Механизм формирования результатов «невербальных» следственных и судебных действий в уголовном судопроизводстве. Монография

Россинский С.Б.

Возрастное ограничение: 12+ Жанр: Юридическая Издательство: Проспект Дата размещения: 01.05.2015 ISBN: 9785392189311 Язык: Объем текста: 260 стр. Формат: epub

Оглавление

От автора

Глава 1. Результаты «Невербальных» следственных и судебных действий в системе механизмов уголовно-процессуального познания

Глава 2. Механизм формирования результатов «Невербальных» следственных действий

Глава 3. Механизм формирования результатов «Невербальных» судебных действий

Для бесплатного чтения доступна только часть главы! Для чтения полной версии необходимо приобрести книгу

Глава 3.
Механизм формирования результатов «невербальных» судебных действий

§ 3.1. «Невербальные» судебные действия как средства познания обстоятельств уголовного дела

В теории уголовного процесса достаточно актуальным является вопрос, связанный с производством судебных действий, направленных на установление судом обстоятельств уголовного дела в целях обеспечения возможности постановления законного, обоснованного и справедливого приговора или принятия иного решения. Причем по сравнению со следственными действиями, осуществляемыми в ходе досудебного производства, проблемы судебных действий, имеющих ничуть не меньшее, а скорее даже большее познавательное значение, исследованы в гораздо более слабой степени. Очевидно, что такой научный дисбаланс в части рассмотрения близких по существу досудебных и судебных процедур, направленных на установление обстоятельств уголовного дела, является наследием советской процессуальной школы, основанной на полуинквизиционной форме уголовного процесса. И хотя в работах ведущих отечественных ученых XX в. четко позиционировалась идея о главенствующей роли суда в рассмотрении и разрешении по существу уголовных дел, тем не менее вся юрисдикционная система государства фактически была ориентирована на приоритет досудебного производства. Многие сложившиеся в советский период научные школы в области уголовного процесса действовали на базе научно-исследовательских и учебных заведений МВД СССР, КГБ СССР, Генеральной прокуратуры СССР, а их представители, как и целый ряд других ученых, в прошлом имели стаж практической работы в органах предварительного следствия, что и обуславливало преимущественно досудебный характер проводившихся исследований. Несмотря на то, что в настоящее время ситуация кардинально меняется (было образовано большое количество гражданских вузов, ученые-процессуалисты активно совмещают свою работу с судебной и адвокатской практикой и т. д.), тем не менее научная активность в части следственных действий по сравнению с судебными действиями все еще является более высокой. Институт следственных действий, несомненно, представляет собой более выработанный фрагмент науки уголовного процесса. Кстати, это обстоятельство сказывается и на правовой регламентации следственных и судебных действий. Основное внимание законодатель сосредотачивает на правилах, определяющих основания и порядок производства именно следственных действий (гл. 22, 24–26 УПК РФ); судебные действия (гл. 37 УПК РФ) урегулированы в гораздо меньшей степени, а в отношении некоторых из них вообще действуют отсылочные нормы (ст. 288–290 УПК РФ).

Сейчас само право на существование судебных действий как самостоятельной процессуальной категории вызывает серьезные дискуссии. Уголовно-процессуальные кодекс РФ использует термин «судебные действия» в том или ином контексте всего 6 раз. Так, п. 32 ст. 5 УПК РФ, не раскрывая сущности судебных действий, относит их к процессуальным. Часть 2 ст. 74 УПК РФ говорит о протоколах судебных действий как о доказательствах по уголовному делу, а ч. 3 ст. 413 УПК РФ — о возможной подложности данного вида доказательств. В ч. 1 ст. 240 УПК РФ указано, что суд заслушивает показания подсудимого, потерпевшего, свидетелей, заключение эксперта, осматривает вещественные доказательства, оглашает протоколы и иные документы, производит другие судебные действия по исследованию доказательств. Часть 3 ст. 248 УПК РФ предусматривает, что по ходатайству защитника суд может повторить допросы свидетелей, потерпевших, экспертов либо иные судебные действия. И наконец, ч. 2 ст. 291 РФ предполагает возможность окончания судебного следствия после разрешения заявленных ходатайств и выполнения связанных с этим необходимых судебных действий. Вместе с тем во многих иных положениях закона, в том числе в ч. 1 ст. 86 УПК РФ, регламентирующей способы собирания доказательств, судебные действия не упоминаются. В свою очередь, в одном из своих постановлений Пленум Верховного Суда РФ разъясняет, что «… суд апелляционной инстанции оказывает содействие сторонам в собирании и представлении доказательств путем производства судебных и иных процессуальных действий, предусмотренных Уголовно-процессуальным кодексом Российской Федерации…»

Подобная правовая неопределенность обуславливает и весьма различные подходы к сущности судебных действий в науке уголовного процесса. Как мы уже отмечали ранее, целый ряд специалистов вообще считает, что суд в целях познания обстоятельств уголовного дела проводит не судебные, а именно следственные действия. В обосновании этой позиции П. А. Лупинская в наших с ней устных дискуссиях не раз обращала внимание, что действия суда, предусмотренные гл. 37 УПК РФ следует именовать следственными, поскольку они осуществляются в именно в ходе судебного следствия. В работах Г. И. Загорского используется более сложная категория — следственные действия в судебном разбирательстве, а М. К. Гочияев вообще называет их следственными действиями, производимыми судом на стадии судебного следствия. Другие ученые, наоборот, отстаивают право на существование судебных действий как самостоятельной процессуальной категории. В частности, А. В. Костюков отмечает, что термин «судебные действия» в контексте вида доказательств имеет достаточно оснований для самостоятельного существования. Некоторые ученые, не вступая в дискуссию по поводу понятия судебных действий, тем не менее активно используют данную категорию для обозначения процессуальных средств, используемых судом в целях познания обстоятельств уголовного дела. Указанная терминология также применяется в ряде решений Конституционного Суда РФ.

Существует и несколько иной подход, представители которого (В. М. Бозров, М. В. Кобяков, М. О. Баев, А. В. Кудрявцева, Е. Б. Кузин и другие авторы), понимая под судебными действиями любые формы деятельности суда в уголовном процессе, для обозначения собственно познавательных мероприятий используют более узкий термин «судебные действия следственного характера». В этой связи С. А. Александрова специально обращает внимание на то, что систему судебных действий составляют три подсистемы: судебно-контрольные действия, судебные действия следственного характера и организационно-обеспечительные действия суда. В отдельных работах они называются судебно-следственными или, наоборот, следственно-судебными действиями. М. Т. Аширбекова, называя такие действия судебно-следственными, даже предлагает внести соответствующие изменения в ч. 1 ст. 240 УПК. Достаточно оригинальную точку зрения высказывает Л. А. Зашляпин. В целом разделяя позицию о категории судебных действий следственного характера и считая их реальным объектом уголовно-процессуальной науки, автор пишет о них как о некой научной метафоре.

Оценивая приведенные точки зрения, мы не можем согласиться с позицией специалистов, распространяющих сферу следственных действий на судебные стадии уголовного судопроизводства. Как уже отмечалось ранее, такая концепция фактически приводит к размыванию системы следственных действий и одновременно обесценивает самостоятельную процессуальную природу судебных действий. Ведь, несмотря на то, что и те и другие имеют сходную гносеологическую сущность и направленность на познание обстоятельств уголовного дела, между ними существует вполне ощутимая разница. Как совершенно справедливо высказывалась П. С. Элькинд, закон не предусматривает единства процессуальных средств установления истины следователем и судом. Б. А. Жакупов вполне разумно указывает, что разница судебных и следственных действия обусловлена различием судебного следствия и следствия предварительного. Судебные действия, в отличие от следственных, производятся в принципиально ином правовом режиме, основанном на условиях гласности, процессуального равенства и состязательности сторон, что не может не отразиться на особенностях их процедуры; некоторые из этих особенностей будут рассмотрены нами далее. Кстати, мы полагаем, что именно по этой причине судебные действия, урегулированные отсылочными нормами (ст. 288–290 УПК РФ), т. е. производство которых осуществляется в порядке, предусмотренном для аналогичных следственных действий, вызывают наибольшие затруднения в практике. По этой же причине нам не представляются разумными термины «следственно-судебные действия» и «судебно-следственные действия».

Таким образом, наиболее рациональным является подход, в соответствии с которым действия суда, направленные на установление обстоятельств, имеющих значение для уголовного дела, следует именовать просто судебными действиями. Вместе с тем вполне приемлемыми являются и взгляды В. М. Бозрова, М. В. Кобякова, М. О. Баева, А. В. Кудрявцевой, Л. А. Зашляпина и других авторов, предлагающих именовать эти мероприятия судебным действиями следственного характера. В принципе, между указанными позициями нет какой-то ощутимой разницы, поскольку любая терминология в определенной степени носит условный характер. Последний подход, возможно, и предполагает более точное понимание сущности действий, производимых в судебном заседании в целях познания обстоятельств уголовного дела. Зато наименование таких процедур просто судебным действиями является более лаконичным и, следовательно, позволит избежать сложных для восприятия законодательных формулировок.

Для определения сущности судебных действий как способов процессуального познания при судебном разбирательстве уголовного дела следует более подробно остановиться на их признаках.

1. Первым существенным признаком любого судебного действия является его процессуальный характер, предполагающий обязательную регламентацию в УПК РФ. Очевидность данного утверждения неоспорима, поскольку в противном случае это лишало бы полученные посредством его проведения сведения доказательственного значения. Пункт 32 ст. 5 УПК РФ прямо относит судебные действия к разновидности процессуальных. Для каждого судебного действия законодателем должна быть установлена определенная правовая процедура (процессуальная форма), позволяющая выделить его из массы других вспомогательных и организационно-технических мероприятий, осуществляемых судебными органами. Вместе с тем анализ уголовно-процессуального законодательства позволяет констатировать, что судебные действия по сравнению с аналогичными следственными действия формализованы в гораздо меньшей степени. Конечно, во многом это объясняется особым юрисдикционным положением суда, безусловно обладающим по сравнению с органами дознания и предварительного следствия большей правовой свободой в выборе той или иной линии поведения, основанной на судебном усмотрении. Однако такая свобода должна иметь известные границы, обусловленные назначением уголовного судопроизводства, его основополагающими принципами и целым рядом иных факторов. В этой связи представляется несколько странным отказ законодателя от регламентации некоторых вполне очевидных особенностей судебных действий, которые при этом четко регламентируются нормами, посвященными аналогичным следственным действиям.

Существует и более актуальная проблема процессуальной регламентации судебных действий, связанная с полным отсутствием правовой базы для проведения некоторых из них. Как показывает судебная практика, в ряде случаев возникает необходимость производства познавательных мероприятий, прямо не предусмотренных гл. 37 УПК РФ. В процессуальной литературе неоднократно высказывались суждения о том, что перечень судебных действий носит открытый характер и не ограничен теми способами установления обстоятельств, имеющих значения для уголовного дела, которые прямо перечислены в главе УПК РФ, посвященной судебному следствию. Так, В. М. Бозров и В. М. Кобяков считают, что в ходе судебного заседания возможно проведение любых следственных действий, предусмотренных для предварительного расследования. Аналогичных взглядов придерживаются Ю. В. Кореневский, А. В. Курдюкова, Е. Б. Кузин и некоторые другие авторы. Причем подобные позиции преимущественно обусловлены содержанием ч. 1 ст. 86 УПК РФ и ч. 1 ст. 70 УПК РСФСР, смысл которых с первого взгляда позволяет и ранее позволял суду производить любые следственные действия.

Мы можем согласиться с подобными высказываниями лишь частично. Представляется, что, если указанные суждения и имеют право на существование, то они ни в коей мере не должны основываться лишь на ч. 1 ст. 86 УПК РФ вне ее системного единства с иными нормами уголовно-процессуального закона. На наш взгляд, данная норма вообще сформулирована недостаточно корректно; в отрыве от корреспондирующих ей других положений общей и особенной части уголовно-процессуального права она предполагает возможность неоднозначного толкования. Как уже отмечалось выше, законодатель по какой-то причине вообще не включил в ее содержание судебные действия, чем противопоставил ее смысл п. 32 ст. 5 УПК РФ. В этой связи под иными процессуальными действиями, упоминаемыми в ч. 1 ст. 86 УПК РФ, безусловно, следует понимать в том числе и действия судебные, предусмотренные гл. 37 УПК РФ. Однако подобная не совсем удачная правовая конструкция вовсе не подразумевает, что каждый из субъектов доказывания (дознаватель, следователь, прокурор и суд) вправе осуществлять любые следственные и судебные, а также иные процессуальные действия. В системном единстве с положениями, регламентирующими досудебное и судебное производство, ч. 1 ст. 86 УПК РФ приобретает совсем иной смысл, заключающейся в том, что дознаватель или следователь вправе собирать доказательства посредством следственных или иных процессуальных действий, а суд — посредством судебных или иных процессуальных действий.

Вместе с тем данная позиция ни в коей мере не должна расцениваться как исключающая возможность расширения круга судебных действий, используемых для познания обстоятельств уголовного дела. Вполне очевидно, что предусмотренные гл. 37 УПК РФ правовые механизмы уже не могут обеспечить потребностей современной судебной практики и требуют дополнений. В частности, ниже нами будет обоснована необходимость введения новой разновидности судебного осмотра — осмотра документов. Некоторые авторы совершенно справедливо указывают на целесообразность осуществления в судебном заседании действия, аналогичного проверке показаний на месте. Е. Б. Кузин, беря за основу позицию В. А. Семенцова, предлагающего новое следственное действие — проверку показаний на полиграфе, пишет о потенциальной возможности введения такого же познавательного приема и для судебного заседания.

Но расширение существующего круга судебных действий не следует воспринимать как хаотичный процесс, заключающийся в нерегулируемом праве суда осуществлять любые познавательные приемы, предусмотренные для предварительного расследования. Правовая регламентация последних ориентирована исключительно на досудебное производство и поэтому во многом просто неприемлема для судебного заседания. Следовательно, производство судом подобных действий не иначе как в условиях применения правовой аналогии будет носить сумбурный характер, исключающий единообразие судебной практики. В этой связи мы полагаем, что возможность расширения круга существующих судебных действий может быть обеспечена только законодательным образом посредством внесения соответствующих дополнений в гл. 37 УПК РФ. Лишь легальное закрепление новых судебных действий позволит обеспечить соответствие их процессуальной формы общим условиям судебного разбирательства и таким образом создать действительно эффективные правовые механизмы познания обстоятельств уголовного дела в условиях состязательности. Более того, расширение круга судебных действий посредством включения в их перечень приемов, уже используемых в настоящее время органами предварительного расследования, не нужно абсолютизировать; оно должно иметь определенные границы. Иными словами, далеко не все предусмотренные гл. 24–26 УПК РФ следственные действия принципиально могут быть воспроизведены в судебном заседании. В первую очередь в данном контексте необходимо рассмотреть обыск и выемку. По поводу возможности их осуществления в судебных стадиях уголовного судопроизводства в науке высказываются весьма разнородные суждения. Так, некоторые авторы расценивают право суда на проведение обыска или выемки как вполне разумное. В частности, Г. А. Воробьев утверждал, что суд не только может, но и должен реализовать свое право на обыск, а трудности в произведении этого следственного действия могут служить лишь основанием для определения путей реализации этого права. Автор также писал, что в простых ситуациях суд может проводить поисковые мероприятия самостоятельно, а в более сложных — поручать их органу дознания. О. А. Сычева, также высказываясь за проведение судебных обысков и выемок и поручение их производства органам дознания, предлагает внести соответствующие дополнения в УПК РФ. В свою очередь, Н. А. Селедкина пишет о принципиальной возможности проведения обыска или выемки во время судебного разбирательства в случаях, когда обстоятельства, входящие в предмет доказывания, не могут быть установлены посредством других процессуальных действий. М. О. Баев отмечает, что в практике периодически встречаются ситуации, когда суду становиться известно о местонахождении объектов, имеющих отношение к доказательственной базе по рассматриваемому делу. По мнению автора, уйти от необходимости обнаружить и исследовать эти объекты в данной ситуации, видимо, невозможно, что ставит суд в условия крайней необходимости. Однако он предлагает ограничиваться в таких случаях не обыском, а выемкой. О возможности произведения исключительно выемки в судебном заседании в свое время также писал А. Р. Ратинов. Другие специалисты (В. Д. Шундиков, В. М. Бозров, Ю. В. Кореневский, Л. Н. Масленникова) занимают более рациональную позицию, полагая, что, хотя формально закон не запрещает производства обыска и выемки в судебном заседании, тем не менее с учетом специфики данного этапа уголовного судопроизводства практическое осуществление этих действий судом невозможно или, по крайней мере, нецелесообразно.

В целом соглашаясь с последней точкой зрения, мы полагаем, что производство обыска и выемки в судебном заседании не только практически невозможно, но и лишено здравого смысла. Выше мы уже писали, что результативное осуществление обыска или выемки всецело зависит от их внезапности и, следовательно, от конфиденциального характера приятия соответствующего решения. При этом установленный для предварительного расследования вполне разумный тайный порядок принятия решения о производстве обыска или выемки никоим образом не вписывается в современную концепцию осуществления правосудия по уголовным делам, основанную на принципах состязательности и гласности. Данные следственные действия, как пишет Ю. В. Кореневский, требуют строгой конфиденциальности, оперативности, мобильности исполнителей, поэтому их обеспечение в гласном, публичном, обремененном многочисленными участниками и строгими требованиями юридической процедуры судебном заседании невозможно. О какой результативности обыска или выемки может идти речь, если решение об их производстве суд должен огласить в присутствии всех заинтересованных лиц (ч. 1 ст. 156 УПК РФ)? При таких обстоятельствах данные процессуальные действия становятся просто профанацией. В этой связи нельзя согласиться с изложенной выше позицией М. О. Баева о возможности производства судом исключительно выемки в случаях, требующих изъятия объектов, имеющих отношение к уголовному делу. Ранее мы уже отмечали, что выемку не следует расценивать как исключительно технический прием попадания каких-либо предметов, документов или иных объектов в уголовное дело (т. е. их процессуальной легализации), поскольку в данном случае отсутствует главный атрибут следственного действия — его познавательная направленность. Выемка уместна лишь тогда, когда субъекту процессуального познания необходимо лично убедиться в нахождении каких-либо объектов в каком-либо определённом месте, тогда как для технической передачи отдельных материалов для приобщения к уголовному делу вполне приемлемы более простые процессуальные механизмы, например представление и истребование.

Полагаем, что наряду с обыском и выемкой по аналогичным причинам в число судебных действий не могут быть включены такие познавательные механизмы, как контроль и запись переговоров (на что указывает С. А. Насонов) и наложение ареста на почтово-телеграфные отправления, их осмотр и выемка. А, например, использование в судебном заседании проверки показаний на месте или получения информации о соединениях между абонентами и (или) абонентскими устройствам как познавательных приемов, не требующих внезапности и конфиденциальности, наоборот, представляется принципиально возможным. Таким образом, мы полностью солидарны с мнением Л. А. Зашляпина о том, что в число судебных действий можно включать лишь те, которые соответствуют принципам уголовного процесса, получившим развитие в судебном следствии. Только подобный подход должен выступать в качестве основы для различных законодательных инициатив, касающихся возможного расширения перечня судебных действий.

2. Следующим существенным признаком судебных действий, на наш взгляд, является возможность их производства не иначе как в судебном заседании, т. е. самим судом с участием сторон и в присутствии иных лиц. В этой связи следует признать ошибочными мнения тех авторов, которые допускают возможность передачи судом полномочий по проведению указанных познавательных процедур иным лицам. В частности, подобные идеи прослеживаются в работах М. О. Баева, который считает целесообразным поручать производство выемки в судебном заседании профессиональным представителям стороны, заявившей соответствующее ходатайство (обвинителю или защитнику). В свою очередь, В. Ф. Попов предлагает в случаях, когда непосредственное восполнение судом доказательственных пробелов посредством судебных действий (опознания, освидетельствования, эксперимента, осмотра местности или помещения) представляется невозможным, поручать их проведение органам предварительного расследования или иным органам с целью получения и представления в суд дополнительных доказательств. Мы полагаем, что подобные формы опосредованного судебного познания никоим образом не будут соответствовать общим условиям непосредственности и гласности судебного разбирательства, поскольку и судьи, и присяжные заседатели, и стороны, и другие присутствующие лица в данном случае лишаются возможность лично, путем вербального или «невербального» процессуального познания воспринимать определенные сведения, необходимые для принятия обоснованного и справедливого решения. Вместе с тем высказанная нами позиция никоим образом не должна расцениваться как исключающая возможность оглашения в судебном заседании материалов досудебного производства (ст. 285 УПК РФ), о чем мы будем более подробно говорить далее.

Рассматривая судебные действия в контексте их непосредственного проведения судом с участием сторон также необходимо заострить внимание на возможности отнесения к их числу судебных экспертиз. Анализ литературы позволяет констатировать, что ученые, как правило, включают судебные экспертизы в систему судебных действий. Вместе с тем, не разделяя указанной точки зрения, мы полагаем, что судебную экспертизу нельзя расценивать как разновидность — пусть даже весьма специфическую разновидность — судебного действия. Безусловно, судебная экспертиза тоже имеет познавательный характер, выраженный в направленности на установление обстоятельств уголовного дела. Однако при этом непосредственным субъектом производства экспертного исследования выступает не суд, а самостоятельный участник — эксперт, процессуально отграниченный как от суда, так и от сторон. Более того, судебные экспертизы, как правило, осуществляются вне зала судебного заседания. И хотя, учитывая правовую преемственность порядка проведения экспертизы в судебном заседании от положений гл. 27 УПК РФ, суд (в полном составе) и наделен правом присутствия при ее производстве (ст. 97 УПК РФ), тем не менее и судья, и обвинитель, и защитник, и другие лица все равно остаются лишь внешними наблюдателями, не имеющими возможности вмешиваться в ход и содержание экспертных исследований. Тем более что такая практика является весьма редкой и связана преимущественно с почерковедческими и технико-криминалистическими экспертизами документов. В частности, непосредственно в судебном заседании может быть произведена дополнительная экспертиза. В отличие от судебных действий для экспертизы законодатель предусматривает весьма специфичную процессуальную форму, заключающуюся в наличии дополнительных адресованных сторонам правовых гарантий. И последнее существенное отличие судебной экспертизы от судебных действий связано с формированием посредством ее проведения особого вида доказательств — заключения эксперта. В этой связи Ю. Г. Корухов высказывает совершенно правильную точку зрения о том, что судебную экспертизу как самостоятельное процессуальное действие характеризуют своеобразные формы ее назначения, производства и процессуального оформления. Более подробно вопросы, связанные с особым процессуальным характером судебных экспертиз, были рассмотрены нами в контексте их отличия от следственных действий. Полагаем, что все приведенные в этой связи аргументы и сделанные выводы вполне можно использовать для разграничения судебных экспертиз и судебных действий.

3. Ну и наконец, последним существенным признаком судебных действий, на наш взгляд, является их познавательный характер, выраженный в направленности на установление обстоятельств, имеющих значение для уголовного дела. Как уже отмечалось выше, на такую отличительную особенность обращают внимание те процессуалисты, которые используют термин «судебные действия следственного характера». Так, в ходе допроса суд и стороны имеют возможность лично контактировать с лицом — носителем доказательственной информации, получать в свое распоряжение не только содержание посылаемых им вербальных сигналов, но улавливать соответствующую интонацию, жесты, мимику, а также задавать ему необходимые вопросы. В ходе проведения осмотра, освидетельствования или эксперимента суд совместно со сторонами непосредственно «невербальным» способом воспринимает какие-либо фрагменты объективной реальности, элементы вещной обстановки, например вещественные доказательства, местность, помещение, поведение отдельных лиц и т. д.

Вместе с тем гл. 37 УПК РФ предусматривает и иные процессуальные процедуры работы с доказательствами, предполагающие несколько иной ракурс судебного познания значимой для уголовного дела информации. В таком контексте можно рассмотреть оглашение показаний подсудимого (ст. 276 УПК РФ), потерпевших и свидетелей (ст. 281 УПК РФ), а также протоколов следственных действий, заключений экспертов и иных документов (ст. 285 УПК РФ). Указанные мероприятия заключаются в восприятии судом и сторонами обстоятельств, имеющих значение для уголовного дела, и формирования ими соответствующих мысленных образов будто бы опосредованно, через призму субъективного сознания дознавателя или следователя, ранее воспринимавших эти обстоятельства и отразивших их в протоколе.

Юридическая Россинский С.Б. Механизм формирования результатов «невербальных» следственных и судебных действий в уголовном судопроизводстве. Монография

Юридическая Россинский С.Б. Механизм формирования результатов «невербальных» следственных и судебных действий в уголовном судопроизводстве. Монография

Монография посвящена комплексному анализу сущности и процессуальных механизмов формирования доказательств, предусмотренных ст. 83 УПК РФ в общей системе средств уголовно-процессуального познания и доказывания. Исследуя современные методологические подходы к познанию и доказыванию в контексте возможного отхода от «традиционных» постулатов советского (марксистско-ленинского) диалектического материализма, учитывая научные достижения в области психологии, психофизиологии, нейропсихологии, автор приходит к выводу о существовании «невербального» способа уголовно-процессуального познания как одного из методов восприятия органом дознания, следователем или судом фрагментов объективной реальности и формирования на этой основе соответствующих мысленных образов. По мнению автора, именно этот гносеологический механизм и составляет сущность доказательств, подпадающих под диспозицию ст. 83 УПК РФ, которые впредь предлагается называть не протоколами, а результатами «невербальных» следственных и судебных действий.<br /> Методологически отталкиваясь от закономерностей «невербального» способа процессуального познания, автор рассматривает гносеологическую сущность следственных действий, основанных на наглядно-образном восприятии фрагментов объективной реальности, предпринимает попытки их систематизации. Помимо этого, в работе исследуются отдельные и, по мнению автора, наиболее актуальные проблемы теории, законодательного регулирования и практики некоторых «невербальных» следственных и судебных действий, в частности судебного осмотра, следственного и судебного освидетельствования, обыска, выемки, проверки показаний на месте и т. д.<br /> Законодательство приводится по состоянию на март 2015 г.

Внимание! Авторские права на книгу "Механизм формирования результатов «невербальных» следственных и судебных действий в уголовном судопроизводстве. Монография" (Россинский С.Б.) охраняются законодательством!