Методология информационной аналитики

Курлов А.Б., Петров В.К.

Возрастное ограничение: 12+ Жанр: Философия Издательство: Проспект Дата размещения: 16.07.2014 ISBN: 9785392162765 Язык: Объем текста: 427 стр. Формат: epub

Оглавление

Предисловие

Введение

Глава 1. Становление информационной аналитики и ее проблемной сферы

Глава 2. Методологические основания современной информационно-аналитической деятельности

Глава 3. Онтология объекта информационной аналитики

Глава 4. Аналитика как инструмент познания мира

Глава 5. Сферы информационно-аналитической деятельности: детализация объекта

Глава 6. Праксиология информационной аналитики: базовые предметные ориентиры

Заключение

Глоссарий

Авторская справка

Для бесплатного чтения доступна только часть главы! Для чтения полной версии необходимо приобрести книгу

Глава 1.
СТАНОВЛЕНИЕ ИНФОРМАЦИОННОЙ АНАЛИТИКИ И ЕЕ ПРОБЛЕМНОЙ СФЕРЫ

§ 1. Становление аналитики как инструмента практической философии

Рассматривая аналитику в означенном выше контексте, необходимо, прежде всего, подчеркнуть, что она выступает средством получения инструментальных знаний, главной функцией которых является целеосознанное практическое преобразование человеком объектов второй природы в целях гармонизации различных форм и порядков социального мира. Именно поэтому мы и апеллируем к практической философии, которая обращена к проблемам организации, оптимизации и продуктивной реализации человеческого действия.

Значимость практической философии вытекает из того фундаментального факта, что объективные инструментальные знания могут и должны непосредственно влиять на характер действия человека, его направленность на предмет, формировать оптимальную технологию целедостижения. По сути, такая философия кульминирует основную проблему предназначения человека действующего, которая в терминах Иммануила Канта (1724—1804) может быть выражена в формах ответа на вопрос: «Что я должен делать?». Но, в данном контексте, безусловно, с учетом классической моральной ориентации данного вопроса, он детализируется в следующем комплексе его импликаций: на что я должен направить свои усилия? как и с кем я должен действовать? какие средства использовать? как я смогу использовать полученный результат в будущем?

Другими словами, практическая философия должна указать, открыть субъекту те условия оптимального действия, которые позволят ему достичь определенного состояния гармонии. Истоки последней И. Кант видел в нравственности отношений и действий человека, которая предопределяет возможность благостного результата при ответе на вопрос: «на что я могу рассчитывать?». Но, по сути, если в категорическом посыле Канта несколько изменить тональность обращения к абсолюту, то можно понять, что речь идет о формировании нравственной социальности, которая, безусловно, должна достигать определенных порядков гармонии, либо, по меньшей мере, иметь эффективные механизмы согласования разнонаправленных интересов людей — быть бесконфликтной, замиренной. Поэтому моральность общественных связей, отношений и действий всегда имела мощное критериальное значение для оценки уровня развития социальности человека действующего.

В связи с этим И. Кант и актуализировал роль практической философии, акцентируя внимание на субъекте — носителе нравственных качеств, обусловливающих степень его включенности в различные порядки социальной практики. «В конце концов, все сводится к практическому, и в этой тенденции всего теоретического в отношении его применения состоит практическая ценность нашего познания. Но эта ценность лишь тогда безусловна, когда безусловна цель, на которую направлено практическое применение знания. Единственная безусловная цель, к которой должно относиться все практическое применение нашего познания, есть нравственность, которую мы называем поэтому просто, или абсолютно, практическим (социальным). И та часть философии, которая имеет предметом моральность, должна быть названа, поэтому практической философией...». Именно практическая философия является основанием любого действия индивида, ибо вплетает его в структуры ассоциированной деятельности, составляющие базу любого социума. Это означает, что и социальная философия тоже входит в структуру практической сферы философского логоса, равно как и аксиология, этика и эстетика.

Итак, теоретическая и практическая философия — это различные части философского знания. Практическая философия содержит знания-инструменты, а теоретическую философию составляют знания-описания и представления. Практическая философия есть генетически первичная форма философии, тогда как теоретическая вторична по отношению к ней. Примат практической философии над теоретической, генетическая зависимость и обусловленность содержания теории от задач практики являются закономерностью историко-философского процесса. Сколь ни сложна была бы теоретико-философская надстройка, в конечном счете, она функционирует как инструмент обеспечения базисной философской практики.

Кроме того, философия способствует, прежде всего, постановке новых проблем на стыке разных наук и сфер человеческой культуры и деятельности. В этом и заключается ее интегративная, синтетическая функция в науке и обществе. Философия выполняет также свою аналитическую, исследовательскую функцию в широком значении этого понятия. Данная функция может быть охарактеризована также как методологическая, связанная с анализом путей познания и действия, методов и логических форм. Наконец, все большее значение в современных условиях приобретает ценностно-регулятивная, аксиологическая функция практической философии, состоящая в соотнесении целей и путей познания и действия с гуманистическими идеалами, в их социально-этической оценке.

Таким образом, отнюдь не потребность в спекуляции, а именно практические соображения побуждают человеческий разум выйти из своего круга и сделать шаг в сферу практической философии, чтобы получить здесь сведения и ясные указания относительно источника своего принципа действия и истинного назначения этого принципа в сопоставлении с максимами, которые опираются на потребности и склонности человека. Это должно помочь ему выйти из затруднительного положения и избежать опасности лишиться всех подлинных принципов из-за неопределенности, в которой он легко может запутаться.

Следовательно, практическая философия выступает в качестве главного средства снятия, преодоления неопределенности в процессе человеческой деятельности, определения ее целей и технологии целедостижения, что с очевидностью требует постоянного уточнения знания о предмете субъектной деятельности.

В рамках нашего монографического исследования мы актуализируем именно указанную выше функцию практической философии, ибо получение нового инструментального знания, выступающего в качестве главного инструмента преобразующей деятельности современного человека, предполагает использование всего методологического арсенала аналитики. Последний достаточно обширен и включает в себя широкий спектр подходов и методов — от основоположений трансцендентального познания через принципы постижения предмета в интенции и создания его (предмета) информационных, поисковых моделей, до методов вычерпывания эмпирических данных из структуры предмета и разработки технологий упреждающего управления возникающими проблемами.

В связи с этим возникает вопрос определения статуса предмета аналитики, рассматриваемой в качестве главного средства развития практической философии.

Итак, отнюдь не каждое сущее изначально является предметом познания. Оно также существует, не являясь объектом человека познающего, до тех пор, пока не становится познанным. Именно тогда это сущее и становится предметом аналитики. Предметное бытие вообще — это лишь внешняя характеристика сущего как такового. Только для человека оно является чем-то существенным, ибо имеет выраженное практическое значение, открывающее некие перспективы развития предметно-деятельностной практики в дальнейшем. При этом, «трансцендентальная» проблема познания не затмевается и даже не отодвигается на второй план предметно-практической, а подхватывается ею в полном объеме и подвигается к решению с использованием аналитических средств, ибо предметная деятельность субъекта является лишь интенцией на нечто реальное. Она (деятельность) не перестает быть таковой и после получения реального результата, так как этот результат сразу же становится предметом последующих преобразований, интенциально осмысленных субъектом.

При этом очевидно, что познание, использующее весь арсенал средств аналитики, и последующая предметно практическая, преобразовательная деятельность представляют собой перманентный процесс. Каждый из его циклов состоит как минимум из следующих четырех фаз:

— проявление некоего феномена;

— актуализация проблем, связанных с этим явлением;

— становление интенции (предметной сферы) исследования, формирование системы научных представлений о предмете (концепция), аргументированное обоснование форм позиционирования предмета в структуре объекта и выделение структурообразующих признаков объекта (теория);

— предметно-практическая деятельность, направленная на оптимизацию позиционирования предмета в структуре объекта.

По крайней мере на двух завершающих этот цикл фазах будет востребована аналитика как средство получения инструментальных знаний и, одновременно, как мощный инструмент формирования информационной ресурсной базы, необходимой для создания технологий упреждающего управления проблемами в процессе предметно-практической деятельности человека.

Становление и развитие инструментария аналитики имеет долгую историю и процесс наращивания его потенциала бесконечен, как бесконечен процесс познания человеком бесконечной сложности мира и опредмечивания его модусов. Но сейчас можно с уверенностью сказать о том, что благодаря использованию методов аналитики были созданы не только эффективные технологии предметно-практической деятельности людей, но и сформированы масштабные инновационные теоретические конструкты, объективно представляющие сущность метаморфозно изменяющегося современного социального мира.

Именно эти конструкты и составляют структуру современной практической философии. Здесь мы апеллируем, прежде всего, к таким методологическим системам, как аксиология, логика, праксиология, эпистемология, этика, эстетика и др. Кроме того, серьезное инструментальное значение для предметного анализа различных проявлений современного социального бытия имеют следующие теоретические конструкты, обладающие высоким инновационным, эвристическим потенциалом: концепция постиндустриального или информационного общества (Даниэл Белл, Элвин Тоффлер, Ален Турен и др.), общества второй модернити (Зигмунд Бауман, Энтони Гидденс) и примыкающие к ним концепции общества риска (Ульрих Бек), общества спектакля (Э. Ги Дебор), дисциплинарного общества (Мишель Фуко), сетевого общества (Мануэль Кастельс), общества потребления (Жан Бодриар) и многие другие.

Теперь рассмотрим в ретроспективе процесс становления и наращивания методологического потенциала аналитики и одновременно попытаемся отразить этапы формирования некоторых основоположений практической философии.

Итак, разработка базовых правил получения нового знания принадлежит еще Аристотелю Стагирскому (ок. 384—322 гг. до н.э.). Они содержатся в его известных трудах — «Первая аналитика», «Вторая аналитика», «Метафизика» и других текстах «Органона» (греч. organon — «орудие», средство познания). Если в ранней «Топике» и иных трактатах Аристотель искал ответы на вопрос «Что анализируется?», то во «Второй аналитике» он раскрыл основы получения «выводного» знания. Он показал, что правильные рассуждения подчиняются небольшому числу законов, независимых от частной природы объектов. Аристотелю принадлежит и открытие первых трех законов формальной логики — тождества; непротиворечия и исключенного третьего, что имело не только важное методологическое, но и прикладное значение.

Закон тождества был им сформулирован в трактате «Метафизика»: «...иметь не одно значение — значит, не иметь ни одного значения; если же у слов нет значений, тогда утрачена всякая возможность рассуждать друг с другом, а в действительности — и с самим собой; ибо невозможно ничего мыслить, если не мыслить что-нибудь одно». Согласно этому закону, любая мысль (любое рассуждение) обязательно должна быть тождественна самой себе, т. е. она должна быть ясной, точной, простой, определенной. Говоря иначе, этот закон запрещает путать и подменять понятия в рассуждении (т. е. употреблять одно и то же слово в разных значениях или вкладывать одно и то же значение в разные слова), создавать двусмысленность, уклоняться от темы и т. п.

Закон непротиворечия философ сформулировал следующим образом: «два противоположных суждения не могут быть истинными в одно и то же время и в одном и том же отношении». Согласно этому посылу формально-логическое противоречие есть серьезная ошибка, несовместимая с логическим мышлением.

Формулировка закона «исключенного третьего» гласит: «из двух противоположных суждений, одно истинно, другое ложно, а третьего не дано». Данный закон дополняет «закон непротиворечия», но применим лишь в том случае, где при однозначности ситуации, имеется прямое отрицание одного понятия другим или косвенное отрицание дополняется достаточно обстоятельными комментариями; его назначение — устранение возникших противоречий.

В своих изысканиях Аристотель опирался на труды Демокрита, Платона, положения Сократа и других древнегреческих философов, но ему не удалось создать системы принципов мыследеятельности рассуждающего человека. Он не использовал в своих построениях понятия «логика» (от греч. logos — слово, мысль, речь, разум), он знал лишь прилагательное «логикос» («относящееся к слову»).

Подчеркнем, что Аристотель разрабатывал свою силлогистику именно как аналитику, как способ получения выводного знания на основе уже имеющегося. Употребляя слово «анализ», он понимал под ним разложение сложного на простое вплоть до далее неразложимых первоначал или аксиом. В «Риторике» он впервые говорит об «аналитической науке», как об универсальном методологическом инструменте познания. Но, значение трудов Аристотеля состоит не столько в описании и кодификации приемов анализа, сколько в том, что они сами стали объектом исследования, что ознаменовало собой начало формализации мыслительных процессов.

Исключительную ценность представляет его исследование доказательства, которое он привел во «Второй аналитике». Доказать что-либо — значит связать необходимой связью то, что связано в самой действительности. Для этого надо чтобы связь через средний термин была «правильной» (непротиворечивой). Однако для получения истины одной логической непротиворечивости мало. Требуется еще истинность посылок, в которых связь субъекта и предиката отражала бы связь, присущую самой действительности. При этом такая связь должна быть необходимой, т. е. выражать не случайные, а существенные зависимости.

Аналитика Аристотеля, в противовес «мнимой мудрости», выступает как средство анализа известного знания о предмете, а также получения нового (выводного) знания о нем. Им впервые были открыты схемы рассуждения и умозаключения, которые он назвал «доказывающей (дедуктивной) наукой», аналитикой, а умозрения — «силлогизмами».

Аристотелю принадлежит и первенство в описании основных приемов поиска «подобного» и отличительного в знании, получения «соотнесенного» знания, построения утверждения, отрицания и противоречия, умозаключения в целом. Он показал, что «...всякое основанное на размышлении учение исходит из ранее имеющегося знания», а «...для решения проблем следует выбирать расчленения и деления...».

Идеи, изложенные Аристотелем в трудах по аналитике, в дальнейшем развивались его учеником Теофрастом (IV—III вв. до н. э.), его последователями — Андроником Родосским (I в. до н. э.), Александром Афродисийским (II—III вв. н. э.), Порфирием (III в. н. э.), Фемистием Пафлагонским (IV в. н. э.). Свой вклад в изучение и популяризацию этих идей внесли критик Хризипп (III в. до н. э.), биограф Диоген Лаэртский (III в. н. э.), а также различные переводчики и писцы.

Так, труд Порфирия «Введение в Категории Аристотеля» стал «учебником» в средневековой Византии и Западной Европе. Но значение трудов Порфирия этим не ограничивается. Истолковывая «пять звучаний» — род, вид, отличительный признак, существенный признак и случайный признак, он фактически заложил методические основы для информационного анализа. Например, им была предложена наглядная схема (известная как «древо Порфирия»), отражающая родовидовые отношения понятий в строгой иерархии. Через 16 столетий этот подход будет положен в основу десятичной классификации, дескрипторных словарей и анализа предметного поля объекта.

В начале VI века последний представитель античной философии и одновременно «отец средневековья» Боэций (Аниций Манлий Торкват Северин Боэций) написал комментарии к сочинениям Аристотеля, а также к трудам Платона, Порфирия и Цицерона, переведя их на латинский язык, что послужило толчком к дальнейшему распространению идей этих мыслителей.

Заметим, что Комментарии Боэция к «Категориям» Аристотеля, написанные около 510 г. н. э., входили в корпус логических сочинений, составляющих так называемую «старую логику» (logica vetus, или ars vetus). В Средние века это сочинение пользовалось огромной популярностью, о чем свидетельствует большое число (более трехсот) дошедших до наших дней манускриптов.

Именно раннее средневековье обогатилось бесценным опытом отбора и «свертывания» знания, столь важного для последующего развития информационной аналитики. В это время стали издаваться разного рода «компендиумы» — краткие энциклопедии, справочники, компиляции, бревиарии (лат. breviarium — служебник). Вместе с тем стремительное распространение такого рода трудов имело и негативные последствия: они нередко вели к упрощению, компилятивности, догматизации, вольной трактовке авторского знания.

Для аналитиков больший интерес представляет принцип соединения «логоса» и «мифа» — логического и чувственного познания, введенный Боэцием. Благодаря этому посылу современный субъект познания получает возможность оптимально совмещать эти уровни анализа при решении профессиональных задач, ибо аналитик не может обращаться к самому объекту, исследовать его каким-либо образом, он может лишь сравнивать «тексты» об этом объекте через некие формализованные приемы. При этом возникает закономерный вопрос: можем ли мы вовсе исключить профессиональную интуицию аналитика из его арсенала средств вычерпывания информации об объекте? Каким правилам должен следовать аналитик, чтобы не переступать границу верификации? Эти вопросы остаются чрезвычайно актуальными и сегодня.

К творчеству Аристотеля обращался и основатель арабоязычной логики сирийский математик Аль-Фараби (870—950), прокомментировавший весь аристотелевский «Органон». Его логика была направлена на анализ научного мышления. Аль-Фараби выделял в логике две ступени: одна охватывала представления и понятия; другая — теорию суждений, выводов и доказательств.

Весьма перспективными в плане оформления инструментария аналитики в частности, и наукообразования в целом были и программы Пифагора, стоиков и Платона, развивавших картину бытия-логоса, подпадающего под умозрение. В них содержался призыв подходить к вещам средствами одной мысли, не привлекая чувств, пытаясь уловить подробности бытия самого по себе, во всей его чистоте. Но, такой подход был полностью блокирован линией Аристотеля, настаивавшего на предметной стороне знания: обладание отвлеченным знанием в отсутствие опыта — влечет ошибки, ибо дело всегда приходится иметь с единичным.

Развивал эту эпистемологическую линию в тот период времени и известный таджикский мыслитель Ибн Сина (Авиценна) (980—1037). В работе «Логика» он также стремился обобщить аристотелевскую силлогистику, установить зависимость между категорическими и условными суждениями.

Принципиально значимый для становления аналитики методический шаг к новому знанию был сделан на заре Возрождения испанским философом и богословом Раймундом Луллием (1233—1315). Из средневековых «реалистов» он занимал самую последовательную позицию в отождествлении порядка действительности с порядком логическим, доведя ее до панлогизма, тем самым опередив Гегеля на пять веков.

Луллий предпринял попытку изучения проблем логического следования путем моделирования операций с использованием им же разработанной «системы концентрических кругов». Главную задачу он видел в том, чтобы научить людей выводить новые сочетания терминов на основе подобранных таблиц. Его заслуга состоит в том, что он сумел предвосхитить использование фасетно-блочного подхода в информационном анализе, впервые сделав акцент на поиск не просто выводного, а именно нового инструментального знания о мире.

Критики Луллия обвиняли его в механистичности философских суждений, и на долгие годы воззрения философа были незаслуженно преданы забвению. Только в XX в. его идеи об использовании трех кодировок (текст-картинка-схема) были взяты за основу разработчиками теории «уровней интеллекта», из которых наиболее близкими к схемам Луллия являются «Уровни бытия» («Спиральная динамика») Клера Грейвза и «Теория уровней абстрактного интеллекта» (ТУАИ) Якова Фельдмана. Идеи Луллия просматриваются и в работах Генриха Альтшуллера — основателя «Теории решения изобретательских задач» (ТРИЗ).

Значительно позднее подход Луллия будет использован Исааком Ньютоном при создании «предсказательных» таблиц, а Дмитрием Менделеевым при открытии Периодической таблицы. Современные аналитики станут широко использовать сопоставительные таблицы как одно из основных профессиональных средств.

Ревизия «предметных» порядков мысли, порожденной аристотелевской энтелехией, производилась одновременно с нескольких сторон благодаря усилиям мыслителей Нового времени, которые осуществили движение в сторону ее (мысли) распредмечивания, тем самым заложив основания символизма.

Так, эпистемологический урок Коперника (1473—1543) заключался не только в демонстрации того, что знание не есть непосредственная копия наблюдаемых данных в «живом созерцании» предметов и событий. Он показал также невозможность идентификации аппарата науки с объектами материального мира, ибо теоретические абстракции (модели) не могут быть изоморфны по отношению к каким бы то ни было естественным референтам.

Созданный Коперником прецедент породил убеждение в том, что наука невыводима из языка визуальных протоколов, она формируется не вследствие обобщения индуктивных опытных данных, а из построения теории. Этот посыл имел чрезвычайно важное гносеологическое значение, по сути, оформляя методологию процесса выработки стратегий аналитических исследований.

Благодаря такой «распредмеченой интенции», обнаружилось, во-первых, что теоретические структуры, умопостигаемая реальность не конструируется из опытных данных: знание не вытекает из опыта — в его создании используются свободно творимые (через процедуры анализа) понятия, пригодность которых проверяется опытом а posteriori. Во-вторых, выявилось, что удаленность аналитических практик от непосредственного опыта является предпосылкой их автономного существования в рамках исследования. Накопление, расширение знаний здесь протекает как порождающий процесс, a priori превосходящий границы наблюдаемого. Энтелехией здесь выступает сама гипотетика ожиданий, основанных на результатах априорного анализа, а не «внешнего оправдания». При ином положении дел вряд ли возможно будет определить какие-либо реперы будущего и упреждающе управлять его проблемами. В этом случае снимаются главные функции аналитики — прогностическая и управленческая, превращая ее лишь в средство регистрации и систематизации фактического опыта, который с очевидностью привязан к определенным условиям времени и места, и, потому имеет очень ограниченный инструментальный потенциал.

Галилей (1564—1642) усилил заложенную Коперником тенденцию разведения образов и объектов, содержательного строения знаков (категориальный язык анализа) и их связи с реальностью. Он выработал особую аналитическую тактику, предписывавшую проводить изучение не эмпирического, а как бы идеального, теоретического движения, описываемого аппаратом математики. Эта тактика буквально революционизировала не только сферу аналитики, но и гносеологии, показав инструментальную продуктивность метода идеального моделирования действительности на основе ее логического предварения.

Характеризуя гносеологический метод Галилея, исследователи его творчества указывают на мысленный эксперимент как эпистемологическую технологию, существенно обогатившую арсенал аналитической деятельности. Главным в ней (технологии) является принцип интеллектуальной рационализации эмпирии — необходимость проникать в сущность, скрытую за существованием.

Следующей заметной вехой в развитии методологического инструментария аналитики в частности и практической философии в целом явились сформулированные Рене Декартом (1596—1650) в книге «Правила для руководства ума» основные принципы «рационалистического» метода, которые представляют собой практические императивы организации процесса предметного анализа:

— истинно то, что представляется ясным и отчетливым;

— сложное необходимо расчленять на частные проблемы;

— к неизвестному восходить от известного и доказанного;

— вести логическое рассуждение последовательно и без пропусков.

Основываясь на этих императивах, Декарт осмысленно провел линию, которая вначале казалась странной, но по прошествии времен стала неукоснительной: «наш мир — это рациональная конструкция мира». Благодаря этим посылам и соответствующим аргументам Декарт последовательно оформлял практическую философию и методологию анализа, с помощью которой «...зная силу действия огня, воды, воздуха, звезд и прочих окружающих нас тел, так же отчетливо, как мы знаем ремесла наших мастеров, мы могли бы использовать эти силы во всех свойственных им применениях и стать, таким образом, как бы господами и владетелями природы.

Демонстрируя инструментальный потенциал рационализма Декарта, нельзя не заметить его же собственную оговорку: «...как бы господами» (!). Дело в том, что «...из разума родится не внешний, а внутренний мир». В последнем, действуя без принуждения, мы свободны. В первом, действуя согласно социальной природе, мы зависимы. Поэтому, абсолютизация ratio при конструировании внешнего мира уничтожает мир existence — мир человеческий, в котором он (человек) теплит надежду обрести свободу («стать господином и владетелем природы»). Полагаем, что эта ремарка является чрезвычайно важной для анализа современных социальных проблем, ибо волюнтарное «рацио» насущной власти провоцирует уже сегодня все новые и новые пароксизмы отечественного бытия.

Рассматривая философские основания аналитики, имеющие и сейчас множество важных практических приложений, нельзя не отметить и результаты дискурса, проводимого в Новое время по вопросам организации познавательной деятельности и истинности получаемого знания.

Так, английский философ Френсис Бэкон (1561—1626) в своем труде «Новый Органон» представил основы индуктивной логики, которые, по мысли автора, должны были заменить «старые» аристотелевские положения канонического «Органона». Если прежние философы актуализировали в логике только средство проверки и обоснования истины, то Ф. Бэкон предложил использовать этот инструмент в качестве эффективного средства для осуществления научных открытий. Благодаря разработанной им методологии появилась возможность объективного выделения универсальных признаков предмета и осуществления движения от познания частного к общему знанию. Появление этого методологического конструкта существенно ускорило процесс развития естествознания в Европе ХVII—ХVIII веках.

Продолжателем философских и гносеологических изысканий Ф. Бэкона явился Томас Гоббс (1588—1679). Однако в отличие от его предшественника, обращавшего главное внимание на разработку индуктивных методов анализа, Гоббс сосредоточил свое внимание на осмыслении рационально-аналитических принципов получения нового инструментального знания. В своем труде «Левиафан» он разделил знание на два вида: знание, доставленное ощущением и памятью, дающее лишь знание факта, и научное знание, представляющее собой «знание связей и зависимостей фактов». При этом первое знание он называл «абсолютным», а второе — «наукой или условным знанием». Исходя из этого, Гоббс вывел наличие двух граней познавательного процесса — чувственного отражения и рационального познания, где первая выступает в трех основных формах — в виде ощущений, восприятий и представлений.

Ощущения, восприятия и представления нередко искажают действительность, неточно и однобоко воспроизводят ее. Углубление познания, выделение объективного из того субъектно-объектного единства, которое дано на чувственном этапе познания, ведет нас к рациональному познанию (иногда его называют еще абстрактным или логическим мышлением). Это уже опосредованное отражение действительности. Здесь Гоббс тоже выделил три основные формы: понятие, суждение и умозаключение.

Несмотря на характерную для прикладной методологии познания Гоббса абсолютизацию законов логики, выдвинутые им положения существенно расширили теоретический арсенал аналитики и сегодня широко используются при решении задач систематизации и верификации различных информационных модулей.

Существенный вклад в формирование теоретической базы аналитики внес и Джон Локк (1632—1704), иногда называемый «интеллектуальным вождем XVIII века» и первым философом эпохи Просвещения. В центр философии он поставил теорию познания, которую выстроил в традиции английского эмпиризма и материализма Ф. Бэкона в противовес картезианству и схоластической философии.

В своих главных философских трудах («Опыт о человеческом разуме», «О пользовании разумом») он писал о том, что не существует врожденных идей и принципов — ни теоретических, ни практических (нравственных) — все человеческое знание проистекает из опыта, а все идеи возникают из двух основных источников — опыта внешнего (ощущения) и внутреннего (рефлексии). По Локку, в основе знания лежат простые идеи, посредством соединения, сопоставления и абстрагирования которых разум образует сложные и общие идеи (модусы, субстанции и отношения), которые, в свою очередь, различаются на ясные и смутные, реальные и фантастические, адекватные своим прообразам и неадекватные. А познание реально лишь постольку, поскольку идеи сообразны с действительностью, а истина определяется как соединение и разъединение идей или их знаков подобно соответствию или несоответствию обозначаемых ими вещей. Отсюда и познание он делил на интуитивное (самоочевидных истин, нашего собственного существования), демонстративное (положений математики, этики, бытия бога) и сенситивное (существования единичных вещей). Последнее оценивалось им как наименее ясное и достоверное, что вносило в концепцию Локка явный рационалистический контекст.

Разработки Гоббса и Локка внесли огромный вклад в становление и развитие эпистемологии и формирование теоретических оснований современной аналитики, ибо определили основания для оптимальной координации и субординации процесса информационно-аналитической деятельности, формируя, одновременно, его [процесса] доказательную базу.

Философия Курлов А.Б., Петров В.К. Методология информационной аналитики

Философия Курлов А.Б., Петров В.К. Методология информационной аналитики

Рассматриваются теоретические основания информационной аналитики как средства познания социального мира и, одновременно, инструмента преобразующей деятельности человека мыслящего – способного увидеть проблему и решить ее. Осуществляется онтологический анализ феноменов информационных взаимодействий, коммуникационного пространства и социальной информации. Раскрываются особенности процесса движения от продуктивного мышления к позитивному результату действия в современной инновационной среде.<br /> Книга адресована ученым и специалистам, занимающимся аналитикой в теоретической и прикладной сферах; студентам и аспирантам, изучающим философские основания проблем инновационного познания и менеджмента, а также всем интересующимся принципами получения объективных знаний и методами преобразования современного социального мира.

Внимание! Авторские права на книгу "Методология информационной аналитики" (Курлов А.Б., Петров В.К.) охраняются законодательством!