возрастание в следственном корпусе органов прокуратуры профессионального уровня его кадров. Углубляться в дальнейший анализ нет необходимости, поскольку следственный аппарат этого ведомства недавно претерпел весьма радикальные изменения. В августе 2007 г. вышел президентский указ, регламентировавший новую его структуру. В соответствии с ним был создан Следственный комитет при прокуратуре РФ, имеющий свои подразделения во всех субъектах страны — следственные управления, а в районах и городах — следственные отделы. Аналогичную структуру получили и военные следственные органы, с той лишь разницей, что дислоцируются они в округах и флотах, объединениях, соединениях и гарнизонах. Все следователи прокуратуры подчиняются исключительно Следственному комитету, местные прокуроры не имеют права влиять на их работу. Планировалось, что общая численность сотрудников этого ведомства составит 16 656 человек, в том числе 3500 руководителей и 2034 — военных следователя, т. е. 11 122 следователя. Следственный комитет при прокуратуре РФ официально начал работать с 7 сентября 2007 г. Всего на должности его сотрудников назначено 18 690 человек, или на 2034 больше, чем планировалось. Многие из сотрудников — следователи по особо важным делам центрального аппарата и местных органов прокуратуры. В главном управлении Следственного комитета по расследованию особо важных дел работает 120 «важняков». В военных округах и на флотах сформированы следственные управления, а в семи федеральных округах — следственные отделы. В ведение Следственного комитета РФ на тот момент перешло расследование около 60 тысяч уголовных дел, находившихся в производстве органов прокуратуры, в том числе 110 — наиболее громких, которыми и занялись «важняки». Если на каждого из них пришлось менее чем по 1 уголовному делу, то на всех остальных, исключая руководителей и военных следователей, — по 5. Все следователи Следственного комитета работают по годовому контракту, что позволяет в любое время уволить их за любую оплошность. Если учесть, что на 31 декабря 2006 г. следователей в органах прокуратуры было 8818, то получается, что их количество здесь весьма существенно возросло. О качественном составе следователей, работающих в Следственном комитете при прокуратуре РФ, говорить пока не приходится — статистика отсутствует, точнее говоря, недоступна. Обобщенные данные о следственном аппарате ФСБ России таковы. Всего следователями в этом ведомстве работает 656 человек, все имеют высшее юридическое образование, недокомплект равен 1,5%. Проработали в должности следователя до 1 года — 4%, до 3 лет — 7%, до 5 лет — 15%, свыше 5 лет — 74%. Следователей-мужчин — 97%, женщин — 3%. В крупных управлениях есть должности начальников следственных управлений, у которых предусмотрены заместители. Кадры следователей готовит следственный факультет Академии ФСБ. Расследование сопровождают оперативно-технические и криминалистические службы, функционирующие в этом ведомстве. Таким образом, следственный корпус страны, на плечах которого держится российское уголовное судопроизводство, на сегодняшний день составляет почти 75 тыс. человек, около половины которых — женщины в возрасте до 40 лет. Основные тенденции его изменения — омоложение, уменьшение прослойки наиболее опытных следователей, проработавших в должности свыше 15 лет, большая текучесть следственных кадров (кроме ФСБ). В этой связи в литературе правильно подчеркнуто, что профессионально опытный следователь, а не просто регистратор события преступления формируется после 6–7 лет постоянной работы в этой должности. Поэтому найти равноценную замену уходящим опытным следственным кадрам — труднейшая задача. Аналогичная обстановка складывается и с сотрудниками оперативно-розыскных подразделений. С уходом опытных работников уходит в прошлое знание уголовной среды, апробированные формы и методы борьбы с нею. В этой связи верно указывается, что в сложившейся ситуации органы предварительного расследования не способны качественно выполнять задачи, поставленные перед ними законом. Вместо собирания и исследования судебных доказательств с целью установления и изобличения лиц, виновных в совершении преступлений, следователи фактически занимаются оформлением уголовных дел. При всем при этом «каких-либо конкретных эффективных мер по созданию профессионального ядра в следственных и оперативно-розыскных подразделениях, способного противостоять организованной преступной деятельности, со стороны государства не принято… Основная причина создавшегося положения… заключается в том, что само государство не желает или не умеет вести борьбу с преступностью всеми необходимыми мерами…». Эти мнения, замечу, были высказаны до создания Следственного комитета при прокуратуре РФ, на который руководство страны, похоже, возлагает определенные надежды. Оправдаются ли они — покажет время. И основным критерием здесь должна послужить стабилизация преступности, рост числа раскрытых преступлений, уменьшение количества оправдательных приговоров и другие объективные показатели. В перспективе Следственный комитет при прокуратуре РФ либо созданная на его базе Федеральная служба расследований должны объединить следственных работников государственных органов различной ведомственной принадлежности. В связи с этим необходимо проанализировать преимущества и возможные негативные последствия такого объединения. По мнению Н. С. Мановой, объединение следователей в единой структуре позволит обеспечить независимость следствия, а работников органа дознания, осуществляющих оперативно-розыскную деятельность, сориентирует на выполнение исключительно своих функций. В подтверждение своей позиции она приводит также тот факт, что большинство следователей поддерживает эту идею, а руководители ведомств, в которых имеются следственные аппараты, напротив, выказывают отрицательное отношение к ней, ибо могут лишиться возможности, используя административные полномочия, влиять на ход и результаты предварительного следствия. Однако имеются и противники объединения следователей в едином ведомстве. Так, А. Александров весьма скептически относится к такой идее, не считая ее выходом из сложившегося положения, поскольку это не снимет проблему укрывательства преступлений, нарушит взаимодействие следственного аппарата и оперативно-розыскных служб органов дознания, потребует значительных финансовых затрат. Таким образом, данная проблема представляется достаточно актуальной и злободневной. Но, на наш взгляд, коренному реформированию следственного аппарата (которое уже фактически начато созданием Следственного комитета при прокуратуре РФ) должна предшествовать взвешенная оценка всех возможных положительных и отрицательных его последствий. Преимущества создания Федеральной службы расследований, на наш взгляд, заключаются в реализации на практике в большей мере, чем ранее, принципа процессуальной самостоятельности следователя, в возможности проведения единой уголовной политики, придания единообразия следственной практике, в преодолении споров о подследственности, отстаивании независимости следователей от органов власти на местах. Другими словами, при надлежащей организации работы и приведении УПК РФ в соответствие с реалиями криминальной обстановки в стране, а также с традиционной парадигмой российского уголовного судопроизводства, можно ожидать некоторого улучшения следственной деятельности. В числе недостатков может быть ухудшение взаимодействия следователей и работников органов дознания, осуществляющих оперативно-розыскную деятельность, отсутствие кадров следователей соответствующей квалификации, проблемы, связанные с формированием материально-технической базы, с финансированием единого следственного аппарата, с обеспечением его управляемости, оптимального распределения рабочей нагрузки между следователями и др. Напомню, что идея самостоятельного следственного комитета была воплощена в 1995 г. в Казахстане, где был создан Государственный следственный комитет, который просуществовал менее двух лет и был ликвидирован. Основной причиной этого демарша стала поспешность и неподготовленность создания такой структуры, что привело к разрушению сложившейся системы расследования преступлений, резкому ухудшению качества следственной деятельности и другим негативным последствиям. Необходимо напомнить, что основная идея, которая преследовалась при создании Следственного комитета, — разделить полномочия прокурора по организации предварительного следствия и по надзору за следствием. Однако симптоматично то обстоятельство, что одновременно оказался фактически упраздненным прокурорский надзор за предварительным следствием, и при этом не только за следствием, осуществляемым в органах прокуратуры. Ведь помимо следственных подразделений прокуратуры предварительное следствие производится следственным комитетом МВД России, следственными подразделениями ФСБ и ФСКН. В форме дознания предварительное следствие осуществляется органами внутренних дел, пограничными органами ФСБ, Службой судебных приставов, ФТС, пожарного надзора, находящегося в ведении МЧС. В соответствии с действующим законодательством следственные и надзорные функции прокурора в отношении названных служб уже разделены. Следователи этих ведомств при расследовании уголовных дел процессуально самостоятельны, прокурор не организует следствие по их делам, а только осуществляет надзор за расследованием. Надзорные и следственные функции были совмещены лишь по уголовным делам прокурорской подследственности: по особо тяжким преступлениям, составляющим около 15% от общего числа. Однако прокурорский надзор реформирован в отношении всех органов расследования, а не только прокуратуры. «На самом деле убирают прокурорский надзор за ФСБ, МВД, Наркоконтролем, то есть за всеми органами, которые занимаются предварительным расследованием. При этом часть надзорных полномочий передается руководству Следственного комитета. То есть теперь руководитель Следственного комитета будет организовывать следствие и он же будет осуществлять надзорные полномочия. При этом за его действиями и решениями никто не надзирает». Конечно, существует судебный контроль, однако в сравнении с прокурорским надзором за предварительным следствием он сильно проигрывает в оперативности. На основании вышеизложенного можно сделать вывод, что о создании Федеральной службы расследований можно будет вести речь лишь тогда, когда полностью оправдает себя создание Следственного комитета при прокуратуре РФ, предварительно взвесив и просчитав все плюсы и минусы такого шага. В противном случае основа российского уголовного судопроизводства может только ухудшиться, что поведет к дальнейшей эскалации преступности в стране. Проблемы, создаваемые рассмотрением сложных уголовных дел с участием присяжных заседателейКогда в России возрождали суд присяжных, его основатели и вдохновители были преисполнены самых радужных надежд. Ю. И. Стецовский, например, писал, что «именно непрофессионалы, руководствуясь совестью и жизненным опытом, в условиях подлинной состязательности и на основе того, что они услышат и увидят в суде, будучи изолированными от судьи-профессионала и независимо от него, могут свободно решать вопрос о виновности подсудимого». Действительность, однако, оказалась куда менее привлекательной. Позволю себе напомнить, что суд присяжных уже вводился в России в ходе судебной реформы 1864 г. Ее сторонники, как и ныне, утверждали, что он будет способствовать повышению качества расследования уголовных дел, обеспечению независимости, объективности и состязательности судебного процесса, преодолению недоверия общества к правосудию, укреплению судебной власти. «Вновь, как и в 1864 г., суд присяжных оказался плодом кулуарной деятельности довольно узкого круга юристов западнической ориентации». Вновь, как и прежде, утверждения сторонников суда присяжных оказались беспочвенными, не подтвержденными практикой его функционирования. А все началось с того, что суд присяжных в качестве эксперимента был введен в 1993–1994 гг. в девяти субъектах Российской Федерации. Никто, однако, сколько-нибудь серьезно и объективно итогов проведенного эксперимента не подводил. Более того, было проигнорировано то обстоятельство, что один из подвергнутых этому эксперименту субъектов Федерации (Рязанская область) высказался однозначно против введения суда присяжных на своей территории. Несогласие, понятное дело, западнически ориентированные реформаторы оставили без внимания. И с 1 января 2003 г. институт суда присяжных был введен на всей территории страны, за исключением Чеченской республики, где он должен появиться в 2010 г. Нельзя не согласиться с мнением, что «состояние современного уголовно-процессуального законодательства, находящегося в процессе перманентного реформирования, вызывает глубокую озабоченность. Поспешность, с которой принимаются поправки и дополнения в Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации (более 400 статей УПК РФ за неполные 6 лет его действия подверглись различным изменениям), приводит к негативным последствиям. Нестабильность законодательства влечет нестабильность правоприменительной практики… Подчас складывается впечатление, что законодатель методом проб и ошибок создает некую “совершенную” модель уголовного судопроизводства, но какую именно — пока не осознал и в выборе не определился. Такое положение в законодательстве, как правило, связано с противоречием, возникающим между характером общественных отношений и способом их законодательного регулирования». Такое противоречие безусловно есть. Анализируя современную процессуальную регламентацию судебного разбирательства уголовных дел, представляется необходимым обратить особое внимание на главы 37 «Судебное следствие» и 42 «Производство по уголовным делам, рассматриваемым судом с участием присяжных заседателей», поскольку именно они, по нашему мнению, создают ненужные трудности в надлежащем отправлении правосудия. И тем не менее эти главы подверглись весьма небольшой доработке по сравнению с изменениями и дополнениями, внесенными тридцатью восемью Федеральными законами, шестью Постановлениями и одним Определением Конституционного суда РФ в остальные главы УПК РФ. Так, в главу 37 внесено пять изменений, а в главу 42 — одиннадцать. Думается, что проявленная здесь законодателем осторожность входит в противоречие с насущной общественной потребностью повышения качества судебного разбирательства уголовных дел вообще, а в суде с участием присяжных заседателей — в особенности, коль скоро он, вопреки неоднозначным результатам проведенного эксперимента, получил в России практически повсеместное распространение. Процедура формирования коллегии присяжных достаточно проста. Если подсудимый изъявил желание, чтобы процесс происходил с их участием, то они отбираются из общего списка, который утвержден главой субъекта на 4 года. Не касаясь деталей процедуры рассмотрения уголовных дел с участием присяжных заседателей, подробно изложенной в литературе, отметим, что в ходе судебного процесса присяжные, отдельно от профессионального судьи, должны ответить на три вопроса: доказано ли, что деяние имело место, что его совершил подсудимый, виновен ли он? Если этого не произошло, решение принимается голосованием, причем оправдательный вердикт обязателен для председательствующего судьи во всех случаях и влечет постановление оправдательного приговора, который объявляет подсудимого оправданным и освобождает его из-под стражи в зале судебного заседания. Нельзя не отметить тот примечательный факт, что если в обычных судах доля оправдательных приговоров составляет не более 1%, то в судах присяжных она достигает 20% (около половины из них впоследствии оспаривается в вышестоящих судах). И вместе с тем вердикт, принятый коллегией присяжных заседателей без нарушений уголовно-процессуального закона, в кассационном порядке обжалованию не подлежит. Последние обстоятельства важно подчеркнуть в связи с тем, что для отправления правосудия его субъекты должны обладать специальными знаниями в судебной деятельности и практическими навыками ее реализации. Ни тем ни другим присяжные заседатели не обладают, и тем не менее… «Известен опыт нарушения этой закономерности путем участия в суде народных заседателей. Однако положение усугублено: в осуществлении правосудия решающую роль играют присяжные заседатели. Результат негативный», — пишет человек, многие годы посвятивший судебной работе. Он (результат) и не может быть положительным. В литературе верно отмечено, что «незнание законов и непонимание их смысла делает невозможным надлежащее отправление правосудия коллегией присяжных заседателей, пусть даже при принятии решения и вынесении вердикта они, опираясь на правосознание, совесть, нравственность, здравый смысл и т. д., должны руководствоваться общеобязательными правилами поведения, закрепленными в правовых нормах». Не очень понятно, правда, как это может быть в принципе. Судебное разбирательство уголовных дел, будучи завершающей стадией уголовного судопроизводства, представляет собой весьма сложный процесс, качество реализации которого существенно влияет на криминогенную обстановку в стране, которая с каждым годом заметно ухудшается. Об этом однозначно свидетельствует уголовная статистика последних десяти лет. Названные обстоятельства вызывают обоснованную тревогу еще и потому, что присяжные заседатели участвуют в судебном разбирательстве дел о наиболее опасных тяжких и особо тяжких преступлениях: убийствах (ст. 105 УК РФ), похищениях человека (ст. 126), изнасилованиях (ст. 131), терроризме (ст. 205), захвате заложника (ст. 206), организации незаконного вооруженного формирования и участии в нем (ст. 208), бандитизме (ст. 209), организации преступного сообщества (ст. 210), угоне судна воздушного или водного транспорта либо железнодорожного состава (ст. 211), организации массовых беспорядков (ст. 212), приведении в негодность транспортных средств или путей сообщения (ст. 267), государственной измене (ст. 275), шпионаже (ст. 276), вооруженном мятеже (ст. 279), диверсии (ст. 281), разглашении государственной тайны (ст. 283), получении взятки (ст. 290), воспрепятствовании осуществлению правосудия и производству предварительного расследования (ст. 294), привлечении заведомо невиновного к уголовной ответственности (ст. 299), фальсификации доказательств (ст. 303), дезорганизации деятельности учреждений, обеспечивающих изоляцию от общества (ст. 321), разработке, производстве, накоплении, приобретении или сбыте оружия массового поражения (ст. 355), геноциде (ст. 357), экоциде (ст. 358), наемничестве (ст. 359) и др. Поскольку с 2005 г. отмечалась тенденция оправдания судами присяжных террористов, совершивших тяжкие преступления, в декабре 2008 г. были приняты очередные поправки в УК и УПК РФ. В соответствии с ними ст. 205, 206, 212, 275, 276, 279, 281 исключены из подсудности суда присяжных. Уголовные дела о таких преступлениях теперь рассматриваются коллегией из трех судей федерального суда общей юрисдикции. Хорошее, хотя и запоздалое решение. Так, уверен, следовало поступить и со всеми остальными составами. Ведь по сложным уголовным делам, вызывающим, как правило, большой общественный резонанс, чрезвычайно важен анализ доказательственной базы, нередко очень неоднозначной, особенно по делам о групповых преступлениях. Такие дела обычно бывают многотомными, их материалы насыщены специальной терминологией, заключениями различных судебных экспертиз. Разбирательство по этим делам длится месяцами, а то и годами. Тут и профессиональному судье с большим опытом работы бывает непросто разобраться во всех обстоятельствах, взвесить все «за» и «против», дифференцировать степень виновности каждого подсудимого. Чтобы участвовать в отправлении правосудия, нужны знания, опыт, гражданское мужество наконец, четкая жизненная позиция. Есть ли они у людей, взятых «с улицы» путем случайной выборки? Присяжные, в лучшем случае, терпеливо накапливают впечатления, а в худшем — откровенно скучают, не понимая тонкостей происходящего состязания сторон, но будучи обязанными играть роль судей факта. Однако «присяжные в уголовном процессе — это не только судьи факта, но и судьи права, судьи виновности или невиновности подсудимого, поскольку вся их деятельность основана на праве, при решении поставленных перед ними вопросов они неизбежно вторгаются в сферу права, и вынесенный ими вердикт имеет правовые последствия». Положение еще более усугубляется тем, что при рассмотрении дела судом присяжных судья оценивает доказательства лишь в аспекте относимости и допустимости, не вдаваясь в их содержание. Такой подход тем более порочен, что на откуп присяжных отдан главный вопрос о виновности или невиновности каждого из подсудимых в инкриминируемом ему особо опасном деянии. Для этого, в соответствии со здравым смыслом, совершенно необходимо оценить доказательства, полученные в ходе предварительного следствия и судебного разбирательства, чего человек без юридической подготовки и соответствующего профессионального опыта сделать, увы, не в состоянии. Это трудный путь, по которому присяжные заседатели никогда и не пытаются идти. Второй, психологически более комфортный подход, — оправдать подсудимого, что и происходит практически повсеместно. И дело тут не столько в беспринципности профессиональных юристов, в первую очередь адвокатов, цинично использующих эмоциональное в своем большинстве восприятие присяжными заседателями происходящего на процессе, сколько в отношении общества к судебной власти… В контексте обсуждаемой проблемы нельзя не отметить, что рассмотрение дела в суде первой инстанции по действующему уголовно-процессуальному законодательству допускается столь различными способами, что охватывает почти все многообразие юридической практики обоих правовых систем, взятых за основу при написании УПК РФ, — континентальный и островной. В зависимости от воли подсудимого, дело может быть рассмотрено судьей единолично, в том числе — в упрощенном порядке, коллегией из трех судей и судом присяжных англо-саксонского (островного) образца. При этом судья — назначаемый на должность профессиональный чиновник, никому не подконтролен и не подотчетен. Последнее обстоятельство является нормой для англосаксонской системы ввиду выборности судей. И это логично, ибо избранное лицо подотчетно лишь своим избирателям. Однако бесконтрольный и неподотчетный чиновник (с точки зрения континентального процесса) — это нонсенс, феномен, невозможный в принципе, поскольку здесь открывается самый прямой путь к злоупотреблениям и коррупции. Отмеченный дуализм еще более усиливается нормами УПК РФ, затрудняющими, а порой и прямо запрещающими обжалование незаконных судебных решений (ст. 405 УПК РФ — например), особенно принятых в интересах обвиняемого, а также законом «О статусе судей» и главой 52 УПК, делающих практически невозможной борьбу с лихоимством среди самих судей. Пока сохраняется данная ситуация, вывод «хотели суд независимый, а получили безответственный и коррумпированный» будет оставаться верным. Ввиду отмеченного выше разнообразия форм организации судебного процесса, решение основного вопроса уголовного судопроизводства — вопроса о виновности (невиновности) — осуществляется различными путями. Так, при рассмотрении дела судом присяжных решение о виновности или невиновности подсудимого принимают присяжные, на основании доказательств и в соответствии с мастерством их представления сторонами в ходе судебного следствия. Состязательность сторон при устранении ведущего процесс профессионального судьи от оценки доказательств по существу — основной принцип работы суда присяжных англо-американского образца. При такой форме судебного разбирательства об установлении истинных обстоятельств рассматриваемого преступного события не может быть и речи. Нам могут возразить, что действующий УПК РФ об установлении истины даже не упоминает, ибо она исключена из задач отечественного уголовного судопроизводства. (Объективности ради следует отметить, что из УПК РФ исключены и все другие социальные задачи — защита интересов государства и общества, воспитательное значение уголовного процесса, предупреждение преступлений и т. д.) Истина законодателем принесена в жертву состязательности как конституционному принципу отправления правосудия. А вот для состязательности в суде присяжных и впрямь простор шире некуда. Однако «состязательность как логический прием познания криминальной действительности в уголовном судопроизводстве через столкновение и противоборство противоположностей сторон не имеет смысла и бесполезен, если его результатом не будет отыскание истины», — считает В. П. Проценко. С ним солидарен Ю. К. Орлов, полагающий, что «нельзя сводить уголовный процесс только к спору, разрешению конфликта… Слишком велики ставки, велика цена ошибки (или даже неумения), чтобы отдавать их на откуп спору, состязанию. А ценой здесь может быть человеческая жизнь. Причем не только при необоснованном осуждении, но и при необоснованном оправдании. Почему-то никто не удосужился подсчитать, сколько новых преступлений совершили оправданные (особенно судом присяжных), сколько безвинных жертв стоило такое оправдание». Так, в Дагестане и Кабардино-Балкарии с 2005 по 2008 г. из 26 вынесенных присяжными приговоров в отношении особо опасных преступников, обвиняемых в том числе по 205-й статье, 12 вердиктов были оправдательными. Представляется, что требования ст. 15 УПК РФ о разграничении функций обвинения, защиты и разрешения дела ни в коем случае не должны влечь абсолютной пассивности суда, поскольку в ходе судебного следствия могут возникнуть ситуации, требующие активного участия в их разрешении со стороны судьи. Бездействие в одной из таких ситуаций может привести к ненадлежащему проведению судебного следствия, к судебным ошибкам, вынесению несправедливого приговора. Поскольку судья ответственен за выносимый приговор, а значит, и за всестороннее исследование представляемых сторонами доказательств, он не должен быть пассивным наблюдателем за схваткой сторон обвинения и защиты. В этой связи мы считаем бесспорным мнение, что «истина и только истина, правда должна лежать в основе такого акта правосудия, каковым является судебный приговор. Обязанность суда и судьи в каждом конкретном случае устанавливать по делу истину есть не только их служебный долг, но и долг нравственный. Суд не имеет нравственного права осудить невиновного; но суд не имеет и нравственного права оправдать виновное в преступлении лицо. Любой из этих вариантов постановления судом соответствующего приговора есть отступление суда (судьи) как от своего служебного, так и нравственного долга». Можно ли говорить о нравственном долге присяжных заседателей? Говорить-то можно, особенно если очень хочется выдать желаемое за действительное. Но слишком уж часто срабатывает у них стадный инстинкт, повелевающий быть как все. Но не только он побуждает голосовать «невиновен». Нельзя не учитывать специфику того или иного субъекта Российской Федерации, менталитет его населения. Возьмем для примера Кабардино-Балканскую республику, в которой суд присяжных широкого применения пока, к счастью, не получил. За 5 лет работы (по состоянию на 1 января 2008 г.) с их участием было рассмотрено всего 12 уголовных дел, при этом 6 подсудимых из 26 были оправданы. Особо пристальное внимание не только в Кабардино-Балкарской республике, но в общегосударственном масштабе на деятельность суда присяжных было обращено по уголовному делу о нападении боевиков на г. Нальчик в октябре 2005 г. В результате этого террористического акта были убиты 95 нападавших, погибли 35 сотрудников правоохранительных органов и 12 мирных граждан. Во время расследования, которое проводило главное управление Генеральной прокуратуры РФ в Южном федеральном округе, к уголовной ответственности было привлечено 59 лиц, в отношении 13 обвиняемых уголовное преследование было прекращено в связи с амнистией, а в отношении еще 95 лиц — в связи с их смертью. 14 обвиняемых были объявлены в международный и федеральный розыск. Специально для проведения процесса в Нальчике построили здание судебных заседаний, примыкающее к зданию следственного изолятора, где содержались подсудимые. Уголовное дело насчитывало более 1 тыс. томов. Кроме обвиняемых по нему проходят свыше 400 потерпевших и более 2 тыс. свидетелей. Уголовных процессов такого масштаба в постсоветской России еще не было! Решение о проведении процесса по делу с участием коллегии присяжных заседателей было принято на заседании суда 25 марта 2008 г. Тогда 24 подсудимых высказались за проведение процесса в составе трех профессиональных судей, однако остальные заявили о желании, чтобы дело рассматривалось с участием присяжных заседателей. Вместе с тем в силу ряда факторов, в том числе и связанных с небольшой территорией Кабардино-Балкарской республики и разветвленной сетью родства, суду не удалось сформировать коллегию присяжных. После самоотводов ряда граждан, заявленных в силу вышеуказанных факторов, суд рассматривал кандидатуры оставшихся 25 кандидатов в присяжные, из которых предстояло отобрать 24 запасных присяжных, так как на предыдущих заседаниях из 1200 человек было отобрано только 13 присяжных. До конца 2008 г. удалось отобрать 15 присяжных заседателей при необходимом количестве 18 человек (12 основных и 6 запасных). 31 декабря 2008 г. закончились полномочия списка присяжных, утвержденного для Кабардино-Балкарии на 2005–2008 гг. Адвокаты обвиняемых просили перенести судебные слушания в другой регион, так как в республике не удалось собрать коллегию присяжных, но в этой просьбе было отказано. Таким образом, в условиях, которые сложились в Кабардино-Балкарской республике, напрямую столкнувшейся с проблемой терроризма, присяжные в принципе не могли быть независимыми. Нельзя было требовать от них независимости, поскольку это означало бы ставить людей в положение, противоречащее их национальному менталитету, их природе и образу мыслей. Это было бы воистину преступно как по отношению к ним, так и по отношению к тем лицам, которые привлечены к уголовной ответственности. Нигде в мире, даже в США, подобные преступления не рассматриваются судами присяжных в чистом виде, никто не осмеливается возлагать такую ответственность на рядовых граждан. Еще и поэтому нельзя не согласиться с обоснованным мнением, что «главным источником проблем современного судебного следствия является абсолютизация методологической безупречности принципа состязательности. Как известно, новое — это хорошо забытое старое. Состязательность — не открытие сегодняшнего дня. Это древнейшее человеческое изобретение», которое преподносится как однозначно новаторский и прогрессивный метод разрешения уголовных дел. «Насаждение “стерильной” состязательности в суде, лишение суда активной позиции в отыскании истины, “воскрешение исторических покойников” — суда присяжных, мировой юстиции — все это признаки архаизации уголовно-процессуального метода». Это мнение можно было бы отнести к излишне категоричным, если бы еще основоположник криминалистики Ганс Гросс не называл присяжных заседателей участвующими в отправлении правосудия профанами, не был убежден в несостоятельности такого суда, способного «задать целому поколению судебных следователей массу бесполезной работы и причинить им горькое разочарование». С тех пор прошло больше века. Теперь реанимированный УПК РФ суд присяжных задает нынешним следователям горькое разочарование, оправдывая лиц, виновных в тяжких, особо опасных преступлениях, в частности в разглашении государственной тайны, геноциде, наемничестве, дезорганизации деятельности учреждений, обеспечивающих изоляцию от общества, экоциде… Думается, прав В. М. Быков, считающий, что «причины вынесения судом с участием присяжных заседателей необоснованных… вердиктов коренятся в самой сущности суда присяжных, а также в недостатках правового положения самих присяжных заседателей. В таком виде, как его задумал законодатель, суд с участием присяжных заседателей функционировать далее эффективно не может. Нет смысла умножать количество необоснованных вердиктов и судебных ошибок». Обобщая вышеизложенное, можно заключить, что основная проблема, которую создает суд присяжных, это наличие перспективы необъективного рассмотрения и несправедливого наказания (оправдания) лиц, виновных (невиновных) в совершении особо тяжких преступлений. Это не может не влиять на следователей, расследующих такие дела, кстати сказать, наиболее опытных и профессионально подготовленных, самым негативным образом, затрудняет борьбу с преступностью, ухудшает качество судебного разбирательства наиболее сложных уголовных дел, является криминогенным фактором, стимулирующим рост преступности. Так одна проблема порождает целый ряд других, не менее острых. Так нужна ли современной России эта особо сложная судебная процедура, к тому же отягощенная чрезвычайно высокими процессуальными издержками (14 присяжных, каждый из которых получает половину зарплаты судьи), если учесть, что дела о бандитизме, организации преступного сообщества, заказных убийствах нередко рассматриваются более года? Ответ, полагаю, напрашивается сам собой. В этой связи нельзя согласиться с И. В. Литвиновой, которая из приведенной в начале статьи верной общей посылки делает несколько неожиданный вывод. Отметив, что положенная в основу УПК РФ концепция была безусловно либерально-демократической и назвав суд присяжных одной из либеральных ценностей, она призывает «сохранить и преумножить лучшее, что есть в современном российском уголовно-процессуальном законодательстве, — либеральные идеи и демократические принципы». Думается, что с судом присяжных все обстоит с точностью до наоборот. Единственным радикальным средством, которое может устранить эту либеральную «ценность», представляется ликвидация суда присяжных как института, являющегося историческим покойником, приносящего отправлению правосудия в стране непоправимый вред. К вопросу о первоистоках криминалистикиСреди отечественных криминалистов широкое признание получил тезис о том, что криминалистика возникла в недрах уголовного процесса, произошла от него. О. Я. Баев, например, пишет, что система знаний о расследовании преступлений длительное время развивалась внутри науки уголовного процесса, но затем общественная потребность обусловила возникновение научного метода, уже не вписывающегося в науку уголовного процесса, так возникла наука криминалистика. Р. С. Белкин писал, что исторически «криминалистика возникла как наука о практических средствах и методах расследования преступлений, основанных на положениях естественных и технических наук. Первые криминалистические рекомендации содержались в работах по уголовному процессу… На базе консолидации этих рекомендаций и изысканий в области регистрации и отождествления личности преступников с конца XIX и начала ХХ в. началось формирование криминалистики как науки», представляющей собой «область специфических научных знаний о преступной деятельности и ее антиподе — деятельности по выявлению, раскрытию и расследованию преступлений, по установлению истины в процессе судопроизводства». Эта же мысль проводится и в других его работах. Р. С. Белкин отмечал, что термин «криминалистика» ввел в научный оборот провинциальный австрийский профессор из Граца Ганс Гросс, обозначив им необычную для юристов того времени, еще только появившуюся из чрева своей родительницы — уголовно-процессуальной науки область прикладных знаний, призванную найти кратчайшие пути ответов на древнюю семичленную формулу римских юристов, подчеркивал, что «становление криминалистики как области научного знания неразрывно связано с развитием уголовно-процессуальной науки. Именно в рамках последней шел процесс накопления и консолидации тех средств, приемов и рекомендаций по работе с доказательствами, которые на определенном этапе составили ядро новой науки — криминалистики». Можно обнаружить и менее категоричные суждения о происхождении криминалистики от уголовного процесса. «Отдельные рекомендации подобного рода (криминалистические. — Е. И.) известны давно (выделено мной. — Е. И.). Они встречаются в законодательных памятниках, в сочинениях по уголовному и гражданскому судопроизводству, по наследственному праву, а с начала XIX в. — особенно часто в трудах по уголовному процессу, практических руководствах и инструкциях для следователей, чинов полиции и жандармерии». Однако так ли все однозначно? Действительно ли криминалистика зародилась в недрах уголовного процесса, произошла от него? Чтобы ответить на этот вопрос, обратимся к основоположнику криминалистики как науки, официально признанному ее отцом Гансу Гроссу. В предисловии к третьему изданию своего фундаментального труда «Руководство для судебных следователей как система криминалистики» он пишет, что криминалистика завоевала себе значение самостоятельной науки со своей областью исследования. Криминалистика, по природе своей, начинается там, где уголовное право прекращает свою работу. Материальное уголовное право имеет своим предметом изучение преступления и наказания, а формальное уголовное право (процесс) заключает в себе правила применения материального уголовного права. «Но каким именно способом совершаются преступления? Как исследовать эти способы и раскрывать их, какие были мотивы к совершению, какие имелись в виду цели — обо всем этом нам не говорят ни уголовное право, ни процесс. Это составляет предмет криминалистики». Далее Г. Гросс пишет, что уголовное право относится к криминалистике, как патологическая анатомия относится к хирургии. Если первая изучает недуги человеческого организма, исследует их и приводит в систему, различает болезни одну от другой, дает им названия и распознает их, объясняет их причины и последствия, то вторая стремится к устранению болезней. В течение весьма продолжительного времени хирургия не признавалась за науку, хирург считался неполноценным ученым, его труд имел лишь второстепенное значение до той поры, пока хирургия не проложила себе свои собственные пути, пока она не стала весьма ценимой самостоятельной наукой. Гросс подчеркивает, что уголовное право не является наукой для себя, что самые ценные из установленных им положений (о соучастии, умысле и неосторожности, о покушении, необходимой обороне, непреодолимой силе и др.) имеют в конечном итоге только одну цель — получить практическое применение. Все эти положения лишены всякого значения, если следователь и судья не сумеют применить эти отвлеченности к реальностям текущей жизни: если они не понимают или неправильно оценивают показания свидетелей, если их вводят в заблуждение уловки злоумышленников, если они не умеют читать следы преступления, другими словами, если они не знакомы с положениями, совокупность которых составляет криминалистику. Но будучи для уголовного права вспомогательной наукой, «криминалистика, однако, оставляет за собой право на самостоятельность: фактически ведь она существовала всегда и ранее (выделено мной. — Е. И.). Тот, кто осматривал следы ног, кто начертил план места происшествия, — каждый из них применил те или иные положения криминалистики. По отдельности эти действия не имели научного обоснования, а когда все они подверглись разработке и были приведены в систему, то появилось право требовать признания за криминалистикой значения науки. Даже являясь вспомогательной, криминалистика уже тогда была способна оказать влияние: 1) на материальное уголовное право. Будучи учением о реальностях уголовного права, к которым на первом плане нужно причислить человека (преступника, свидетеля, эксперта и т. д.), криминалистика раскрывает сущность преступных деяний, их начало, составные части, дальнейшее развитие, которые, однако, не всегда совпадают с определениями тех лиц, которые стоят вдали от преступного мира. Криминалистика часто обнаруживает общность там, где ранее полагали только различие, и наоборот. Уголовный закон написан для людей, а те проявляют себя вовне, в реальной жизни. Уголовное право реализуется в жизни именно так, как обнаруживает себя преступный элемент общества; 2) на формальное уголовное право (уголовный процесс). Неисчислимые недостатки чувственного восприятия, а также памяти, существенные различия между людьми по возрасту, природным качествам и свойствам, привитым культурой, настроению, здоровью, под действием окружающей среды — все это и многое другое оказывает на человека столь сильное влияние, что мы об одном и том же факте почти никогда не получим двух совершенно тождественных показаний. «Формальное доказательство со слов двух свидетелей может дать лишь “формальную” истину. Можно составить себе представление о происшествии и на этом успокоиться, но материальной истины мы не получим и наша совесть не должна молчать…» Злая воля и обман, ошибки и заблуждения, а чаще собственные выводы свидетеля и его уверенность, что он говорит лишь о том, что видел и слышал, влияют так сильно, что только в самых редких случаях можно признать показание свидетеля объективным. С каждым успехом криминалистики падает значение свидетельских показаний и одновременно повышается значение реальных доказательств. С учетом всего сказанного «отныне центр тяжести процесса должен быть перенесен с судебного разбирательства на период предварительного следствия». Под этим углом зрения вполне здравой представляется мысль, что первоосновой криминалистики являлись не научные обобщения, а многовековая практика расследования преступлений. «Однако начиная с последней четверти XIX в. под влиянием революционных перемен в естествознании эмпирические сведения криминалистов-практиков стали трансформироваться в отдельные элементы научного криминалистического знания». Поэтому более верной представляется мысль, что развитие уголовно-процессуальной науки способствовало становлению криминалистики, поскольку в работах ученых-процессуалистов осуществлялось целенаправленное развитие будущих криминалистических знаний. «Правда, оно существенно ограничивалось рамками уголовного процесса. Уголовно-процессуальное знание не позволяло в полной мере решать вопросы доказывания, установления истины по делу». А. А. Эксархопуло считает, что если криминалистическая техника сформировалась благодаря трудам криминалистов, то тактика и частная методика как система научных приемов и методов начали формироваться благодаря изысканиям ученых-процессуалистов. Вышеприведенное свидетельствует о том, что вопросы происхождения криминалистики, ее соотношения и связей с уголовным процессом были и остаются весьма актуальными, особенно с учетом современных реальностей борьбы с преступностью, перспектив развития этих наук, их влияния на практику уголовного судопроизводства. Однако труды Г. Гросса, А. Бертильона, Р. Рейса, Ф. Гальтона, Э. Локара и других первопроходцев криминалистики свидетельствуют о том, что научные криминалистические знания возникли в связи с разработкой методов и средств, обеспечивающих успех органов полиции в деле борьбы с преступностью. В первую очередь это относилось к вопросам идентификации преступников, уголовному сыску и пенитенциарной практике, т. е. независимо от уголовного процесса. Возникновению криминалистики как самостоятельной науки предшествовал длительный период накопления эмпирических знаний об установлении и изобличении лиц, совершивших преступления. Хотя несколько веков назад криминалистики еще не существовало, но и тогда было необходимо находить преступников. Поэтому можно считать, что предыстория криминалистики начинается в глубокой древности, когда образовались первые государства, появились законы и особые властные структуры, призванные поддерживать правопорядок и использовавшие в своей деятельности приемы для розыска и установления преступников. Похожие мысли высказывает О. Я. Баев: «Основы деятельности по расследованию преступлений таятся в глубокой древности, в той, где таится первое из наиболее известных, “знаковых” преступлений на земле — убийство Авеля», упоминая, что уже в Законе XII таблиц (первом своде законов Древнего Рима, 451–450 гг. до н. э.) содержались сугубо криминалистические предписания по, говоря современным языком, тактике обыска. Нельзя не отметить и того обстоятельства, что основоположники уголовно-процессуальной науки писали о самостоятельности криминалистики, не усматривали ее происхождение от уголовного процесса. Вл. Случевский, например, писал: «…можно сказать, что опытные знания обратили на себя, за последнее время, особое внимание научных исследователей и послужили даже содержанием для обоснования, благодаря в особенности трудам Гросса, самостоятельной научной дисциплины — криминалистики». Называя эту науку юной, цитируемый автор писал, что она имеет цель систематизировать те опытные знания, которые имеют громадное значение при расследовании преступных деяний, ибо они до сих пор не приносили для судебной практики всей той пользы, которую по значению своему могли бы приносить. Далее он вполне однозначно указал на предмет криминалистики, отграничивающий ее от уголовного процесса: «Криминалистика как отрасль научных знаний сосредоточивается на изучении способов и порядка совершения преступных деяний и средств наиболее рационального их расследования». Нет упоминаний о происхождении криминалистики от уголовного процесса и в самых последних работах. Э. Локар не без оснований считал, что расследование преступлений столь же старо, как человеческое общество, и исторически представляет собой долгую погоню за трудно уловимой истиной. Ни в какой другой области необходимость доказательств не была столь очевидной, как здесь, поскольку речь идет не о каких-то умозрительных построениях. Несомненно, вещественные улики фигурировали в случаях убийства даже еще в период пещерной жизни при господстве самых варварских и примитивных приемов правосудия. Об этих уликах говорится и в средневековом праве. «Но лишь в конце XIX столетия наметилась тенденция систематически искать доказательства преступления в установлении вещественных доказательств, и понятия, до той поры рассеянные повсюду (выделено мной. — Е. И.), были соединены в особую группу доктрин. Таким образом сложилась новая научная дисциплина», названная криминалистикой. С. Н. Трегубов почти 100 лет назад писал, что «улучшая обиход общественной жизни, многие технические открытия дают в руки преступников новые усовершенствованные орудия для учинения преступлений… способствуют утонченности выполнения преступных замыслов и неуловимости виновных… Лишь в последнее время в Западной Европе… создалась новая отрасль уголовной науки — уголовная техника, которая, несмотря на кратковременность своего существования, уже успела дать судебной практике весьма ценные указания для достижения целей, намечаемых в отдельных стадиях уголовного процесса, и выработать методы технического исследования места преступления и вещественных доказательств». Историки науки пишут, что, как и всякое знание, наука возникает не на пустом месте, а на огромном материале создававшейся тысячелетиями духовной культуры, причем происходит это в ответ на потребности практики. Следующий этап в развитии научного знания — использование уже имеющихся знаний и формирование на их основе нового знания. В этой связи представляется вполне обоснованным мнение, что «генезис криминалистических научных знаний изначально обусловлен использованием учеными-криминалистами синтезирующего принципа — закона криминалистической трансформации. Его сущность проявляется как ответ науки на насущные запросы розыскной, следственной, судебной и экспертной практики, а также, в целом, для эффективной борьбы с преступностью… Именно этот фактор служит исходной позицией для научных знаний криминалистики, формирования и развития науки». Это, конечно, отнюдь не исключает взаимодействия криминалистики и уголовного процесса, но не свидетельствует о том, что она является по отношению к нему вспомогательной наукой. Последнее утверждение справедливо потому, что уголовный процесс «определяет пределы и условия применения криминалистических рекомендаций в сфере судебного исследования, компетенцию участников процесса в использовании криминалистических средств и методов. В то же время, естественно, он не предопределяет направления научных исследований в криминалистике, связанных с активным использованием научно-технического прогресса в целях борьбы с преступностью». За 18 лет до судебной реформы 1864 г., в результате которой был регламентирован процесс предварительного расследования, получения и фиксации доказательств, в Санкт-Петербурге были изданы «Основные формы уголовных следствий, вообще принятые при их производстве». Из них следует, что и при инквизиционной форме расследования уже активно применялись рекомендации, называемые теперь криминалистическими. В главе IV «Формы самого производства уголовных следствий по разным родам преступлений» следственные действия, говоря современным языком, делятся на невербальные (обыск, розыск, свидетельство) и вербальные: спросы (допросы) доносчика или истца, подсудимого, оговариваемого или в преступлении подозреваемого, прикосновенного к делу, свидетеля, очные ставки и повальный обыск, т. е. допрос не менее чем 24 человек из того общества, к которому принадлежит подследственный, о его поведении до совершения преступления. Приведены рекомендации по тактике производства следственных действий. «При спросе по одному делу нескольких человек, преступников или подозреваемых в преступлении, следователь не должен допускать сношений между спрошенными и неспрошенными еще; в противном случае первые могут условно направить ответы последних и тем уничтожат средства к раскрытию истины». Поскольку главное «условие обыска есть то, чтобы отыскать скрытое или утаенное, то следователь должен стараться приступить к нему без малейшей огласки, внезапно», причем далее приведены типичные объекты поиска по делам о подложных документах и фальшивомонетничестве, об убийствах, изнасилованиях, кражах, криминальных абортах и других распространенных тогда преступлениях. Такой же подход применен и к описанию тактических приемов спроса: с подробным делением допрашиваемых в зависимости от их процессуального статуса, состояния здоровья, степени родства с подозреваемым и др. В случае наличия противоречий в показаниях рекомендовалось проведение очных ставок, порядок которых прописан весьма подробно, в частности «к числу свидетелей принадлежат и малолетние; им, в случае разноречий, очных ставок ни с кем давать не надо». Важен общий настрой на установление истинных обстоятельств произошедшего. «Розыск должен буквально разъяснить как прямые, так и все подобные вопросы преступления или происшествия; и сколько можно приблизительнее (точнее. — Е. И.) определить, точно ли подсудимый есть действительный преступник или же ошибочно или умышленно оговоренный и потому невинно подозреваемый и точно ли в деле кроется преступление… Если причина смерти найденного тела по наружным на нем признакам неизвестна или сомнительна, то надобно делать вскрытие ему чрез медика. Умерших от пьянства и всех утопленников необходимо анатомировать; ибо с последними нередко бывает, что он умер насильственной смертью… и для сокрытия следов преступления брошен в воду… При собственном сознании подсудимого следователь розыском должен раскрыть, точно ли сознание его справедливо; подтверждают ли его обстоятельства, сопровождавшие преступление, и ход самого исследования; ибо очень нередко бывает, что подсудимый, подкупленный настоящим, скрытым преступником… ложно оговаривает себя». Есть в работе и рекомендации по сличению почерков, а также следов на месте происшествия: «когда обвинительным фактом против подсудимого служат какие-либо знаки, например, следы на песке или снеге, то следователь должен их сличить с обувью или голой ступней подсудимого или подозреваемого в преступлении и об открывшемся составить свидетельство. Оценивая данную работу в целом, можно сказать, что она является методическим руководством для следователей, содержащим в себе основы методики расследования ряда преступлений, общие и частные тактические приемы известных тогда следственных действий, рекомендации по организации расследования, обеспечению его объективности, использованию специальных знаний и др. В конце работы даже приведены формы следственных документов: самого следственного дела, протоколов обыска, розыска, свидетельства, очной ставки, очного свода, повального обыска, оценочного листа, постановления, клятвенного обещания, подписки, приговора и даже описи бумаг, находящихся в деле. Однако ни одной ссылки на конкретные нормы материального или процессуального права в работе нет. Не потому ли, что уголовного процесса как такового в те времена еще фактически не существовало, что он как наука только оформлялся? Совершенствуя научно-технические средства и тактические приемы проведения следственных действий, проводя новые научные разработки и обобщения, криминалистика влияет на уголовно-процессуальное право и действующее законодательство. Сформированные криминалистической теорией многие тактические приемы получения судебных доказательств по уголовным делам, апробированные многолетней следственной и судебной практикой, привели к возникновению новых процессуальных действий, получивших соответствующую уголовно-процессуальную регламентацию, а также наполнили новым содержанием традиционные следственные действия (например, выемка электронной почты, следственный осмотр компьютера, мобильного телефона и др.). Криминалистика нередко лидирует в исследованиях и разработках, которые позднее трансформируются в процессуальные нормы. Так, в свое время появились такие следственные действия, как предъявление для опознания, проверка показаний на месте, следственный эксперимент, получение образцов для сравнительного исследования и др. Внимание! Авторские права на книгу "О криминалистике и не только: избранные труды" (Ищенко Е.П.) охраняются законодательством! |
||||||||||||||||||||||
