|
|
ОглавлениеДоклады на пленарном заседании Развитие теории гражданского права. Актуальные проблемы договорного права и договорной практики Для бесплатного чтения доступна только часть главы! Для чтения полной версии необходимо приобрести книгуВЛИЯНИЕ СУДЕБНОЙ ПРАКТИКИ НА СОВЕРШЕНСТВОВАНИЕ ГРАЖДАНСКОГО ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВА. МЕЖОТРАСЛЕВЫЕ СВЯЗИ ГРАЖДАНСКОГО ПРАВАРузанова Валентина Дмитриевна, кандидат юридических наук, доцент, заведующая кафедрой гражданского и предпринимательского права, Федеральное государственное бюджетное учреждение высшего профессионального образования «Самарский государственный университет» ГРАЖДАНСКОЕ И СЕМЕЙНОЕ ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВО: АКТУАЛЬНЫЕ ПРОБЛЕМЫ РЕГУЛИРОВАНИЯ ПОГРАНИЧНЫХ СФЕРВ юридической литературе широко дискутируется вопрос о месте семейного права в системе права, т. е. о том, является ли семейное право самостоятельной отраслью или же оно выступает в качестве составной части гражданского права. Одним из последних сторонников включения семейного права в состав гражданского в советский период являлся О. С. Иоффе. В настоящее время такая позиции также находит своих приверженцев. Например, М. В. Антокольская утверждает, что поскольку существенной разницы между предметом гражданского и семейного права нет, то семейное право следует рассматривать как подотрасль гражданского права, которая обладает значительной внутриотраслевой спецификой. Авторы, рассматривающие семейное право как самостоятельную отрасль, выстраивают целую систему аргументов, базирующуюся на специфике предмета, метода правого регулирования и других принципиальных особенностях семейного права. Еще в период действия Свода законов гражданских Российской империи, когда семейственные права и обязанности регулировались законами гражданскими (т. Х кн. 1 Свода законов гражданских) И. Г. Оршанский писал о том, что брак — это институт естественный и нравственный, а не гражданско-политический, брачующиеся рассматриваются как люди, а не как граждане и что здесь на первом месте личные права, «а потом имущественные». Аналогичной позиции придерживался и А. И. Загоровский, который определял семейное право как «совокупность юридических норм, регулирующих отношения членов семьи», и говорил о существенном отличии семейные отношений от отношений гражданского права. В послереволюционный период указанная дискуссия получила свое продолжение. Так, в 1927 г. С. И. Раевич, обосновывая самостоятельность семейного права как отрасли, указывал на императивный характер его норм, наличие характерных для него как социалистического права публично-правовых элементов, отличающих эту отрасль от гражданского права. По его мнению, к семейным отношениям применяться нормы гражданского права вообще не должны. Впоследствии изложенная позиция получила поддержку у широкого круга ученых. Г. Н. Амфитеатров, в частности, писал о том, что, во-первых, имущественные отношения в семейном праве не доминируют над неимущественными, как это происходит в гражданском праве, а занимает подчиненное, зависимое положение и, во-вторых, сами семейно-имущественные отношения — это отношения особогорода, к которым классические цивилистические конституции неприменимы. Отметим, что нередко одним из основных аргументов в пользу самостоятельности семейного права служило утверждение о том, что в советском обществе, в отличие от буржуазного, семейные отношения, прежде всего, являются отношениями личного характера и не связаны с имуществом. В настоящее время приверженцами идеи самостоятельности семейного права является подавляющее большинство ученых, занимающихся этой проблематикой. Как видим, что для обоснования самостоятельности советского семейного права использовался, в том числе, и идеологический компонент: сравнение его правом буржуазного общества, в котором семенные отношения носят рыночный, а не личный характер. Кроме того, поскольку в структуре метода правового регулирования семейных отношений преобладающим был императивный элемент, то это также рассматривалось в качестве одного из основных отличительных черт семейного права. В настоящее время в семейно-правовом регулировании произошли существенные изменения, связанные, прежде всего, с известным усилением его диспозитивной направленности. Однако это не означает, что доктринальные разработки советского периода в этой сфере утратили свою ценность. Просто сегодня нужны дополнительные доводы, обосновывающие самостоятельность данной отрасли права. В современной доктрине выработана целая система (с той или иной степенью детализации) убедительных аргументов в пользу изложенной позиции, которые в основной своей части мы поддерживаем. Так, А. М. Нечаева, говорит о том, что семейное право, тяготеющее к праву естественному, отвечает всем требованиям, предъявляемым к отрасли права как таковой, отраженным в его предмете, ядро которого составляют духовность, нравственные начала человеческого поведения, что относится к непреходящим ценностям российского общества, методе (императивно-диспозитивный), имеющем лишь внешнее, сугубо формальное сходство с методом гражданско-правового регулирования, в преобладании в основном публичных начал в регулировании, особенно когда речь идет о защите нарушенных прав ребенка, в его цели и направленности (воспитательная нагрузка). Иногда приводятся более сжатые доводы и в другом ключе. Например, О. Ю. Косова отмечает: «Отношения, регулируемые гражданским правом, связаны с обладанием или приобретением материальных благ», а «в семейных отношениях люди преследуют иного рода интересы: продолжение рода, совместное решение вопросов и повседневное общение друг с другом». Представляется, что с методологической точки зрения при формировании системы аргументов в обоснование изложенной позиции необходимо, прежде всего, акцентировать внимание на принципиальных параметрах, которыми должна характеризоваться любая отрасль права. В связи с этим, мы присоединяемся к подходу, при котором речь, прежде всего, следует вести о специфике предмета отрасли права, принципов и метода правового регулирования, а также юридических фактов. Соглашаясь в целом с мыслью о тяготении семейного права к праву естественному, мы исходим из того, что само по себе это обстоятельство не предопределяет своеобразие данной отрасли права. Главная особенность семейного права в плане сравнения его с гражданским правом, как справедливо подчеркивает В. Ф. Яковлев, состоит в том, что оно, являясь самостоятельной отрасль, вместе с тем, «по характеру регулирования» близко к гражданскому праву. И это не случайно, ведь исторически оно выделилось из гражданского права. Указанная особенность влечет необходимость устанавливать не только различия, но и точки соприкосновения данных нормативных массивов. На стыке гражданского и семейного права существует целый ряд институтов, например, право совместной собственности супругов. Приведем ряд примеров, отражающих особенности регулирования имущественных отношений с участием ребенка. В современных условиях, когда охрана семьи и соблюдение интересов ребенка становится одним из основных направлений государственной политики, особую актуальность приобретают проблемы межотраслевой гармонизации правового закрепления прав ребенка. Прежде всего, это касается согласованности в регулировании имущественных прав ребенка такими отраслями права как гражданское и семейное. Действующее гражданское законодательство не учитывает то важное обстоятельство, что взаимоотношения между родителями (усыновителями) и детьми в имущественной сфере не полностью укладываются в рамки существующих гражданско-правовых конструкций. К сожалению, процесс совершенствования ГК РФ практически не коснулся вопросов, связанных с необходимостью адекватного учета особенностей связей между родителями и детьми. В связи с этим вполне уместно привести интересные и актуальные соображения Р. Кабрияка, который говорит о существовании сложной проблемы, возникающей тогда, когда мы пытаемся разрезать правовую материю на отдельные отрасли — проблемы пересечения отраслей, наложения их в некоторых местах друг на друга. Так, в юридической литературе длительное время обсуждается вопрос о необходимости пересмотра правового механизма совершения сделок с участием несовершеннолетних. Учеными и практиками неоднократно предлагалось адаптировать положения п. 3 ст. 37 ГК РФ и п. 3 ст. 182 ГК РФ, устанавливающие соответствующие запреты и ограничения при заключении сделок, к сделкам между родителями (усыновителями) и детьми, поскольку названные нормы противоречат существу таких отношений. Например, практически неразрешимой является ситуация, когда у ребенка есть только один родитель, поскольку в этом случае невозможно совершение никаких сделок между родителем (усыновителем) и ребенком. Выход из положения, когда родители при совершении сделки не могут выступать представителями своих детей, некоторые авторы видят в применении аналогии закона, в частности, п. 2 ст. 64 СК РФ. С нашей точки зрения, решение этой проблемы лежит на путях совершенствования гражданского законодательства в направлении учета особенностей семейных связей родителей и детей.Первые шаги здесь уже сделаны: в п. 3 ст. 182 ГК РФ внесены изменения, устанавливающие возможность определения в законе исключений из этого общего запрета. Однако, этого недостаточно. Необходимо специально урегулировать порядок совершения сделок родителями (усыновителями) как законными представителями своих детей. К сожалению, при внесении изменений в ГК РФ остались без внимания другие обоснованные предложения, связанные с совершением сделок и иных действий с участием или в интересах несовершеннолетних. Привлекательной, например, является мысль Н. М. Савельевой о введении законного поручительства родителей по сделкам несовершеннолетних. Требует своего легального решения и практический вопрос о том, оба родителя должны давать согласие на совершение сделки несовершеннолетним в возрасте от 14 до 18 лет или же достаточно согласия одного из них (ст. 26 ГК РФ). Ждет нормативного уточнения право совместно проживающих детей и родителей владеть и пользоваться имуществом друг друга по взаимному согласию (п. 4 ст. 60 СК РФ). Как справедливо отмечает А. Е. Тарасова, ГК РФ и СК РФ не совсем согласуются в определении правового режима имущества несовершеннолетних. Взаимное согласие, на которое указывает п. 4 ст. 60 СК РФ, с точки зрения гражданского права означает совершение сделки между ребенком и родителем. Однако относительно имущества ребенка такая сделка не может быть совершена в силу запрета, содержащегося в п. 3 ст. 37 ГК РФ. Вполне очевидной является и необходимость легального оформления предложенных С. В. Осиповой мер, направленных на охрану прав несовершеннолетних в сфере наследования и т. д. Важное значение приобретает также установление взаимосвязи междугражданско-правовой регламентацией в части имущественных прав и обязанностей несовершеннолетних и семейно-правовой обязанностью родителей содержать своих детей (п. 1 ст. 80 СК РФ). Права ребенка как участника гражданско-правовых отношений нередко связаны с определенным имущественным бременем, несение которого по умолчанию возлагается на родителей. Однако правовая природа таких материальных затрат родителей не совсем ясна. Более того, иногда законодатель возлагает определенные расходы, связанные с реализацией прав детьми, и на других членов семьи. Например, по договору социального найма ребенок является членом семьи нанимателя и, следовательно, имеет предусмотренные жилищным законодательством права и обязанности. Однако солидарная ответственность по обязательствам (например, по внесению платы за жилое помещение и коммунальные услуги) лежит только на дееспособных членах семьи (ч. 2 ст. 69 ЖК РФ). Таким образом, обязанность несения имущественного бремени, в том числе в части, падающей на детей, по смыслу ЖК РФ как бы распределяется между всеми дееспособными членами семьи нанимателя. Далее, дети-собственники имущества имеют все предусмотренные гражданским, налоговым и иным законодательством имущественные обязанности (уплата налогов, расходы на содержание жилого помещения и т. д.). Как правило, родители несут указанные обязанности добровольно и за счет своих собственных средств. Возникает вопрос, как следует квалифицировать такие затраты родителей: являются ли они исполнением их собственной семейно-правовой обязанности по содержанию детей или же здесь имеет место добровольное исполнение имущественной обязанности за ребенка? На практике проблема юридической квалификации указанных имущественных затрат актуализируется, например, в случае расторжения брака между родителями и решением в этой связи вопроса о дальнейшем содержании ребенка. Как известно, обязанность родителей по материальному обеспечению ребенка, в первую очередь, выражается в предоставлении ему необходимого питания, одежды, предметов досуга, отдыха и т. д. По действующему законодательству принудительное исполнение семейно-правовой обязанности родителей по содержанию своих детей по объему ограничивается уплатой алиментов и участием родителей в дополнительных расходах на детей (ст. 80 и 86 СК РФ). Между тем нередко на родителя, с которым остается проживать ребенок, ложится ряд дополнительных имущественных расходов, в частности, в связи с необходимостью обеспечения нормальных условий его проживания, поддержания имущества несовершеннолетнего в надлежащем состоянии и т. д. В юридической литературе длительное время дискутируется вопрос о соотношении понятий «алименты» и «материальное содержание». Мы поддерживаем позицию тех авторов, которые считают, что второе понятие шире первого, и рассматривают материальное содержание как материальное обеспечение, необходимое для создания нормальных условий жизни и развития ребенка. Предлагаем материальное содержание (обеспечение) детей разделить на две группы расходов: на текущие расходы (расходы на питание, приобретение одежды, предметов досуга, отдыха и т. д.) и иные расходы (расходы, необходимые для обеспечения нормальных условий проживания и развития ребенка (например, уплата налога и оплата содержания квартиры, принадлежащей ребенку на праве собственности, в которой ребенок проживает), поддержания имущества несовершеннолетнего, необходимого для создания нормальных условий его жизни, в надлежащем состоянии и т. д.). Для родителя, уплачивающего алименты, первая группа расходов должна ограничиваться собственно алиментами, а вторая — являться расходами, размер и состав которых (при наличии спора) должен дополнительно определяться судом. При этом привлечение родителя к несению таких дополнительных расходов должно иметь место только в случае, если размер алиментов не позволяет покрыть (в соответствующей части) вторую группу расходов. За этими пределами, несение родителями тех или иных затрат следует рассматривать как добровольное исполнение ими имущественных обязанностей за ребенка, а не как исполнение ими своей семейно-правовой обязанности по его содержанию. Перед юридической наукой и практикой в рассматриваемой сфере постоянно возникают все новые и новые жизненно важные проблемы. Уже сегодня, например, необходимо предусмотреть правовые последствия (с точки зрения прав ребенка) направления материнского (семейного) капитала на улучшение жилищных условий, приобретения в общую долевую собственность с ребенком жилого помещения частично за счет банковского кредита под ипотеку последнего и т. д. Изложенное, позволяет сделать вывод о том, что на современном этапе, когда гражданское законодательство подвергается реформированию, особенно важно максимально учесть имеющиеся доктринальные достижения и устранить несогласованность в гражданско-правовом и семейно-правовом регулировании смежных отношений. Таким образом, гражданское и семейное право и законодательство, будучи самостоятельными отраслями, имеют свой предмет (соответствующие виды отношений), однако находятся в тесном взаимодействии, поскольку в силу исторических причин регулируют целые группы смежных отношений. Васильев Владимир Валерьевич, кандидат юридических наук, доцент, доцент кафедры гражданского права, Тверской государственный университет ПЕРСОНОЦЕНТРИЗМ В СИСТЕМЕ ГРАЖДАНСКОГО ПРАВА РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИТакие понятия, как «личность» и «человек», вызывают повышенный интерес в общественных науках. Следует согласиться с Н. А. Бердяевым в том, что «проблема человека есть основная проблема философии». С античных времен предпринимаются попытки осмысления сущности человека, рассмотрения соотношения человека, индивида и личности в их статусной взаимозависимости и взаимосвязи. Результатом исследования значимости человека в общественных науках явилось формирование двух научных направлений, определяющих его роль в системе общественных ценностей — системоцентризм и персоноцентризм (человекоцентризм). В персоноцентризме человек является «высшей точкой» и «мерилом всех вещей». Цели развития общества, государства и права рассматриваются посредством роли и значимости человека, всемерного признания его прав и свобод как высших ценностей, определяющих доминанту развития. В системоцентризме индивид может отсутствовать вообще либо рассматривается как средство достижения целей. В России восприятие идеологии персоноцентризма произошло в начале XIX в. Это явилось следствием развития науки и культуры после Отечественной войны 1812 г. и повлияло на формирование гражданского законодательства Российской Империи и способствовали российским реформам 60-х гг. XIX века, в том числе отмене крепостного права и судебной реформе. Революционные октябрьские события 1917 г. и последовавшие за ними изменения в социально-экономической жизни общества значительно изменили вектор законодательной политики, переориентировав ее направленность от идеологии персоноцентризма к системоцентризму. В ГК РСФСР 1922 и 1964 гг. были включены нормы о невозможности охраны гражданских прав в случае их осуществления в противоречии с «социально-хозяйственным назначением» (ст. 1 ГК РСФСР 1922 г.) или «их назначением в период строительства коммунизма» (ст. 1 ГК РСФСР 1964 г.). Одной из целей гражданского законодательства, сформулированной в ГК РСФСР 1964 г., являлось «создание материально-технической базы коммунизма» (ст. 1). Исторические события 90-х гг. XX в., связанные с распадом Советского Союза и объявлением суверенитета Российской Федерации, создали предпосылки для изменения направления развития отечественного гражданского права. Провозглашение в Конституции РФ значимости человека как высшей ценности, многообразие форм собственности и свобода экономической деятельности позволили по-новому взглянуть на сферу частного права. Однако утверждать, что концепция персоноцентризма в полной мере нашла безусловное отражение в гражданском законодательстве РФ преждевременно и необоснованно, поскольку значимость человека в современной цивилистической науке до настоящего времени остается недооцененной. Индивид неразрывно связан с системой, в которой он существует, а система внутренне связана с индивидом. В этом контексте система рассматривается как более глобальное явление, не сводимое только к системе права или правовой системе. Правильнее рассматривать систему как полиуровневую структуру, где каждый уровень выполняет свою функциональную задачу. Взаимосвязь уровней является следствием существования системы во имя и во благо общества, проецируя свое воздействие на создание правовых механизмов, способных придать частице общества — личности — особую значимость, сконцентрировать вокруг личности общественные институты и поставить их на службу ее интересам. Исходя из этого, современное гражданское право должно основываться на идее обоюдной функциональной ценности личности для общества, а общества — для личности. Основой переосмысления понимания личности является осознание того, что сама человеческая сущность есть совокупность общественных отношений, поскольку любые отношения наполняются правовой значимостью исключительно в результате участия в них человека. В философии права вопрос о месте личных прав являлся предметом детального обсуждения, результатом которого стало их отнесение к сфере частного права. Это доказывает, что понимание современного гражданского права должно исходить из того, что в его основе находится природа человека с его индивидуальными стремлениями, облекаемыми в форму целей. Цели, в свою очередь, являются следствием неимущественных и имущественных потребностей человека. В системе этих потребностей на первом месте потребности в свободе, межличностном общении, продолжении рода, справедливости, личной неприкосновенности, т. е. те потребности, которые составляют содержание неимущественных личных прав. Эти права обусловливают имущественные потребности, рассмотрение и исследование которых в отрыве от неимущественных прав личности не могут способствовать всестороннему анализу значимости личности для системы гражданского права. Имущественные права предполагают не только факт своего существования, но и общественное признание отдельной личности. В этом контексте имущественные права представляют собой сферу проявления личности. Общим условием исследования всех гражданских правоотношений является личность, рассматриваемая с точки зрения ее правоспособности. В связи с этим особую значимость приобретает вопрос об естественных правах личности, важнейшими из которых являются конституционные права, отражающие свободу и неприкосновенность личности. Конституционное содержание этих прав не умаляет их гражданско-правовой значимости. Они всецело связаны с личностью и поэтому должны рассматриваться как частные права, а их конституционно-правовое содержание и отражение в Конституции РФ подчеркивают их доминанту в системе правовых ценностей. Межотраслевой характер личных неимущественных прав не меняет их частноправовой природы, а, подчеркивая их значимость, предопределяет важность их исследования для обеспечения структурированности гражданского права как одной из важнейших отраслей частного права. Такой вывод является следствием того, что личные права — свобода и неприкосновенность личности — формируют основу для развития других субъективных гражданских прав, таких, как свобода собственности и свобода договора. Личные права, обладающие частным содержанием, не следует отождествлять с личными правами, характеризуемыми публично-правовой природой. Граница между этими группами носит условный характер, поскольку объединяющим началом для них являются личность и личная свобода как форма их обобщающего выражения. Однако в целях системности гражданского права, направленной на логичное и последовательное построение элементов системы, такая дифференциация представляется необходимой, в том числе с целью дальнейшего совершенствования гражданского законодательства Российской Федерации. Исторические корни вопроса о законодательном закреплении личных прав в России уходят в XVIII в. Так, в принятом 8 апреля 1768 г. «Начертании о приведении к окончанию Комиссии проекта нового Уложения», фиксирующем в общем виде систему частного права, было предложено в первую очередь разместить законы о лицах. Целевая направленность в «Начертании …» была определена как принесение пользы и безопасности личности в результате закрепления личных прав в законодательстве, имея в виду не только правоспособность лица, но и личность с точки зрения обеспечения ее неприкосновенности. В проектах Гражданских уложений Российской Империи 1809 и 1814 гг. также на первое место были выделены законоположения о личных правах, отделяя последние от прав политических и подчеркивая тем самым дифференциацию между частным и публичным правом. Нельзя оставить без внимания и европейское гражданское законодательство. Так, Гражданский кодекс Франции структурно открывает книга первая «О лицах», состоящая из 10 титулов: «О пользовании гражданскими правами и лишении этих прав», «Об актах гражданского состояния», «Место жительства», «Об отсутствующих», «О браке», «О разводе», «Об отцовстве и об отношении детей к родителям», «Об усыновлении и добровольной опеке», «Об отцовской власти», «О несовершеннолетии, об опеке и об освобождении из-под власти». В книге 1 Гражданского кодекса Испании 12 разделов, девять из которых содержат нормы, регулирующие личные отношения (о филиации и прекращении гражданства, о домициле, о браке, об отцовстве и происхождении, о поддержке родственников, об отношениях родителей и детей, об ограничении дееспособности и др.). В гражданском праве Германии судебная практика признала так называемое всеобщее право личности, охватывающее область развития и самовыражения личности, нуждающейся в правовой защите от вмешательства со стороны третьих лиц. Гражданское законодательство вышеназванных европейских государств не является тождественным, но их объединяющим началом служат признание личности в качестве правовой ценности и детальная регламентация личных неимущественных прав. Это является фактором, предопределяющим тенденции унификации европейского гражданского законодательства и продвижения по пути принятия Европейского Гражданского кодекса. Личная свобода проявляется в том, что «человеку от сотворения и до наших дней свойственно прежде всего стремление к личной самостоятельности — к тому, что составляет коренной принцип частного или гражданского права». Принцип индивидуальности становится определяющим для частного права и должен исходить из понятия человека как отдельной личности. Понимание личности в реалиях современного гражданского права должно являться отражением незыблемости конституционно-правовой значимости человека, рассматриваемого в качестве высшей конституционной ценности. Следует согласиться с В. И. Круссом в том, что «сам человек как таковой — есть феномен юридический: современное право не может мыслиться вне и помимо человека; человек мыслимый есть право…». Такой конституционно значимый тезис открывает новые ориентиры для понимания значимости личности в частноправовых отношениях, составляющих предмет гражданского права. Отдельный конкретный живой человек составляет конечную цель всего гражданского права, поскольку только он может страдать и радоваться, может иметь интересы. Гражданское право — это социальное явление. Потребность осуществления личностью своих субъективных прав и законных интересов предопределена его социальной природой, проявляющейся в выполнении социальных законов, соблюдение которых неотделимо от сознания человека, способностей самооценки и уважения других индивидов. Социальная сущность человека — это его обязательная качественная характеристика, без которой невозможно индивидуальное самоощущение человека в мире. В настоящее время в ГК РФ отсутствуют нормы, определяющие цели и задачи гражданского права. Усугубляет ситуацию и то обстоятельство, что в цивилистической науке отсутствуют комплексные исследования по этому вопросу, а имеющиеся работы носят фрагментарный характер. Такая научная неразработанность проблемы целей и задач гражданского права является фактором, сдерживающим развитие гражданского права ввиду отсутствия четко выверенных ориентиров для движения в сторону совершенствования гражданского права. В контексте исследования персоноцентризма цели и задачи гражданского права требуют повышенного научного внимания. Правовые цели должны способствовать пониманию сущности отраслевых системообразующих факторов гражданского права через призму модернизации подходов к значимости личностного начала для формирования каждого из них. В этих условиях построение системы гражданского права должно быть основано на общем принципе: право — для личности, а правовое регулирование — во имя личности. Это проводит к выводу о том, что в современных условиях необходимо говорить о целевой направленности на гуманизацию и гармонизацию гражданского права. Следует согласиться с Р. Иерингом в том, что «в мире ничего не совершается само собой, а напротив, все, что не совершается, то есть всякое изменение в чувственном мире, является последствием другого предшествующего изменения… В природе это основание механического свойства — причина; для воли оно должно быть свойством психологическим — цель». Цели в гражданском праве не были предметом обстоятельного научного исследования. Однако их научное познание имеет принципиальное значение, поскольку предопределяет векторы научного осмысления детерминизма системы гражданского права. Не проведено комплексных исследований и по вопросу определения задач гражданского права. Несмотря на свою близость понятия «цели» и «задачи» в контексте их гражданско-правовой значимости не являются тождественными. Задача с точки зрения семантики означает то, что необходимо осуществить, чего необходимо достигнуть. Исходя из философского понимания, цель не может быть поставлена, а тем более достигнута без определения задач, подлежащих разрешению. Такое подход основывается на том, что цель (цели) гражданского права обладает долгосрочным эффектом, тогда как задачи есть средства достижения цели (целей). Цель гражданского права — это конечное, с высокой степенью идеализма качественное состояние, имеющее высокую степень стабильности и характеризующееся решением совокупности задач гражданского права. Задачи гражданского права определяют потребности, удовлетворение которых необходимо для достижения гражданско-правовых целей. Совокупность объединенных между собой гражданско-правовых задач предопределяет существование одной или нескольких гражданско-правовых целей. Решение этих гражданско-правовых задач осуществляется для достижения целей гражданского права. Пробел в разработке целевой направленности гражданского права очевиден при анализе ГК РФ, в котором отсутствуют норма или нормы, которые определили бы цели и задачи гражданского права. Прогрессивными примерами законодательного закрепления целей и задач соответствующих отраслей законодательства являются Трудовой кодекс РФ (ст. 1) и Уголовно-исполнительный кодекс РФ (ст. 1). В УК РФ (ст. 2) и АПК РФ (ст. 2) находят свое законодательное закрепление только задачи соответствующих отраслей законодательства, а в ст. 6 УПК РФ зафиксировано назначение уголовного судопроизводства. В современных условиях именно гражданско-правовые цели и задачи способны создать основу для формирования теории гражданско-правового персоноцентризма. С точки зрения философии цель имеет дуалистическое понимание. Во-первых, как замысел или мотив, ориентированный на конечную, все обосновывающую цель. Во-вторых, как достигнутый результат или последствие применения определенных средств. Такое понимание цели может быть воспринято цивилистической теорией. Осмысление цели в гражданском праве неразрывно связано с пониманием и оценкой гражданско-правовых средств. Это продиктовано утвердившимся принципом взаимосвязи цели и средств, предопределяющим их взаимную обусловленность. Диалектика цели гражданского права и гражданско-правовых средств проявляется в том, что последние определяются в зависимости от целей в гражданском праве и их сущность производна от них. Правовые средства по отношению к цели гражданского права имеют вторичный характер, в результате которого гражданско-правовые средства выводятся из понимания и предназначения целей в гражданском праве. Персоноцентризм в системе гражданского права РФ следует рассматривать и с точки зрения гуманизации системы. Гуманизация и персоноцентризм в контексте понимания гражданского права не могут рассматриваться как тождественные понятия, поскольку гуманизация — одно из направлений гражданско-правового персоноцентризма. Обратная связь здесь также очевидна, поскольку без гуманизации нельзя говорить о гражданско-правовом персоноцентризме. В результате гуманизации общественных отношений системе гражданского права придается новое качественное содержание, позволяющее абстрагироваться от ведущей роли имущественных отношений в гражданском праве, от экономических стимулов и приоритетов и рассматривать правовую регламентацию прав личности в качестве фундаментальной цели гражданского права. Личность, обеспечение свободной реализации прав и законных интересов личности, их всемерная охрана и защита становятся важнейшими целями гражданского права, формирующими основу теории гражданско-правового персоноцентризма как вектора развития и совершенствования системы гражданского права. Рассмотрение верховенства прав личности в качестве правовой цели представляет собой и попытку создания новой правовой конструкции взаимодействия «права личности — общество — государство», в которой каждый элемент имеет свое значение, а их совокупность доказывает прямую и обратную взаимосвязь между ними, обусловленную потребностями самой системы гражданского права в отраслевом единстве. Долганова Ирина Владимировна, кандидат юридических наук, заведующая кафедрой гражданско-правовых дисциплин, Ульяновский филиал ФГБОУ ВПО «Российская академия народного хозяйства и государственной службы при Президенте РФ» ПОДСУДНОСТЬ ГРАЖДАНСКИХ ДЕЛ О НЕДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ ЗАВЕЩАНИЯЕ. В. Васьковский определял подсудность как «пространственную компетенцию однородных судов». Ю. К. Осипов под подсудностью понимал «компетенцию различных судов на рассмотрение подведомственных судебным органам дел по первой инстанции». Т. П. Ерохина применительно к современному законодательству формулирует следующую дефиницию: подсудность — это «межотраслевой институт, представляющий собой совокупность норм гражданского процессуального права, регулирующих распределение предметных полномочий суда первой инстанции по рассмотрению и разрешению подведомственных им гражданских дел, которые разграничиваются на основе общих правил и предусмотренных законом исключений для них». М. С. Галиев признает подсудность, прежде всего, свойством самого гражданского дела. Закон и доктрина гражданского процессуального права различают родовую и территориальную подсудность. Родовая подсудность позволяет определить тот уровень судебной системы, суд которого правомочен рассмотреть данное дело по первой инстанции. Законодатель, определяя компетенцию районных судов, использовал метод исключения: районным судам подсудны все дела, кроме тех, для которых императивной нормой закона установлена подсудность мировому судье, суду общей юрисдикции субъекта РФ или Верховному Суду РФ. Верховный Суд РФ на основании нормст. ст. 23–27 ГПК РФ сформулировал вывод, согласно которому все дела поспорам, возникающим из наследственных правоотношений, подсудны районным судам. Особого внимания, на наш взгляд, заслуживает вопрос о подсудности дел о недействительности завещания. Согласно п. 5 ч. 1 ст. 23 ГПК РФ мировой судья рассматривает в качестве суда первой инстанции дела по имущественным спорам, за исключением, в том числе, дел о наследовании имущества. Мы придерживаемся позиции, что дела о недействительности завещания не подпадают под данную категорию дел, изъятую из компетенции мировых судей. Сказанное объясняется тем, что спор о недействительности завещания не является имущественным, предметом данного спора является квалификация завещания как недействительного или, напротив, обладающего юридической силой. Для наступления последствий имущественного характера — реализации соответствующего воле завещателя или закону порядка правопреемства — необходимы дополнительные действия: удовлетворение имущественного иска о реституции или применение последствий ничтожности сделки судом по собственной инициативе. В том же случае, когда завещание реализовано не было, удовлетворение иска о его недействительности влечет недопустимость его исполнения и необходимость применения иного приоритетного порядка наследования. В данной ситуации неимущественный характер правопритязаний истца еще более очевиден. Следовательно, недопустимо расширительное толкование формулировки п. 5 ч. 1 ст. 23 ГПК РФ в части связанных с наследованием имущественных споров, охватывающей исключительно дела по искам о наследстве. Дела о недействительности завещания подсудны районным судам не в связи с тем, что они включены в указанное изъятие, а по причине того, что они не подпадают ни под одну категорию дел, подсудную мировым судьям в соответствии со ст. 23 ГПК РФ. Изложенная квалификация дел о недействительности завещания как дел по неимущественным спорам обусловлена их правовой природой, однако позицию законодателя по данному вопросу проследить затруднительно, а правоприменительная практика крайне противоречива. Так, Минфин РФ разъясняет, что если исковое заявление, содержащее требование о признании завещания недействительным, связано с правами на имущество, то размер государственной пошлины при подаче таких исков в суд общей юрисдикции определяется в соответствии с под. 1 п. 1 ст. 333.19 Налогового кодекса РФ. В то же время в силу специального указания п. 2 ч. 1 ст. 333.21 Налогового кодекса РФ при обращении в арбитражный суд с исковым заявлением по спору о признании сделок недействительными подлежит уплате госпошлина фиксированного размера, равного ставке госпошлины, установленной для подачи исковых заявлений неимущественного характера, что свидетельствует об отнесении дел данной категории к неимущественным спорам. Представляется, что этот подход должен быть в обязательном порядке распространен и на рассматриваемые судами общей юрисдикции дела о недействительности завещания. Необходимо восполнение существующего пробела и внесение в ст. 333.19 Налогового кодекса РФ дополнения, согласно которому при обращении в суд общей юрисдикции с иском о признании сделки недействительной подлежит уплате госпошлина, ставка которой равна размеру госпошлины, установленной для подачи исковых заявлений неимущественного характера. Обозначенные нововведения обусловлены необходимостью преодоления затруднений, испытываемых судами при квалификации дел о недействительности завещания как дел по неимущественным спорам. Правила территориальной подсудности призваны обеспечить определение конкретного правомочного рассматривать данное дело по первой инстанции суда того уровня системы судов общей юрисдикции, который определен в соответствии с нормами о родовой подсудности. По общему правилу ст. 28 ГПК РФ иск предъявляется по месту жительства (нахождения) ответчика. Нормы о территориальной подсудности не содержат специальных правил относительно дел о недействительности завещания. Статья 30 ГПК РФ устанавливает правила исключительной подсудности. Согласно ч. 2 этой статьи, иски кредиторов наследодателя, предъявляемые до принятия наследниками наследства, подсудны суду по месту открытия наследства. По нашему мнению, ограничение действующим законодательством исключительной подсудности наследственных дел в данном случае лишь делами по искам кредиторов наследодателя вполне рационально. Иск кредитора наследодателя предъявляется с целью удовлетворения требований за счет наследственного имущества. В момент подачи иска кредитор может не знать, кто станет правопреемником наследодателя в части исполнения обязательств перед кредитором. В такой ситуации определение надлежащего ответчика, а, следовательно, и подсудности дела по общим правилам весьма затруднительно (в контексте рассматриваемых вопросов мы оставим без внимания проблему обоснованности установления исключительной подсудности самих дел по искам кредиторов наследодателя). Иск же о недействительности завещания подается к лицу (лицам), которого завещатель назначил своим наследником. Это лицо становится известным сразу после того, как содержание завещания перестает быть тайной. И хотя до принятия наследства не известны истинные намерения правопреемника относительно реализации предоставленных ему завещателем прав, предъявление иска о недействительности завещания по месту жительства наследника вполне оправдано и обеспечивает, в том числе, реализацию принципа доступности правосудия. Обоснованность предъявления иска о недействительности завещания по месту жительства (нахождения) ответчика признается нами с единственным исключением. Закон не предъявляет жестких требований к формулированию воли наследодателя относительно назначения своих правопреемников, поэтому в тексте завещания, как правило, отсутствуют сведения о месте жительства (нахождения) наследника. Кроме того, наследодатель, вообще, не обязан указывать конкретные данные о будущем наследнике по завещанию и может ограничиться обозначением степени своего родства с ним (например, «все свое имущество завещаю своему внучатому племеннику» и т. д.). В такой ситуации определение конкретного ответчика до принятия им наследства может вызвать затруднения. Еще большие сложности могут возникнуть с выяснением места жительства ответчика. Представляется, что наиболее рационально в подобном случае предъявление иска о недействительности завещания по месту открытия наследства. В связи с изложенным представляется необходимым дополнить ч. 2 ст. 30 ГПК РФ правилом, согласно которому иски о недействительности завещания к ответчику, место жительства которого неизвестно или который не имеет места жительства в РФ, предъявляемые до принятия наследниками наследства, подсудны суду по месту открытия наследства. Принятие данного нововведения исключит реализацию правила об альтернативной подсудности дела о недействительности завещания в случае неизвестности или отсутствия у ответчика места жительства на территории РФ суду по месту нахождения его имущества или по его последнему известному месту жительства в РФ (ч. 1 ст. 29 ГПК РФ), применение которого еще более затруднительно при отсутствии конкретных сведений о личности назначенного завещателем наследника. Часть 1 ст. 30 ГПК РФ также установлена исключительная подсудность для исков о правах на недвижимое имущество: они предъявляются в суд по месту нахождения такого имущества. В Обзоре законодательства и судебной практики за первый квартал 2005 г. Верховным Судом РФ был сделан следующий вывод: «Если предметом наследства является имущество, указанное в ст. 30 ГПК РФ, то дела о восстановлении срока для принятия наследства подлежат рассмотрению по месту нахождения имущества». М. Ю. Козлова и С. В. Буркин указывают: «эту же формулу можно использовать при решении вопроса об определении места предъявления всех исков, вытекающих из наследственных правоотношений, в частности исков о признании завещания недействительным». По мнению авторов, при наличии в составе наследственного имущества объектов, названных в ст. 30 ГПК РФ, должны применяться правила исключительной подсудности. На наш взгляд, названные исследователи излишне расширительно толкуют вывод Верховного Суда РФ. Требование о недействительности завещания не является иском о правах на имущество, завещанное посредством совершения данной сделки. Непосредственная связь дела с правами на недвижимое имущество просматривается лишь в случае соединения истцом требования о недействительности завещания и требования о применении последствий его недействительности. В данном случае разрешение дела, в котором соединены требования о недействительности завещания и о реституции, судом по месту нахождения завещанного недвижимого имущества представляется вполне обоснованным, как и в случае соединения требования о недействительности завещания с требованием о признании права собственности на недвижимое наследственное имущество. В целях обеспечения единообразия судебной практики и мнений представителей доктрины процессуального права целесообразно дополнить ст. 31 ГПК РФ, устанавливающую подсудность связанных между собой дел, следующим правилом: «Иск, в котором соединено несколько связанных между собой требований, предъявляется в суд, которому в соответствии со ст. 30 настоящего Кодекса подсудно хотя бы одно из таких требований». Учитывая вышеизложенное, необходимо признать, что общие нормы о подсудности судам гражданских дел должны применяться к делам о недействительности завещания с учетом правой природы и сущности последних. Колодуб Григорий Вячеславович, кандидат юридических наук, доцент кафедры гражданского и международного частного права, ФГБОУ ВПО «Саратовской государственной юридической академии» НЕКОТОРЫЕ ВОПРОСЫ ИССЛЕДОВАНИЯ МЕХАНИЗМА ОСУЩЕСТВЛЕНИЯ ГРАЖДАНСКИХ ПРАВ И ИСПОЛНЕНИЯ ОБЯЗАННОСТЕЙСостояние отечественной гражданско-правовой доктрины, в реалиях настоящеговремени, следует охарактеризовать как реформационное, что не следует расцениватькак не обоснованное и лишенное значимого правового содержания утверждение. Катализатором для подобных процессов без сомнения стала Концепция совершенствования гражданского законодательства Российской Федерации, которая предложила новые векторы модернизационного построения гражданского права, в контексте учения о принципах, положений об ограниченных вещных правах, статусе такого субъекта цивилистического права как юридическое лицо и ряде др. Однако если проанализировать и взять для сравнения общую часть гражданскогоправа, посвященную основным элементам частноправового регулирования, то с большой долей вероятности следует утверждать, что залогом принятия и вступления в силу в 2013–2014 годах многочисленных изменений, являются успехи и достижения доктринально-исследовательского толка. Так, непосредственно имеются в виду успешно защищенные диссертационные работы, результаты которых, как показывает практика, в том числе и вышеописанная, имеют и практическое значение. Научные разработки позволили по новому подойти к пониманию множества проблем как общеправового, так и частноправового характера, при рассмотрении вопросов цивилистической области знаний — системности, правотолкования, осуществления и защиты гражданских прав и т. п. Специалистысконцентрировали пристальное внимание научной общественности на конкретные юридико-технические приемы способные позволить образовать новые научные подходы и механизмы. Вместе с тем, именно в подобных реалиях начала проявляться определенная пробельность и недостаточная проработанность по такому существенному вопросу гражданской отрасли права как методология. Получается, что существует осознание конкретной теоретической проблемы (напр., формальное и действительное исполнение гражданско-правовой обязанности), которая имеет практическую проекцию, но как ее решить, используя не разрозненный перечень инструментариев (методов), а эффективный и наиболее применимый, т. е. необходимый конкретной исследовательской ситуации набор. Как представляется, на сегодняшний день с полной уверенность можно утверждать, существует научная проблема, содержание которой следует связывать с несколькими зависимыми друг от друга аспектами: а) методология, направления и цели частноправовых исследований очень разнообразны, а спектр вопросов, возникающих при изучении основных начал гражданского законодательства, еще более обширен — объективная причина. В частности, наличие определенной «недосказанности»по вопросу соотношения предмета и метода гражданского права, в контексте изучения отраслевых начал «принципологии» гражданского права. Так, часть специалистов усматривают в качестве основной задачи выявление перечня отраслевых принципов, другие прослеживают их корреляцию с разнопорядковыми элементами правовой отрасли (методом, функциями); б) необоснованное смещение баланса в соотношении методологического статуса гражданского права — субъективная причина. Существовавшее ранее базовое, непоколебимое значение отраслевого (цивилистического) метода, с помощью которого реализовывалась системная принадлежность нормы (или правоотношения) под влиянием определенных факторов (напр., всеобщей унификации права) «померкло». Что есть сейчас метод гражданского права, не считая заимствованной из теории государства и права «формулы» образующей научное определение — ключевой атрибут самостоятельной отрасли права, о статусе которого говорится с каждым разом все реже и более кратко. А между тем, именно метод должен оперативно использоваться при реализации содержания предмета гражданского права. В свою очередь методология должна строиться на принципах построения цивилистической отрасли права. Поэтому по нашему представлению действительного наличия описанной конструкции на сегодняшний день не наблюдается; в) не выделяется ясности применительно к статусу, содержанию метода гражданского права и вопросам его соотношения с другими определяющими явлениями частного права России. Как справедливо отмечает В. Ф. Яковлев, «одним из самых интересных (но малоразработанных) направлений … должен считаться отраслевой аспект, ибо данные особенности отражают как материальные признаки отрасли права… так и ее юридические черты». г) не наблюдается разработок, в которых анализируется проблема отсутствия единого методологического подхода в области гражданско-правового регулирования. Не может положительно сказаться на разрешении сложных моментов и так называемый методологический анархизм (альтернативный подход), когда берется за основу лишь анализ нескольких актуальных практик, частных случаев. Как следствие формирование разнообразных гражданско-правовых институтов сводится главным образом к «латанию заплаток»: вносятся некоторые изменения в нормативно-правовой материал, основные усилия следствием чего выступают неясные формулировки некоторых положений, пробелы и противоречия в действующем гражданском законодательстве. д) отсутствуют обоснованные методологические подходы, имеющие конкретную направленность на частный объект исследования, на отдельные объекты гражданских прав, элементы содержания гражданско-правового отношения, меры гражданско-правовой защиты и т. п., вследствие чего образовываются отрицательные случайности, наблюдается хаотичность и субъективизм. Таким образом, тематики методологии гражданского права или отдельных ее образований, должны в определенной («начально обосновывающей») степени касаться каждый правовед в своих исследованиях, при подготовке законопроектных работ и т. д. Подобный подход становится совершенно логичным и естественным выводом, поскольку вопрос о методе самостоятельной, базовой отрасли права имеет по объективным причинам статус центрального, стержневого, т. к. он пронизывает все институты гражданского права. Всю многоаспектность проблемы метода гражданского права автор данной статьи непосредственно ощутил, предметно обращаясь при внедрениимеханизма осуществления гражданских прав и исполнения обязанностей. Как пример, наличие разнохарактерных способов и приемов (что само по себе позитивно), которые использовались без использования системных правил, на протяжении десятилетий приводили и приводят к различным выводам относительно особенностей и, в конечном счете, определению одной из базовых категориальных единиц гражданского права — «осуществление гражданских прав и исполнение обязанностей». Следует пояснить, что механизм осуществления гражданских прав и исполнения обязанностей — это системное явление, которое непосредственно либо опосредованно вязано с иными видами правовых механизмов: механизмом правотворчества, механизмом правоприменения, правотолкования. Понятия «механизм правового регулирования» и «механизм осуществления субъективных гражданских прав и исполнения обязанностей» соотносятся как общее и частное. Механизм осуществления гражданских прав и исполнения обязанностей, являющийся, с одной стороны, стадией общего регулятивного механизма, а с другой — в силу особенностей складывающихся гражданских отношений (преобладания диспозитивного метода регулирования), рассмотренный с позиции носителя прав и обязанностей, представляет собой систему специфичных, свойственных только данной правовой модели элементов и стадий. Это связано в первую очередь со стадией фактического осуществления прав и исполнения обязанностей, не входящих в состав механизма правового регулирования. Из описанного понимания сформированного после прояснения ряда методологических основ исходит и следующее положение о том, что гражданско-правовое обязательство, относительное, динамичное частноправовое отношение, содержанием которого становятся процедуры и процессы активной и пассивной деятельности сторон (должника и кредитора), формирующие действительный (формально и фактически) правовой результат. При этом спускаясь по вертикали понятий, не является случайным предложением, понимать под исполнением гражданско-правовой обязанности — универсально применимую юридическую категорию, включенную в механизм осуществления гражданских прав, выступающую в роли индивидуально интересующей стороны обязательства юридической процедуры, направленной на прекращение вспомогательной сделки, обеспечивающей действительное получение блага. Проанализировав складывающуюся материю механизма осуществления прав и исполнения обязанностей подчеркивается, что залогом успешности и одновременно одним из основных значений для данной теоретической конструкции стал примененный авторский методологический подход цивилистического характера, в представлении которого выделяется стадийность реализации, позволяющая раскрыться содержанию субъективных прав и субъективных обязанностей (за счет смены их качественных состояний). Описанный подход действительно эффективен и уже сейчас имеет качественное применение. В частности, именно с его помощью, становится возможным решить многолетний конфликт смыслового содержания такой категориальной конструкции как «Осуществление субъективных гражданских прав и исполнение обязанностей», которое предлагается рассматривать в нескольких значениях: а) как деяние — определенное поведение субъекта (действия или бездействие) в конкретном и определенном состоянии общественных отношений, жизненных реалий, направленное на достижение желаемого юридического (формального) и фактического результата; б) как заложенный в праве (обязанности) итог деятельности, т. е. достижение юридической (правовой) цели. В этой связи, используя подобный прием к иным спорным образованиям возможно в определенной части лишить проблему разграничения значения разнообразный терминов. Например, ученые пишут: «чтобы удовлетворить конкретный интерес (потребность), как правило, недостаточно только приобрести субъективное право. Необходимо его осуществить, т. е. действовать определенным образом». Приведенная цитата представляет собой контаминацию, поскольку выражение «необходимо осуществить субъективное гражданское право» имеет значение итога деятельности (правомерного поведения) субъекта, т. е. положительного результата в реализации субъективного права, а словосочетание «действовать определенным образом» отражает как раз сам процесс (в широком смысле этого слова), деятельность по осуществлению субъективного права. Поэтому не удается согласиться с точкой зрения А. А. Серветника, который утверждал: «реализация объективного права, и в частности правовых норм, закрепляющих возможность возникновения, изменения или прекращения правоотношения (например, заключение договора),— это не предпосылка, не стадия претворения права в жизнь, а уже состоявшаяся реализация нормы права». В данном случае заключение гражданско-правового соглашения — это не реализация нормы права, а осуществление (реализация) другого субъективного права — права на заключение договора, возникшего из совокупности юридических оснований: правоспособности, нормы права, юридически значимых фактов, в том числе так называемых секундарных прав. В свою очередь, оно также формирует или может формировать (в зависимости от содержания договора) уже иные субъективные права и субъективные обязанности. Таким образом, именно действительная актуальность затронутых в данной статье вопросов, побудила автора в целях формирования положительной динамики в вопросе методологии гражданского права как такого, обозначить настоящую полемику. В дальнейшем представляется уместным организовать поэтапное построение научной конструкции способной создать концептуальное понимание для методологического вопроса. Теоретическое обоснование общих положений о методе гражданского права, структурных связях данного явления, зависимости и воздействии метода на институциональные образования по нашему мнению является одной из гарантий реализации субъективных гражданских прав. Косенко Елена Владиславовна, кандидат юридических наук, доцент, доцент кафедры гражданского и семейного права Федерального государственного бюджетного образовательного учреждения высшего профессионального образования «Саратовская государственная юридическая академия» ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ СУБЪЕКТНОГО СТАТУСА НЕСОВЕРШЕННОЛЕТНЕГО В СЕМЕЙНЫХ ПРАВООТНОШЕНИЯХВопрос приобретения статуса субъекта семейного правоотношения несовершеннолетним лицом вызывает интерес с точки зрения влияния на этот процесс его законных представителей. Одним из примеров противоречивости действующего законодательства является случай вступления в брак лицом, не достигшим совершеннолетнего возраста. Полагаем, Семейный кодекс РФ твердо стоит на позиции независимости воли несовершеннолетнего от воли родителя для совершения указанного волевого действия. Семейный кодекс, в ст. 13 устанавливает правило, согласно которому органы местного самоуправления по месту жительства лиц, желающих вступить в брак, вправе по просьбе данных лиц и при наличии уважительных причин, разрешить вступить в брак лицам, достигшим возраста шестнадцати лет. Следовательно, совершеннолетний самостоятельно определяет необходимость в приобретении статуса субъекта семейного правоотношения, но юридическое закрепление статуса зависит от воли компетентного органа. В этой связи представляет исследовательский интерес положения Закона Челябинской области «Об условиях и порядке выдачи, в виде исключения, разрешения на вступление в брак на территории Челябинской области лицу, не достигшему возраста 16 лет». В ст. 3 указанного нормативного акта предусмотрен порядок подачи заявления лицом, желающим вступить в брак. Так, установлено, что несовершеннолетний подает заявление не самостоятельно, а с родителями (лицами их заменяющими) в соответствующий компетентный орган. В случае, если один из родителей лишен родительских прав, признан недееспособным, уклоняется без уважительных причин от воспитания или содержания несовершеннолетнего, а также в случае невозможности установления места нахождения этого родителя, заявление может быть принято от одного из родителей, с которым проживает несовершеннолетний. Внимание! Авторские права на книгу "20 лет Гражданскому кодексу Российской Федерации: итоги, тенденции и перспективы развития. Материалы Международной научно-практической конференции" (Под ред. Баринова Н.А., Морозова С.Ю.) охраняются законодательством! |
||||||||||||||||||||||
