|
|
ОглавлениеГлава 2. Ребенок как «Субъект» и «Объект» права по семейному законодательству 1917–1995 гг. Для бесплатного чтения доступна только часть главы! Для чтения полной версии необходимо приобрести книгуГЛАВА 4. РЕБЕНОК В ПРОСТРАНСТВЕ ГРАЖДАНСКО-ПРОЦЕССУАЛЬНОГО ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВА: НЕКОТОРЫЕ АСПЕКТЫ ПРОБЛЕМЫ4.1. ГРАЖДАНСКО-ПРОЦЕССУАЛЬНАЯ ПРАВОСУБЪЕКТНОСТЬ РЕБЕНКА: «ТЕНЬ ОТЦА ГАМЛЕТА ИЛИ САМОСТОЯТЕЛЬНАЯ КОНСТРУКЦИЯ»?Современное состояние доктрины и практического результата функционирования семейной правосубъектности несовершеннолетних (прежде всего – ребенка), как мы видим, свидетельствует о значительных пробелах и исследовательского, и прикладного характера, что неизбежно в той или иной степени отражается на конструкции их гражданско-процессуальной правосубъектности. Содержание последней, дифференцируясь на гражданско-процессуальные правоспособность и дееспособность, в разной степени обусловлено содержанием своей материально-правовой базисной предпосылки. Так, первая часть конструкции, хотя и является суммой процессуальных потенций, вытекающих из охранительного права на судебную защиту, т. е. имеет в качестве тезисной предпосылки правоспособность материально-правовую, в своем содержании вполне автономна, не связана (или почти не связана) содержанием материальной (в нашем случае – семейной) правоспособности, в том числе и несовершеннолетних. Ибо гражданский процесс, как известно, является универсальной формой защиты – несмотря на свою определенную дифференцированность по категориям судебных дел и коллизионность общих и специальных гражданско-процессуальных норм. Однако это относительно верно лишь в том случае, если мы применяем конструкцию правоспособности только к заинтересованным лицам – тогда и недееспособные, и частично дееспособные лица находятся в строю обычных процессуальных фигур, являются сторонами и третьими лицами. Но, как отмечает М. С. Шакарян, сведение рассматриваемого понятия только к подобной возможности означает по существу отождествление ее с правоспособностью в материальном праве . Как абстрактная возможность она принадлежит всем и каждому, а ее реализация, продолжает автор, в конкретных правоотношениях порождает разнообразных участников процесса – вплоть до свидетелей, экспертов и т. д. На это же указывают М. А. Викут и другие процессуалисты . В то же время, обращаясь к проблеме ограничения гражданско-процессуальной правоспособности, М. С. Шакарян становится в позицию противоречия самой себе, так как приводимые ею примеры соответствующего рода (представителями в суде не могут быть судьи, прокуроры и т. д.; экспертом – некомпетентное лицо; свидетелем – лица, не способные из-за своих физических или психических недостатков правильно воспринимать факты; и т. д. и т. п. ) переводят процессуальную правоспособность из разряда абстрактноуниверсальной в разряд специальной видовой конструкции. На подобную дифференциацию и склонность к классификации обращают внимание Д. М. Чечот, В. Н. Щеглов, Г. Л. Осокина и другие процессуалисты . Процесс этой «видофикации» приводит нас, как и при конструировании семейной правоспособности, к большому разнообразию по категориям участников гражданского процесса и по спецификациям внутри отдельной категории, в том числе в отношении несовершеннолетних. В этом смысле связанность процессуальной и семейно-правовой конструкций правоспособности усматривается несколько более прочной, нежели при абстрактно-универсальной трактовке их содержания, а первоначальный уверенный тезис о суверенности гражданского процесса колеблется под воздействием «накатывающих волн» семейного права. В этой связи нелишне подчеркнуть утверждение Г. Л. Осокиной о том, что при защите своих субъективных прав и законных интересов гражданская процессуальная правоспособность определяется наличием у гражданина материальной правоспособности – в нашем случае семейной (брачной, родительской и т. д.) . Что касается гражданско-процессуальной дееспособности, то она всегда выделялась в качестве особой разновидности и в процессуальной теории, и в практической юриспруденции. При этом всякая процессуальная дееспособность в несравнимо большей степени обусловлена дееспособностью материально правовой , чем процессуальная правоспособность. Как и последняя, дееспособность рядом процессуалистов различается по категориям участников гражданского судопроизводства, а далее – и по специфическим субъектам внутри каждой категории , т. е. в нашем случае – несовершеннолетним истцам и ответчикам и другим заинтересованным лицам, а также представителям и свидетелям. Именно здесь ярко высвечивается проблемная связь семейноправовой и гражданско-процессуальной дееспособности несовершеннолетних, прежде всего – детей как истцов, ответчиков, третьих лиц, свидетелей. В первых двух качествах их недееспособность или частичная дееспособность восполняется законными представителями – за исключением случаев, когда федеральным законом предусмотрено право несовершеннолетнего (с 14 лет) самостоятельно защищать свои права и интересы в суде (ч. 2 п. 2 ст. 56 СК РФ, п. 4 ст. 37 ГПК РФ). Одновременно суду предоставлено право привлекать в процесс и законных представителей. Поскольку критериев для принятия такого решения не зафиксировано, не исключается процессуальная ситуация, основанная на конфликте семейно-правовых интересов ребенка и его представителя. При том, что из смысла семейного закона как раз и следует, что правозащитная суверенность ребенка мотивирована преимущественно несходством фактических и правовых позиций указанных субъектов. Вероятно, это обстоятельство целесообразно зафиксировать в норме п. 4 ст. 37 ГПК РФ как значимое. Как отмечает на основе обобщения соответствующей судебной практики Д. Ю. Ионова, суды не всегда привлекают несовершеннолетних от 14 до 18 лет к личному участию в деле – во избежание нанесения вреда их психике. Автор вслед за О. Н. Здрок полагает, что подобная возможность должна быть узаконена путем внесения изменения в правило ч. 3 ст. 37 ГПК РФ . Предложение далеко не бесспорное. Во-первых, право ребенка с 14-летнего возраста на самостоятельную судебную защиту субъективных прав и интересов (в нашем случае – семейных) представляет собой значительную социальную ценность. Во-вторых, недопуск несовершеннолетнего в процесс также может нанести ущерб его психике. В-третьих, в силу принципа непосредственности суд так или иначе должен лично выяснить позицию ребенка, в том числе и из-за упомянутого конфликта интересов. Это возможно в стадии подготовки дела к слушанию. Однако если это возможно в указанной стадии, это возможно и в стадии судебного разбирательства. Надо лишь создать нормальные условия, например: провести судебное заседание в закрытой форме (п. 2 ст. 10 ГПК РФ), пригласить детского психолога, ознакомиться предварительно с заключением по делу органа опеки и попечительства, создать спокойную доброжелательную атмосферу и т. д. Конечно, выполнить это труднее, чем опереться на право этого не выполнять. Кроме того, и до 10 лет (а особенно – с 10) ребенок, обладая частичной семейной дееспособностью , отнюдь не в полном объеме «заслоняется» фигурой представителя, имеет узаконенные семейноправовые интересы и право их отстаивать (например, через дачу согласия или учет мнения). Второй проблемой является организация правовой помощи несовершеннолетнему – заинтересованному лицу. Процессуалистами высказывается предложение о предоставлении ему права на бесплатную юридическую поддержку. Однако в целом данный проект поддерживая, Д. Ю. Ионова полагает его не делом ближайших дней и потому традиционно предлагает опираться на помощь органов опеки и попечительства, комиссий по делам несовершеннолетних и уполномоченных по правам ребенка . Если учесть структуру штатов первых, компетенцию и деловые обыкновения вторых и отсутствие в ряде регионов третьих, то картина прорисовывается безнадежная. Возможно, ситуация будет несколько исправлена реализацией идеи ювенальной юстиции (в последнее время весьма критикуемой), специализированных семейных судов или, по крайней мере, семейно-правовой специализации судей . Третьей проблемой является очевидная дисгармония между ГПК и СК РФ относительно качества и количества дееспособности ребенка до 10 лет и от 10 до 14 лет, ибо первый кодекс игнорирует позицию второго. В теории гражданского процесса высказано справедливое и логичное соображение о частичной процессуальной дееспособности таких детей , которое должно быть реализовано в нормах ст. 37 ГПК РФ. Впрочем, имеются и противники: ребенок до 14 лет как субъект процесса почти не существует – он вызывается в судебное заседание исключительно для выяснения мнения по делу или для дачи согласия (в случаях, предусмотренных нормой ст. 57СК РФ, никакими процессуальными правами, кроме дачи объяснений, он не обладает. Соответственно и привлекать его в процесс далеко не всегда целесообразно ). Критика подобного подхода к проблеме нами была дана ранее. Дополним ее позитивными соображениями. Полагаем, что в структуре ГПК необходимо организовать специальную главу об особенностях участия несовершеннолетних – во всех процессуальных качествах для них возможных, предусмотрев нормативные положения об их дееспособности, участии в различных стадиях процесса, особенностях опроса (допроса) по существу дела, процессуальных правах – в зависимости от качества процессуальной фигуры, участии специалиста-психолога, представителя органа опеки и попечительства и т. д. Для реализации этих нормативных установок потребуются и спецподготовка судей, и особые требования к ним личностного порядка, и судебная специализация, а также организация юридической поддержки детей для защиты их прав и интересов в административном и судебном порядке. Кроме того, следует, на наш взгляд, вернуться к идее, пусть пока на теоретическом уровне, дифференцированного изменения дееспособной зрелости. Еще Н. Л. Дювернуа, опираясь на традиции римского права и частично – права европейского, отмечал, что подобное измерение может осуществляться разными методами: наряду с измерением зрелости для всех одинаковым количеством лет, что заключает в себе значительный элемент произвольного и действует в основном в интересах общесоциальных, законодательство должно допускать, как бы в виде поправки, индивидуальное исследование зрелости лица в конкретном случае . Определенные предпосылки по этому поводу содержатся в современном российском гражданском, трудовом, семейном, административном (прежде всего – образовательном) и уголовном законодательстве. В семейно-правовом контексте речь идет, например, о допущении решения суда вопреки позиции ребенка, достигшего возраста 10 лет (ст. 57 СК РФ), административном снижении брачного возраста по сугубо индивидуальным параметрам (ч. 1 п. 2 ст. 13СК РФ), самостоятельном или подконтрольном осуществлении родительских прав несовершеннолетними не состоящими в браке родителями (п. 2 ст. 62 СК РФ) и др. Однако системности в этом вопросе нет, как нет ее и в теоретических предпосылках для соответствующего законодательного регулирования. Внимание! Авторские права на книгу "Ребенок в пространстве семейного права. Монография" (Тарусина Н.Н.) охраняются законодательством! |
||||||||||||||||||||||
