Петр III

Павленко Н.И.

Возрастное ограничение: 0+ Жанр: Биографии и Мемуары Издательство: Проспект Дата размещения: 13.04.2017 ISBN: 9785392244546 Язык: Объем текста: 199 стр. Формат: epub

Оглавление

От автора

Глава первая. Наследник трех престолов

Глава вторая. Невеста наследника

Глава третья. Великокняжеская чета

Глава четвертая. Поклонник Фридриха

Глава пятая. Внешнеполитические акции

Глава шестая. В погоне за оригинальностью

Глава седьмая. Переворот в пользу Екатерины II

Заключение

Для бесплатного чтения доступна только часть главы! Для чтения полной версии необходимо приобрести книгу

Глава седьмая.
Переворот в пользу Екатерины II

Важнейшим событием царствования Петра III следует считать совершенный 28 июня 1762 г. переворот в пользу его супруги Екатерины. Именно поэтому это событие, более чем другие, запечатлено источниками самого разнообразного происхождения и вида. Здесь в распоряжении исследователя находятся документы, возникшие в правительственных учреждениях, а также частных лиц: манифесты, дневники, воспоминания, письма главных действующих лиц и пр.

Главными источниками, послужившими основанием для написания этой главы, являются дневниковые записки воспитателя Петра Федоровича, а затем его библиотекаря Я. Я. Штелина, находившегося в лагере императора, и «История низложения и гибели Петра Третьего» — сочинение, написанное секретарем, а впоследствии советником датского посольства в Петербурге Андреасом Шумахером, наблюдавшим события. Эти документы отличаются друг от друга не только содержанием, но и формой изложения. Я. Я. Штелин с немецкой педантичностью регистрировал события и заносил их в дневник по часам, А Шумахер опирался на память, поэтому в его сочинении имеются неточности. Не менее важное отличие между этими источниками состоит в том, что Штелин ограничивается описанием событий, связанных с поведением Петра III в экстремальных условиях переворота, в то время как кругозор дипломата оказался значительно шире, и он попытался выяснить причины, вызвавшие те или иные поступки действующего лица.

Кроме названных, использованы и другие, хотя и менее обстоятельные источники, сообщающие некоторые подробности, отсутствующие у Я. Штелина и А. Шумахера. К ним относятся депеши австрийского, саксонского и французского дипломатов, наблюдавших за событиями, происходившими в столице, и об увиденном или услышанным доносивших своим дворам.

Значительный интерес представляют мемуары. Правда, они неравноценны. Одни из них, как, например, дневник статского советника Мизере, напоминают протокольную запись происходившего без характерного для мемуаров отношения к ним автора; другие, как воспоминания бриллиантщика Позье, полковника Манштейна или фельдмаршала Миниха, отражают личное восприятие происходившего, эмоциональны по форме и передают напряженную атмосферу в дни переворота.

Особого внимания заслуживают эпистолярные источники, авторы которых, являясь героями событий, освещают трагедию, происшедшую в Ропше. Это прежде всего письма Алексея Орлова к Екатерине, письма к ней же Петра III, а также письма Екатерины к С. Понятовскому.

К единственным в своем роде источникам относятся сочинения Клавдия (Клода) Рюльера. Хотя автор во время переворота и проживал в Петербурге, был очевидцем событий, протекавших в столице, но его сочинение «История и анекдоты революции в России в 1762 г.» скорее относится не к историческим трудам, а к публицистике. В нем масса недостоверных сведений, появление которых объяснить затруднительно, Возможно, в дни бурных событий и бесчинств гвардейцев и солдат в Петербурге Рюльер не рисковал выходить на улицу, где иностранцы подвергались избиениям и ограблениям, и тем самым подвергать свою жизнь опасности и заносил в сочинение не личные наблюдения, а рассказы очевидцев.

Не менее убедительно звучит и вторая догадка: Рюльер принадлежал к числу авторов, блестяще владевших пером, и он для яркости изложения использовал приемы подачи материала, свойственные не историку, а публицисту, неред­ко приносящему в жертву яркости и красочности точность изложения материала. Именно поэтому свидетельствам Рюльера надлежит относиться с осторожностью. После этих предварительных замечаний обратимся к изложению существа вопроса.

Переворот в пользу Екатерины II, как и ранее в пользу Елизаветы Петровны, имел одну общую черту: и там, и здесь орудием переворота была гвардия. В остальном нетрудно обнаружить особенность. Главная из них состояла в том, что претендовавшая на корону Елизавета Петровна принадлежала к царствовавшей династии Романовых, в то время как Екатерина II не имела к ней никакого отношения, и ее можно без всяких оговорок считать узурпаторшей трона, силой отнявшей власть у законно правившего государя. Елизавета Петровна отправилась добывать корону налегке, в сопровождении трех человек, в небольших санях, так что Воронцову довелось стоять на запятках, в то время как Екатерине пришлось стать во главе войск столичного гарнизона, в котором большинство принадлежало трем гвардейским полкам. Следующее отличие состояло в том, что Елизавета добилась успеха в течение одного-двух часов, в то время как Екатерине удалось завершить его лишь по истечении двух суток. Наконец, последнее отличие: в перевороте Елизаветы Петровны не участвовали не только генералы и вельможи, но даже рядовые офицеры, в то время как Екатерине удалось привлечь к заговору офицеров Орловых и таких влиятельных вельмож, как Н. И. Панин, К. Г. Разумовский, и умную и энергичную княгиню Е. Р. Дашкову.

Иной была и мотивация переворота: Елизавета Петровна совершала его под флагом борьбы с иноземным засильем, в то время как Екатерина не могла воспользоваться этим лозунгом, поскольку сама была немкой – ей пришлось убеждать подданных, что царствующий монарх правит страной не в их интересах, что он уступил безвозмездно прусскому королю завоеванные у него в изнурительной Семилетней войне территории, что, выходя из антипрусской коалиции и ведя подготовку к датскому походу, Петр III выступал не в роли российского императора, а герцога Голштинского.

Внутренняя политика Петра III тоже у многих вызывала протест. Едва ли не самое сильное недовольство правлением Петра III проявляла гвардия. Гвардейские полки, Преображенский и Семеновский, при инициаторе их создания Петре Великом имели репутацию самых боеспособных частей русской армии. Кроме того, эти полки являлись свое­образной школой, где дворянские отпрыски практически овладевали навыками военного дела, чтобы продолжить службу офицерами в полевых полках.

При преемниках Петра I гвардия стала постепенно утрачивать прежнюю славу, превратившись в изнеженное воинство, распоряжавшееся троном. При ближайших преемниках Петра I командирами гвардейских полков числились монархи. «В правление императрицы Елизаветы, — писал Шумахер, — они привыкли к безделью. Их боеготовность была очень низкой, за последние двадцать лет они совершенно разленились, так что их стоит рассматривать как простых обывателей, чем как солдат. По большей части они владели собственными домами, и лишь немногие из них не приторговывали, не занимались разведением скота или еще каким-либо выгодным промыслом. И этих изнежившихся людей Петр III стал заставлять со всей мыслимой строгостью разучивать прусские военные приемы. При этом он обращался с пропускавшими занятия офицерами почти столь же сурово, как и с простыми солдатами. Этих же последних он часто лично наказывал собственной тростью на публичных смотрах из-за малейших упущений в строю. Вместо удобных мундиров, которые действительно им шли, он велел им пошить короткие и тесные, на тогдашний прусский манер. Офицерам новые мундиры обходились чрезвычайно дорого из-за золотого шитья, в изобилии украшавшего их, а рядовым слишком узкая и тесная форма мешала обращаться с ружьями. Но что более всего восстановило против императора этих привыкших к удобствам людей – это его требование отправиться с ним в поход за несколько сотен миль против Дании, который он окончательно решил».

Жестокое обращения императора с офицерами и солдатами подтверждает и граф Мерси: русский государь, доносил он в депеше от 25 апреля 1762 г. , «продолжает обращаться жестоко с рядовыми, так и с офицерами».

Гвардейцев, кроме того, пугала дальнейшая судьба их полков: император как-то отозвался о них: «Гвардейцы только блокируют резиденцию, не способны ни к какому труду, ни к военным экзерцициям, а всегда опасны для правительства». Петр III не скрывал своего намерения распустить гвардейские полки. Первый шаг по их ликвидации он успел сделать – упразднил лейб-кампанию. Лейб-кампанцы роптали, заявляя, что «возведением на престол Елизаветы Петровны они очистили и Петру III путь к трону».

Недовольство Петром III выражал и генералитет. Среди него было немало генералов, прославившихся боевыми подвигами и достигших преклонного возраста. Их император принуждал месить грязь, заниматься бесполезной муштрой, доставлявшей ему истинное наслаждение. Нередко боевые генералы нанимали прусских офицеров, чтобы те обучили их маршировать высоко поднятыми ногами, часто не гнувшимися, и с вытянутыми носками.

Недовольные встречались и среди вельмож. Численность их была невелика, но они пользовались огромным влиянием. Среди них выделялся сорокадвухлетний граф Н. И. Панин, воспитатель сына императора Павла Петровича. Петр III пожаловал Панина чином генерала от инфантерии, но тот, будучи отягощен болезнями, отказался от чина из-за отсутствия возможности участвовать в экзерцициях. Императору было недоступно понимание причин отказа, и он отозвался о строптивом вельможе так: «Меня уверяли, что Панин умный человек. Могу ли я теперь этому верить».

Вторым вельможей, на которого Екатерина могла вполне положиться, был гетман Украины Кирилл Григорьевич Разумовский, младший брат елизаветинского фаворита, занимавший одновременно должность командира Измайловского полка, в котором служили братья Орловы. В молодости Кирилл Григорьевич был горячим поклонником Екатерины. Теперь у гетмана были другие основания быть в лагере супруги императора.

Петр III, как известно, прославился неумением держать в тайне свои намерения и рассказывал о них окружающим задолго до их осуществления. В данном случае император поведал кому-то из придворных о намерении отнять гетманскую булаву у Разумовского, чтобы вручить ее своему любимцу Гудовичу.

Худ. Луи Токке Портрет графа К.Г. Разумовского. 1758 г.

Холст, масло. Государственная Третьяковская галерея, Москва

Не только Панин и Разумовский были обеспокоены своим будущим, большинству придворных и вельможам было неведомо, какая мысль осенит голову неуравновешенного монарха. По мнению австрийского посланника Мерси д, Аржанте, «даже те, на долю которых выпала большая часть высочайших милостей, не находят в них достаточных причин для спокойствия на будущие времена».

Среди горячих поклонниц Екатерины выделялась Екатерина Романовна Дашкова, родная сестра фаворитки Петра III Елизаветы Романовны Воронцовой. Девятнадцатилетняя Екатерина Романовна отличалась умом, неиссякаемой энергией и романтическим складом характера. Она однажды сама явилась к спавшей императрице и предложила свои услуги, чтобы оказать помощь отверженной супруге императора. Дашкова оставила «Записки», в которых явно переоценила свою роль в заговоре. Если верить Дашковой, то она являлась центральной фигурой заговора и руководила действиями заговорщиков. В действительности, заговорщики полностью ей не доверяли, во-первых, по причине ее юного возраста и, во-вторых, по ее родственным связям – она была не только сестрой фаворитки, но и племянницей канцлера. Подлинная руководительница заговора Екатерина Алексеевна была недовольна тем, что Дашкова афишировала свою роль в заговоре, и с раздражением писала бывшему фавориту С. Понятовскому: «Княгиня Дашкова, младшая сестра Елизаветы Воронцовой, хотя и желает приписать всю честь себе, так как была знакома с некоторыми из главарей, не была в чести по причине своего родства и девятнадцатилетнего возраста и не внушала никому доверия… Приходилось скрывать от княгини путь, через который другие сносились со мною еще за пять месяцев до того, как она что-либо узнала, а за четыре последние недели ей сообщили так мало, как только могли. Тем не менее ее участием в заговоре дорожили, поскольку она была вхожа в дома вельмож и могла сообщить заговорщикам ценную информацию.

Худ. Александр Рослин Портрет графа Никиты Ивановича Панина. 1777 г.

Холст, масло. Государственный музей изобразительных искусств имени А.С. Пушкина, Москва

Устойчивым и решительно настроенным противником Петра III было духовенство, выражавшее недовольство указом о секуляризации их владений и непристойным поведением императора во время богослужения. «Духовенство, — доносил прусский посланник Гольц королю, — в отчаянии от указа, которым оно лишалось своих владений и будет получать деньги на свое содержание». Далее Гольц извещал Фридриха II, что духовенство жаловалось на насилие, причиняемое ему этим указом, «на странность относительно его (Петра III. – Н. П.) образа действий, которого нельзя было ожидать даже от бусурманского правительства, тогда как такое насилие учинено православным правительством. Духовенство тем более опечалено таким поступком, что, по его словам, не подлежит сомнению, что подверглось такому насилию потому только, что духовные являются служителями божиими. Это послание, подписанное архиереем и большей частью духовенства, составлено в высшей степени резко. Это послание гораздо скорее должно признать за декларацию против государя, чем за прошение». В другой депеше Гольц писал: «Донесения, полученные вчера и позавчера от начальников отдаленных провинций, доказывают, насколько духовенство старается восстановить народ против монарха. Доношения свидетельствуют, что дух возмущения и недовольства становится настолько всеобщим, что они, губернаторы, не знают, какие принять меры для успокоения умов, и требуют наставлений у двора. Они должны бы прибегнуть к мерам жестоким, чтобы укротить народ».

Скорее всего, Гольц сгустил краски, и утверждение о решительности духовенства противостоять светской власти подлежит сомнению, хотя у духовенства отсутствовали основания восторгаться ни пренебрежением императора к своему сану, ни указом о секуляризации церковных и монастырских владений. Из депеш австрийского дипломата графа Мерси следует, что император дал еще два повода духовенству для недовольства. 28 мая 1762 г. граф доносил канцлеру графу Кауницу: «На днях царь призвал к себе архиепископа Новгородского Димитрия Сеченова, занимающего первое место во всем духовенстве этого государства, и дал понять, что он, государь, смотрит на большое количество образов, находящихся во всех русских церквах, как на вкравшееся злоупотребление, и потому его воля такова, чтобы за сохранением только двух образов: Спасителя и Божией матери – все остальные были уничтожены. Сюда же русский государь присоединил свое желание, чтобы русское духовенство бросило носить бороды и длинное платье «и впредь одевалось, как одеваются протестантские пасторы». Сеченов возражал: если требование Петра III будет выполнено, то духовенство подвергнет себя опасности «быть когда-нибудь ночью умерщвленными чернью». Возражением император «был очень раздражен» и сурово обошелся с епископом».

18 июня 1762 г. Мерси доносил о повторной беседе Петра III с новгородским епископом, во время которой состоялся «очень горячий разговор, ибо русский государь был намерен соорудить в своем дворце протестантскую молельню», на что епископ «прямо обещал, что русское духовенство скорее даст себя вовсе истребить, чем станет равнодушно и в молчании смотреть на это нововведение». Мерси далее извещал канцлера о недостойном поведении императора: «в торжественный день Святой Троицы» в придворной церкви: когда все опустились на колена, «он с насмешкой на лице и в жестах и с громким смехом вышел из церкви и возвратился только тогда, когда все уже встали по окончании коленопреклоненной молитвы. Такое необыкновенное поведение царя возбуждает против него в народе ненависть и отвращение».

Шумахер считал, что из всех названных им «причин недовольства самой важной было все же решение о войне против Дании… В только что закончившейся войне нация потеряли так много людей и истратила столько денег, что новый набор рекрутов уже не прошел бы без ущерба для сельского хозяйства… Нация устала от войны вообще, но с особым отвращением относилась к предстоящей; которую пришлось бы вести при нехватке провианта, магазинов, крепостей, флота и денег в столь удаленных краях из-за чуждых, не касающихся России интересов против державы, жившей с незапамятных времен в добрососедстве с Россией».

Как случилось, что одобрения верхами общества, наблюдавшиеся в первые месяцы царствования Петра III после опубликования им актов в пользу дворянства, быстро сменилась враждебностью, почему он так быстро утратил поддержку подданных и почему супруге удалось столь легко отнять у него корону? Дать ответы на поставленные вопросы не представляет большего труда. Во-первых, читатель из текста предшествующих глав имел возможность убедиться, что Петр Федорович не пользовался уважением ни придворных, ни вельмож, ни духовенства, ни даже императрицы, нежно к нему относившейся, когда она прибыла в Россию, и разочаровавшейся в нем несколько лет спустя. Если верить Шумахеру, то «императрица и впрямь велела составить завещание и подписала его собственноручно, в котором она назначила своим наследником юного великого князя Павла Петровича в обход его отца, а мать (первого) и супругу (второго) – великую княгиню — регентшей на время его малолетства. Однако после смерти государыни камергер Иван Иванович Шувалов вместо того, чтобы распечатать и огласить это завещание в присутствии Сената, изъял его из шкатулки императрицы и вручил великому князю. Тот же якобы немедленно, не читая, бросил его в горящий камин».

Кстати, сжигание в камине не существовавшего важного документа отнюдь не единственная байка в отечественной истории – Кирилл Разумовский тоже сжег документы: свидетельствующие о его супружестве с Елизаветой Петровной.

Во-вторых, Петр Федорович, став Петром III, совершил столько оплошностей и неразумных поступков, которые в глазах подданных затмили все то, что было им сделано в первые три месяца своего царствования. И что воспринималось ими как нечто полезное. В обобщенном виде о них поведал все тот же Шумахер: «Главная же ошибка этого государя состояла в том, что он брался за слишком многие и к тому же слишком трудные дела, не взвесив своих сил, которых явно было недостаточно, чтобы управлять столь пространной империей».

О том, что столица переживала тревожное время, не замечали ни упоенный властью император, ни его ближайшее окружение из бездарных карьеристов и льстецов, но оно было известно проницательным как отечественным, так и иностранным наблюдателям. Так, А. Т. Болотов в «Записках» неоднократно отмечал напряженную обстановку в Петербурге, готовность гвардейцев поднять бунт или, как он писал, революцию: «начинали опасаться, чтоб не сделалось вскоре бунта и возмущения»; «все не шептали уже, а говорили о том въявь, и ничего не опасаясь и наводили из всего вышеписанного такие следствия, которые всякого устрашить и в крайнее сумнение о благоденствии всего государства повергать в состоянии были»; «таковой необыкновенной ропот произведет страшные действия и что неминуемо произойдет какой-нибудь бунт или всенародный мятеж и возмущение»; уже видим мы, что ходят люди, а особливо гвардейцы толпами и въявь почти ругают и бранят государя».

Знамя Гвардейских пехотных полков, 1762 г.

Историческое описание одежды и вооружения Российских войск, с рисунками.Под ред. А.В. Висковатого. Часть третья. СПб.: Военная типография, 1842. Илл. 416.

О беспокойном поведении населения в столице извещал канцлера и Мерси. В депеше от 29 июня 1762 г. он писал: «Отъезд государя (в датский поход. – Н. П.), кажется мне сомнительным особенно потому, что внутри государства обнаруживаются такие грозные признаки, которые должны бы удержать государя и не дать ему уехать отсюда при подобных неблагоприятных обстоятельствах».

Все это нисколько не тревожило Петра III, в течение двух недель с упоением занимавшегося в Ораниенбауме с прибывшим из Голштинии полком и с нетерпением ожидавшего пышного торжества по случаю своего дня тезо­именитства, которое должно было состояться 29 июня по старому стилю.

Самый обстоятельный словесный портрет императора обнаруживаем в депешах австрийского посланника Мерси Аржанто. Его отзывы о Петре III отличаются от отзывов прочих современников, по крайней мере, двумя особенностями: во-первых, Мерси сообщает о свойствах натуры императора, которые ускользнули от наблюдений других современников; во-вторых, он предпринял попытку охарактеризовать личность Петра Федоровича не сухим перечислением его достоинств и недостатков, как это сделали Миних и Дашкова, или по трафарету, которым руководствовались при составлении характеристик в советское время («морально устойчив», «политически грамотен» и т.д.), а пытался подтвердить свойства натуры Петра III его поступками. Лишь однажды в депеше от 18 января 1762 г. Мерси перечислил несколько негативных свойств натуры: «…судя по известному пылкому образу мыслей государя, по его своенравным и вообще необузданным поступкам, в связи с его полным незнанием государственных дел… император не преминет дать заметить, что он не допустит ни возражений, ни отсрочки, ни какого бы то ни было ограничения или изменения в своем предложении. Необдуманные речи самого государя подтверждают еще более все сказанное, ибо он так мало обдумывает свойственное ему легкомыслие, что всего свободнее говорит о своих намерениях на общественных пирушках с своими фаворитами, или во время своих неумеренных ужинов».

Павленко Н.И. Петр III

Павленко Н.И. Петр III

Книга доктора исторических наук, члена Союза писателей Н. И. Павленко не только воссоздает объективный образ занимавшего русский трон 186 дней императора Петра III, но и является откликом на попытки некоторых современных исследователей бездоказательно опровергнуть в погоне за оригинальностью те оценки личности «русского принца», которые сформировались многими поколениями авторитетных историков.

Внимание! Авторские права на книгу "Петр III" (Павленко Н.И.) охраняются законодательством!