Нетипичные нормативно-правовые предписания в системе норм трудового права

Смирнов Д.А.

Возрастное ограничение: 12+ Жанр: Юридическая Издательство: Проспект Дата размещения: 12.02.2015 ISBN: 9785392161669 Язык: Объем текста: 150 стр. Формат: epub

Оглавление

Введение

Глава 1. Нетипичные нормативно-правовые предписания : проблемы определения и построения классификации

Глава 2. Отдельные разновидности нетипичных нормативно-правовых предписаний в трудовом праве

Заключение

Для бесплатного чтения доступна только часть главы! Для чтения полной версии необходимо приобрести книгу

Глава 2.
Отдельные разновидности нетипичных нормативно-правовых предписаний в трудовом праве

§ 1. Предписания-принципы в трудовом праве

Принципы права являются категорией, которой уделялось достаточно много внимания как в теории права, так и собственно в науке трудового права.

Определение правовых принципов относится к вопросам, являющимся дискуссионными. При этом большинство авторов сходится в определении принципа как некоего основополагающего исходного начала, первоосновы, идеи, определяющей общую направленность, качество и эффективность правового регулирования общественных отношений. Весьма показательно в этой части определение принципов, данное А.В. Мицкевичем: «Принципы социалистического права – это закрепленные в действующем законодательстве и пронизывающие его руководящие идеи, которые отражают объективные закономерности и потребности общественного развития». Однако следует отметить, что указанный родовой признак (начала, идеи, первоосновы) является, по нашему мнению, чересчур неконкретным. Более удачно, как нам кажется, родовой признак определил Л.Ю. Бугров, который под ним понимает категорию «основополагающее суждение законодателя».

Обратимся к структуре принципов права. В качестве первой посылки возьмем уже упоминавшуюся нами позицию, что принцип права по своей природе представляет суждение законодателя. Это суждение деонтической модальности, как правило, выраженное в нормативно-правовых предписаниях. Уже сам факт того, что принцип является суждением деонтической модальности, говорит о том, что у принципа должен быть определенный механизм его защиты, без которого принцип превратился бы не более чем в декларацию. В связи с этим возникает вопрос, имеет ли принцип права такой же механизм защиты, что и норма права, т. е. существуют ли санкции за нарушение принципов и каков характер этих санкций.

Каждый принцип права сопровождает некоторая совокупность нормативных предписаний, в которых этот принцип конкретизируется и которые в том числе обеспечивают защиту данного принципа.

Следует, однако, отметить, что некоторые ученые включают подобные нормы в содержание принципа права. Мы не можем согласиться с подобной позицией. По нашему мнению, в данном случае необоснованно смешиваются сам принцип и нормы, этот принцип обслуживающие. Ведь изменение одной из этих норм повлечет изменение и самого принципа, а так быть не должно.

В науке неоднократно обращалось внимание на такую особенность принципа, как его первичность по отношению к правовой норме. Так, А.М. Лушников и М.В. Лушникова пишут: «Принципы первичны по содержанию и вторичны по форме. Первичность определяется тем, что нормы принимаются на основе принципов и должны им соответствовать. Вторичность означает, что принципы должны прямо закрепляться в нормах права (нормы-принципы) или выводиться из содержания норм. Здесь нельзя усмотреть порочный круг, так как механизм их взаимодействия на уровне отрасли запускался общеправовыми и межотраслевыми принципами, закрепленными в нормативном акте большей юридической силы, начиная с Конституции».

Таким образом, можно образно сказать, что принцип права – это своего рода правила для правил, иными словами, нормы права должны соответствовать принципам. А это значит, что у принципов должен быть механизм реализации данного правила, для того чтобы принципы в конечном счете не стали просто декларациями.

Представим себе ситуацию, что в законодательство вводится норма, в соответствии с которой, например, устанавливается, что труд лиц, принадлежащих к тоталитарным сектам, оплачивается в пониженном размере.

В этом случае лицо, которое считает, что указанным актом нарушены его права и свободы, может обратиться в Конституционный Суд РФ с заявлением о признании федерального закона, вводящего в действие эту норму, противоречащим Конституции РФ. Однако в данном случае мы сталкиваемся со значительными сложностями, ведь заинтересованное лицо будет обращаться в Конституционный Суд РФ, который, скорее всего, признает данный закон не соответствующим ч. 3 ст. 37 Конституции РФ, и законодательный акт в результате утратит силу с момента вступления в силу решения Конституционного Суда РФ. Принцип запрета дискриминации в оплате труда вряд ли сыграет какую-либо роль в отмене нормы, которая его нарушает. Подобная ситуация только с несколько иными процедурными правилами и действующими лицами произойдет в случае издания подобного акта другим субъектом нормотворчества. Вышеизложенное означает, что роль принципа не сводится к регулированию сродни нормативному, эта роль гораздо деликатнее, и ее сложней определить.

Как мы уже указывали, каждый принцип права сопровождает целая свита норм, конкретизирующих и обеспечивающих его. Естественно, что существует риск обнаружения недостатков в указанной совокупности норм. Недостатки эти, по нашему мнению, могут быть двух видов: во-первых, неспособность урегулировать какую-либо практическую ситуацию; во-вторых, наличие внутренних противоречий в самих нормах.

Отсюда и выводится два вида полномочий принципов права, два аспекта его деятельности: восполнение пробелов в праве и коллизионное регулирование.

В науке указывается, что восполнение пробелов в праве является проявлением прямого действия принципа, когда он напрямую регулирует общественные отношения. В современных научных исследованиях такая позиция резонно подвергается сомнению. Так, например, В.Б. Дресвянкин вполне обоснованно указывает, что «принципы трудового права носят общий характер, и поэтому не отражают всю специфику общественных отношений, связанных с трудом в качестве рабочих и служащих». Он обращает внимание на то, что при преодолении пробелов при помощи аналогии правоприменитель сам формулирует правоположение, на основе которого впоследствии и выносит решение по делу. Полагаем, что принцип права напрямую общественные отношения регулировать не может в силу собственной абстрактности, напрямую общественные отношения регулируют нормы права, относящиеся к данному принципу. А это значит, что неправильным является утверждение, будто в случае пробела в праве начинают действовать принципы права. Во-первых, принципы права, имея субъективную природу, не могут действовать сами по себе, их использует правоприменитель по отношению к конкретной неурегулированной ситуации. Во-вторых, указанные принципы не действуют, как уже указывалось, напрямую. На основе общеправовых принципов, а также принципов конкретной отрасли, института, субинститута правоприменитель выводит (формирует, изобретает) новую норму, которая регулировала бы пробельные общественные отношения.

Следует отметить, что некоторые ученые указывают на то, что применение аналогии права возможно только в том случае, если невозможно применить аналогию закона. Нам такая позиция представляется верной. Если исходить из фундаментального гносеологического принципа бритвы Оккама (не стоит плодить сущностей сверх надобности), изобретение абсолютно новой нормы права возможно только в случае, если не существует предписаний, чьи положения можно применить в данном случае.

В.В. Лазарев не без основания указывает, что при аналогии права аналогия в собственном смысле отсутствует, так как аналогия как логический прием означает перенесение некоторых качеств, свойственных одним явлениям, на другие, сходные с ними по ряду существенных признаков. Л.Е. Кузнецова полемизирует с ним, обращая внимание на то, что и «в данном случае также устанавливается сходство принципов права и практической ситуации, подлежащей оценке, что и является основанием для применения конкретного принципа». Мы склонны согласиться с В.В. Лазаревым. Аналогия по своей логической природе является традуктивным умозаключением, т. е. степень абстрактности от посылок к выводу не изменяется. Это и имеет место при аналогии закона, когда на основании уже существующей нормы формулируется новая норма. При аналогии права, в частности, имеет место использование принципов права как наиболее абстрактных суждений и применение их к конкретной ситуации. Иными словами, в аналогии права мысль идет от абстрактного к конкретному, а это является признаком дедуктивного умозаключения.

Что касается коллизионного действия принципов права, то оно имеет место в случае, когда нормы отрасли права противоречат друг другу. Здесь действие принципа аналогично действию коллизионной нормы.

Следует, однако, отметить одну сложность, связанную с применением принципов. Как мы уже указывали, принцип по своей природе суть суждение законодателя. А это предполагает, что он должен быть объективирован в предписаниях соответствующего нормативного акта. Если принципы не объективированы либо объективированы некорректно, то их применение связано с серьезными сложностями на практике. В связи с тем что принципы суть порождение воли законодателя, мы не можем воспринимать их непосредственно, а если их материализация в предписаниях нормативного акта осуществлена неудовлетворительно (либо вообще не осуществлена), то правоприменитель вынужден «догадываться» о принципах данной отрасли (института, субинститута), выводя их из содержания соответствующих предписаний. Это с необходимостью влечет разночтения в трактовке системы принципов, что достаточно хорошо заметно на примере отрасли трудового права.

Отдельного рассмотрения заслуживает вопрос относительно правомерности отнесения принципов к нетипичным нормативно-правовым предписаниям. Данный вопрос относится к числу дискуссионных. Так, А.В. Мицкевич полагает, что принципы права не относятся к нетипичным нормативно-правовым предписаниям ввиду того, что обладают характерными чертами норм права. Однако А.В. Мицкевич предположил, что принципы представляют собой «особую разновидность норм права, отражающих такие стороны правового регулирования общественных отношений социалистического государства, которые являются общими для всего советского прав или для его отдельных отраслей».

Среди современных авторов позицию о том, что принципы права являются всего лишь обладающими некоторой спецификой правовыми нормами, разделяет В.Ю. Чуфаров. В обоснование своей позиции он выдвигает два аргумента: во-первых, то, что большинство ученых-правоведов рассматривают принцип как разновидность нормы права; во-вторых, то, что по этому же пути идет и судебная практика (здесь автор ссылается на положения п. 1 постановления Пленума Верховного Суда РФ от 10.10.2003 № 5 «О применении судами общей юрисдикции общепризнанных принципов и норм международного права и международных договоров РФ»). Однако относительно первого аргумента хотелось бы пояснить, что очень многие из ученых-правоведов, в том числе и из тех, на кого ссылается В.Ю. Чуфаров для обоснования своей позиции, вообще на разделяют идею о выделении нетипичных нормативно-правовых предписаний, считая их особыми разновидностями норм права (обзор данных позиций мы дали в первой главе). Что касается второго довода, то, как указывают специалисты в сфере международного права, данное определение Пленума Верховного Суда РФ четко увязано со ст. 53 Венской конвенции о праве международных договоров от 23 мая 1969 г., согласно которой «императивная норма общего международного права является нормой, которая принимается и признается международным сообществом государств в целом как норма, отклонение от которой недопустимо и которая может быть изменена только последующей нормой общего международного права, носящей такой же характер». Однако в данном случае, как представляется, под нормой понимается не просто правило поведения (норма права в узком смысле), но любое нормативное предписание.

В целом же следует отметить, что вопрос о том, являются ли принципы права разновидностью нормы права или разновидностью нетипичных нормативно-правовых предписаний, имеет в большей степени теоретический характер. Все авторы признают существенную специфику принципа относительно правовой нормы. Мы полагаем, что принцип права все же существенно отличается от нормы права по причине того, что принцип в силу своего назначения не может непосредственно регулировать трудовых отношений. За него это делает норма, либо прямо зафиксированная в соответствующем нормативном акте, либо дедуктивно выводимая из принципа.

Необходимо обратить внимание и на еще один аспект принципов. Как мы уже указывали выше, в науке нередко обращается внимание на то, что нетипичные нормативно-правовые предписания играют вспомогательную роль в отношении нормы права. Относительно принципа этого сказать нельзя. Более того, из природы принципа следует то, что норма права играет подчиненную, вспомогательную роль по отношению к принципу.

Проблемные моменты легального перечня принципов в ТК РФ

Обратимся к ст. 2 «Основные принципы регулирования трудовых и иных непосредственно связанных с ними отношений» ТК РФ. В данном контексте интерес для нас представляет использование законодателем оборота «принципы регулирования отношений». В кодифицированных актах обычно для обозначения принципов используется оборот «основные принципы … законодательства» (например, основные принципы земельного законодательства, основные принципы лесного законодательства, основные принципы законодательства о градостроительной деятельности). Нередко встречается и оборот «основные начала» (основные начала гражданского законодательства, основные начала налогового законодательства, основные начала жилищного законодательства).

Оборот «основные принципы регулирования… отношений» среди кодифицированных актов используется только в Трудовом кодексе РФ. Изучение справочной литературы показало, что в большинстве комментариев и учебной литературы принципы права и принципы правового регулирования фактически не различаются.

Позицию научного сообщества по означенной проблеме довольно емко была выражена в учебном пособии «Трудовое право России» под ред. К.Н. Гусова и В.Н. Толкуновой: «Основные принципы правового регулирования труда, основные принципы трудового права и правовые принципы организации труда идентичны, хотя некоторые авторы рассматривают их как различные категории права. Но это одна и та же категория трудового права, представленная в трех формулировках».

Означенная позиция, однако, оставляет без ответа вопрос об использовании законодателем оборота «принципы регулирования отношений». Е.А. Ершова, в частности, объясняет использование столь специфической терминологии атавизмом позитивистского правопонимания, когда «большинство ученых относило принципы трудового права к принципам регулирования трудовых отношений, идеям, содержащимся в «трудовом законодательстве».

Следует отметить, что традиционно в советских учебниках по трудовому праву принципы трудового права именовались также принципами социалистической организации труда или принципами правового регулирования социалистической организации труда.

Полагаем, что используемый в ТК РФ оборот «принципы правового регулирования трудовых отношений» представляет собой «осовремененный» оборот «принципы правового регулирования социалистической организации труда». То есть перечень принципов в ст. 2, по сути, представляет собой перечень направлений правовой политики государства.

Следует также отметить, что в комментарии группы ученых под ред. Ю.П. Орловского указывается, что, помимо прочего, ст. 2 выражает «основные направления политики государства в области регулирования трудовых и непосредственно связанных с ними отношений». В комментарии ТК РФ под ред. К.Н. Гусова прямо указывается, что «основные принципы правового регулирования трудовых отношений и иных непосредственно связанных с ними отношений – это главные положения, кратко отражающие суть действующего трудового законодательства и политику государства в его развитии по установлению и применению условий труда, защите трудовых прав и законных интересов работников, работодателей и других субъектов трудового права» (курсив мой. – Авт.).

Таким образом, принципы, перечисленные в ст. 2 ТК РФ, представляют собой в действительности направление правовой политики государства. Этим, в частности, объясняется и их большое количество, и направленность на обеспечении основных прав работников как экономически более слабой стороны.

По сути, принципы ст. 2 ТК РФ в значительной своей части представляют собой обязательства государства перед обществом. Очень ярко это проявляется в основополагающем институте оплаты труда, в частности, в ст. 130 «Государственные гарантии в сфере оплаты труда» ТК РФ. Уже в наименовании статьи отражена направленность государства на защиту обеспечении права работника на заработную плату. Очень ярко защитная направленность политики государства проявляется и в судебной практике.

В качестве примера можно привести решение Президиума Верховного Суда РФ, который, применяя принцип обеспечения права работников на своевременную выплату заработной платы в полном размере, признал за работником, вынужденно приостановившим работу в связи с задержкой выплаты заработной платы на срок более 15 дней, право на возмещение не полученного им среднего заработка за весь период ее задержки с уплатой процентов (денежной компенсации) в размере, установленном ст. 236 ТК РФ.

В целом же можно констатировать, что принципы правового регулирования трудовых отношений, перечисленные в ст. 2 ТК РФ, нельзя в строгом смысле назвать принципами трудового права. Данные положения представляют собой основные направления государственной политики в сфере правового регулирования трудовых отношений.

Принципы в международном трудовом праве: проблемы закрепления и имплементации в национальном законодательстве

Вопрос действия принципов в сфере международного трудового права имеет достаточно много измерений. В рамках данного вопроса мы рассмотрим особенности международно-правовых принципов на примере двух принципов, введенных в оборот Международной организацией труда посредством принятия Декларации «Об основополагающих принципах и правах в сфере труда» 1998 г.: принцип запрещения и искоренения наихудших форм детского труда, а также принцип запрещения принудительного труда.

Международно-правовой принцип действенного запрещения детского труда

Проблемы правового регулирования труда несовершеннолетних были и остаются, к сожалению, достаточно актуальными. В том, как государство регулирует труд несовершеннолетних, отражается сущность его социальной политики и направленность на защиту детства и отрочества.

Нормам, регулирующим труд несовершеннолетних, в большей степени, чем иным нормам трудового права, должна быть присуща защитная функция. Обусловлено это, с одной стороны, социально-экономическими особенностями личности несовершеннолетнего работника. С отказом от социализма и переходом к рыночной экономике сырьевого типа в России все ярче проявляются проблемы, характерные для стран третьего мира, как то: незащищенность детства, некачественное образование, прекаризация и люмпенизация населения (согласно статистике МВД России, более 6 млн несовершеннолетних находятся «в социально неблагоприятных условиях»). В связи с этим в России, как и в странах третьего мира, несовершеннолетними работниками являются в первую очередь дети из неимущих или неблагополучных семей, вынужденные сами добывать себе средства существования. Законы рынка действуют явно против таких работников.

С другой стороны, большое значение имеют и морально-этические и педагогические аспекты использования труда несовершеннолетних. Можно согласиться с Л.В. Щур-Трухановичем, который усматривает прямую зависимость между благосостоянием государства и уровнем его заботы о здоровье своих детей, обеспечении их права на образование, нормальное развитие и т. п., мерах, предпринимаемых для подготовки детей к полноценной жизни в обществе, для развития у них необходимых качеств и навыков.

Защита детей играет немаловажную роль и в международно-правовом регулировании труда, в частности в актах МОТ. Так, Декларация МОТ «Об основополагающих принципах и правах в сфере труда» от 18 июня 1998 г. называет действенное запрещение детского труда в числе четырех основных принципов, которые государства – члены МОТ обязаны соблюдать и претворять в жизнь независимо от ратификации соответствующих конвенций.

Полагаем, что не последнюю роль в решении МОТ отнести принцип недопущения детского труда к числу основных сыграли демографические и экономические аспекты.

Как известно, в наиболее бедных странах мира наибольший процент детей и молодежи. В то же время эти страны, как правило, не заинтересованы в повышении трудоправовых гарантий прав своих граждан ввиду того, что эти гарантии влекут дополнительные издержки и соответственно понижают конкурентоспособность производимой в этих странах продукции. В полном объеме это распространяется и на труд детей и молодежи, предложение которого в этих странах избыточно. Именно поэтому установление международных стандартов трудовых прав граждан (а в большинстве случаев инициаторами принятия таких стандартов выступают именно страны Запада) объясняется не только гуманитарными целями, но и стремлением богатых государств не допустить реализации развивающимися и наименее развитыми странами этих конкурентных преимуществ. Сложившаяся ситуация позволила Н.Л. Лютову вполне обоснованно резюмировать, что «фраза из Филадельфийской декларации МОТ о том, что “нищета в любом месте является угрозой для общего благосостояния”, – это не просто красивый лозунг, а отражение боязни более богатых государств утратить конкурентные преимущества на международном рынке в результате более низких издержек на труд в развивающихся странах».

Принцип недопустимости детского труда получил отражение в двух основополагающих конвенциях МОТ: Конвенции № 138 «О минимальном возрасте приема на работу» (принята в Женеве 26 июня 1973 г.) и Конвенции № 182 «О запрещении и немедленных мерах по искоренению наихудших форм детского труда». Следует отметить, что МОТ действует достаточно осторожно и дипломатично. С одной стороны, декларируется обязанность государств – членов МОТ соблюдать основные принципы (включая запрет детского труда), закрепленные с основополагающих конвенциях. С другой стороны, МОТ прилагает значительные усилия для достижения наибольшей ратификации основополагающих конвенций. Это значит, что основополагающие конвенции распространяются на государства – члены МОТ только в части соблюдения основных принципов и прав. Вопрос о том, какие нормы конвенций относятся к основополагающим принципам и правам, а какие нет, относится к числу дискуссионных. Таким образом, МОТ, с одной стороны, налагает на государства-члены определенные обязательства, вытекающие из основополагающих конвенций, с другой стороны, дает государствам, не ратифицировавшим основные конвенции, возможность маневра в части трактовки относимости конкретных обязательств к основополагающим принципам и правам.

Конвенция МОТ № 138 содержит ряд норм, касающихся минимального возраста приема на работу. Так, по общему правилу минимальный возраст не может быть ниже возраста окончания обязательного школьного образования и во всяком случае не может быть ниже 15 лет. В то же время минимальный возраст для государств, чья экономика и система образования недостаточно развиты, составляет 14 лет. Возможен и прием на работу несовершеннолетних в возрасте от 13 до 15 лет при соблюдении ряда условий.

В то же время, согласно ст. 3 Конвенции, для работы, которая по своему характеру может нанести ущерб здоровью, безопасности или нравственности подростка, минимальный возраст составляет 18 лет. Перечни таких работ определяются государствами самостоятельно. Конвенция содержит единственное требование: установлению таких перечней должны предшествовать консультации компетентных органов власти с соответствующими организациями предпринимателей и трудящихся. Кроме того, п. 3 ст. 3 Конвенции содержит исключение из вышеуказанной нормы, позволяющей привлекать на подобные виды работ лиц по достижении 16 лет при соблюдении двух условий: во-первых, здоровье, безопасность и нравственность таких работников должны быть полностью защищены; во-вторых, эти работники должны получить достаточное специальное обучение и профессиональную подготовку для работы в данной сфере деятельности.

Помимо этого, каждый член МОТ может в одностороннем порядке исключать из сферы действия Конвенции отдельные виды работ, в отношении которых возникают «особые и существенные проблемы, связанные с правоприменением» (при этом не могут быть исключены виды работы, которые по своему характеру могут нанести ущерб здоровью, безопасности или нравственности подростка).

Также, если экономика и административный аппарат государства недостаточно развиты, оно также может ограничить сферу применения Конвенции. При этом положения Конвенции в любом случае должны применяться к работе в ряде отраслей (в частности, в шахтах и карьерах, обрабатывающей промышленности, строительстве и т. п.).

Таким образом, как следует из нашего анализа, нормы Конвенции № 138 являются весьма гибкими. По сути, обязательными для государства, ратифицирующего Конвенцию, являются лишь нормы, ограничивающие труд несовершеннолетних по закрытому перечню работ. В остальных отраслях государство, по сути, само решает, распространять или не распространять на себя те или иные нормы.

Полагаем, что чрезмерная гибкость Конвенции № 138 повлекла ее неспособность в одиночку обеспечивать реализацию принципа запрещения детского труда и послужила одной из причин принятия Конвенции № 182 «О запрещении и немедленных мерах по искоренению наихудших форм детского труда». Следует обратить внимание на то, что Конвенция № 182 была принята после принятия Декларации «Об основополагающих принципах и правах в сфере труда».

Конвенция № 182 по своему характеру явно отличается от Конвенции № 138. Уже в ст. 1 рассматриваемого акта содержится жесткое указание на обязанность государства, ратифицирующего конвенцию, немедленно принять эффективные меры, обеспечивающие в срочном порядке запрещение и искоренение наихудших форм детского труда.

При этом Конвенция приводит закрытый перечень наихудших форм детского труда. Далее Конвенция содержит указание на ряд обязанностей государств, ее ратифицировавших, как то: создание в приоритетном порядке программ по искоренению наихудших форм детского труда, разработка соответствующих механизмов контроля, принятие мер, необходимых для обеспечения соблюдения положений Конвенции (включая уголовно-правовые) и т. п.

Таким образом, Конвенция № 182 носит ярко выраженный защитный и императивный характер, направленный на искоренение ряда наиболее негативных явлений, связанных с детским трудом.

Следует отметить, что число ратификаций Конвенции № 182 на 1 января 2006 г. достигло 157, что свидетельствует о самых высоких темпах ратификации конвенций МОТ за всю историю организации. Высокими темпами продолжается ратификация Конвенции № 138, а уровень ее ратификации приближается к уровню ратификации других основополагающих конвенций.

Таким образом, принцип запрещения детского труда раскрывается в основополагающих конвенциях МОТ. При этом Конвенция МОТ № 138 носит регулятивный характер, в силу чего ее нормы являются весьма гибкими и диспозитивными, Конвенция МОТ № 182 носит ярко выраженный охранительный характер, что проявляется в ее жесткости и императивности.

Международно-правовой принцип запрещения принудительного труда и его имплементация в российском законодательстве

Принцип запрещения принудительного труда является одним из основных принципов трудового права. Важной его особенностью является существенная международно-правовая составляющая.

Изначально принудительный или обязательный труд рассматривался как одно из проявлений рабства. Так, Конвенция МОТ «Относительно рабства» от 1926 г. содержит отдельную статью (ст. 5), в которой стороны обязуются в возможно более короткие сроки положить конец принудительному или обязательному труду, а там, где это пока невозможно, использовать его только в общественных целях, за соразмерное вознаграждение и при условии, что не будет требоваться перемены обычного местожительства.

Конвенцией МОТ от 28.07.1930 № 29 «Относительно принудительного или обязательного труда» установлено обязательство всех государств – членов МОТ, ратифицировавших данную конвенцию, упразднить применение принудительного или обязательного труда во всех его формах в возможно более короткий срок. Большая часть конвенции посвящена регламентации принудительного и обязательного труда до момента полного отказа от него государства.

Конвенция оперирует понятием «принудительный или обязательный труд». При этом Конвенция не разъясняет, чем отличается принудительный труд от обязательного, а использует термин «принудительный или обязательный труд» в качестве специфического оборота. Однако указание в преамбуле Конвенции на то, что в дальнейшем этот акт будет именоваться Конвенцией о принудительном труде, позволяет нам сказать, что международный законодатель считает термины «принудительный труд» и «принудительный или обязательный труд» синонимичными. Полагаем, что использование в конвенции оборота «принудительный или обязательный труд» (forced or compulsory labour) обусловлено различными обозначениями принудительного труда в национальных доктринах и юридических документах.

Согласно п. 1 ст. 2 под принудительным или обязательный трудом понимается всякая работа или служба, требуемая от какого-либо лица под угрозой какого-либо наказания и для которой это лицо не предложило добровольно своих услуг. При этом п. 2 содержит ряд изъятий из объема понятия «принудительный или обязательный труд» (в частности, всякую работу или службу, требуемую в силу законов об обязательной военной службе и применяемую для работ чисто военного характера; всякую работу или службу, являющуюся частью обычных гражданских обязанностей граждан полностью самоуправляющейся страны).

Позже, в 1957 г., была принята Конвенция № 105 «Об упразднении принудительного труда», согласно которой каждое государство – член МОТ, ратифицирующее данную конвенцию, обязуется упразднить принудительный или обязательный труд в ряде случаев (в частности, в качестве средства политического воздействия или воспитания или в качестве меры наказания за наличие или выражение политических взглядов или идеологических убеждений, противоположных установленной политической, социальной или экономической системе; в качестве метода мобилизации и использования рабочей силы для нужд экономического развития).

Ситуация принципиально поменялась в связи с принятием 18 июня 1998 г. Декларации «Об основополагающих принципах и правах в сфере труда». В декларации, в частности, зафиксирована обязанность каждого государства – члена МОТ соблюдать ряд международно-правовых принципов в сфере труда исходя из факта членства в организации независимо от ратификации соответствующих конвенций. К указанным принципам относится и упразднение всех форм принудительного или обязательного труда. Иными словами, обязанность соблюдать рассмотренные выше конвенции теперь не зависит от факта их ратификации государством – членом МОТ, а вытекает из самого факта членства государства в организации.

Что касается имплементации международных стандартов в российское законодательство, то она произошла достаточно своеобразно.

В ст. 4 ТК РФ законодатель попытался совместить нормы обеих конвенций МОТ, в результате чего получилась не вполне удачная дефиниция. А именно законодатель позаимствовал признак выполнения работы под угрозой наказания из конвенции 1930 г., а также добавил в качестве примерного и открытого перечня случаев принудительного труда перечень из Конвенции 1957 г. Следует также отметить, что законодатель несколько уточнил признак выполнения работы под угрозой наказания, квалифицировав это наказание как насильственное воздействие («выполнение работы под угрозой наказания (насильственного воздействия)»).

Полагаем, что конструкция дефиниции принудительного труда по ст. 4 ТК РФ является неудачной по следующим причинам.

Во-первых, такой признак, как выполнение работы под угрозой наказания, явно не является квалифицирующим для принудительного труда. Более того, можно сказать, что этот признак имеется у любой работы по трудовому договору, так как неотъемлемым критерием трудовых отношений является наличие работодательской власти, одной из составляющей которой является право работодателя привлекать работника к дисциплинарной ответственности в случае совершения последним дисциплинарного проступка.

Это понимает и сам российский законодатель, поэтому помещает уточняющий признак, который, по его мнению, позволяет разграничить работу по трудовому договору и принудительный труд – насильственное воздействие. Смысл категории «насильственное воздействие» законодатель не разъясняет. Следует также отметить, что данная категория, как и категория «насилие» в целом, является весьма неопределенной и дискутируется даже в уголовном праве. Однако там признается такой общий признак насилия, как применение физической силы либо ограничение свободы лица, который, в частности, позволяет отграничить насилие от принуждения. Под психическим насилием при этом, как правило, понимается угроза применения насилия. Однако такое понимание вряд ли применимо к категории насильственного воздействия по ТК РФ.

Если мы обратимся к нормам гражданского права, в частности, к ст. 179 ГК РФ, то понимание категории насилия в данной статье понимается также весьма определенно (либо физическое насилие, либо уничтожение и повреждения имущества лица).

Таким образом, в иных отраслях права насилие понимается как применение некоторых мер физического характера, направленное как на самого потерпевшего, так и на членов его семьи или его имущество.

В то же время работодатели при принуждении работников крайне редко прибегают к угрозе именно насильственным воздействием. При подобной конструкции из объема понятия принудительного труда выпадает основная масса случаев принудительного труда, в частности, когда работодатель заставляет работников выполнять работу, от которой они имеют право отказаться, угрожая увольнением.

Во-вторых, помещение в дефиницию принудительного труда заимствованного из Конвенции 1957 г. перечня случаев принудительного труда также нельзя признать удачным. Следует отметить, что данный признак функции отграничения предмета мысли от сходных понятий не выполняет. Он является примерным и открытым. Полагаем, что помещение достаточно большого перечня в юридическую дефиницию при условии, что этот перечень не имеет серьезного познавательного значения, отрицательно сказывается на восприятии дефиниции правоприменителями, а также работодателями и работниками.

Кроме того, рассматриваемый перечень в Конвенции 1957 г. играет принципиально иную роль. Он предназначен для международно-правовых отношений, и, согласно конвенции, государства обязуются не допускать на своей территории случаев принудительного труда, которые перечислены в перечне. Переносить данный перечень во внутреннее законодательство нежелательно.

Ведь при формальном толковании перечня Конвенции 1957 г., примененного к трудовым отношениям, можно прийти к весьма своеобразным выводам. Например, запрещено применение принудительного труда как меры наказания за выражение политических взглядов, противоположных установленной политической системе. Следовательно, применение принудительного труда как меры наказания за выражение политических взглядов, поддерживающих действующую систему, допустимо. Или запрещено применение принудительного труда как меры дискриминации по признакам расовой, национальной, социальной или религиозной принадлежности. Следовательно, применение принудительного труда по иным основаниям дискриминации возможно.

Думается, что именно поэтому российский законодатель сделал данный перечень примерным и открытым. Однако помещение его в Трудовой кодекс РФ, по нашему мнению, нецелесообразно. Рассматриваемый перечень является сводом требований для государства, но не для участников трудовых отношений. И некоторые из его запретов работодатели без участия государства вряд ли смогут нарушить (например, мобилизация и использование принудительного труда для нужд экономического развития).

Кроме того, российский законодатель относит к принудительному труду любую работу, которую работник вынужден выполнять под угрозой наказания (насильственного воздействия), в то время как в соответствии с ТК РФ или иными федеральными законами он имеет право отказаться от ее выполнения (в частности, в связи с невыплатой заработной платы или нарушением правил охраны труда) (ч. 3 ст. 4 ТК РФ).

В научной и учебной литературе нередко до сих пор встречается позиция, согласно которой означенное предписание является конкретизацией международно-правовой дефиниции принудительного труда, влекущей увеличение ее объема. Следует отметить, что такая оценка была справедлива до внесения поправок в ст. 4 Федеральным законом от 30.06.2006. В настоящий момент ч. 3 ст. 4 ТК РФ является информационным предписанием, в котором приводится еще один пример выполнения работы под угрозой какого-либо наказания (насильственного воздействия). Практическим последствием таких нововведений является то, что работа в случаях нарушения сроков выплаты заработной платы или наличия угрозы жизни или здоровью в результате нарушений правил охраны труда отныне не относится к принудительному труду, если не обладает признаком выполнения под угрозой наказания (насильственного воздействия).

Полагаем, что подобная трактовка сужает международно-правовое понятие принудительного труда. А именно принуждение работника к выполнению работы в тех случаях, когда он имеет право отказаться от ее выполнения, свидетельствует о наличии второго признака принудительного труда в его международно-правовом понимании («лицо добровольно не предложило своих услуг»). В то же время по ТК РФ для отнесения подобных случаев к принудительному труду требуется дополнительный критерий – угроза применения насильственного воздействия в качестве наказания за отказ, в то время как по международным стандартам достаточно угрозы любым наказанием. Данное положение явно противоречит нормам международного законодательства.

Часть 4 ст. 4 ТК РФ содержит указание на изъятия из объема понятия «принудительный труд». Сюда, в частности, относится работа, выполнение которой обусловлено законодательством о воинской обязанности и военной службе, работа, выполняемая вследствие вступившего в силу приговора суда и т. п. Данный перечень составлен на основе п. 2 ст. 2 Конвенции «Относительно принудительного или обязательного труда» 1930 г. Сравнительный анализ перечней ч. 4 ст. 4 ТК РФ и п. 2 ст. 2 Конвенции № 29 позволяет сделать вывод о соответствии перечня ч. 4 ст. 4 ТК РФ международному законодательству. Отсутствие в нем указания на работы общинного характера является следствием того, что такие работы не регламентируются трудовым законодательством.

Однако при сопоставлении данного перечня с дефиницией принудительного труда по ТК РФ получается весьма своеобразная ситуация. Выше мы уже неоднократно обращали внимание на используемый законодателем квалифицирующий критерий принудительного труда как выполнение работы под угрозой наказания (насильственного воздействия). Получается, что если трактовать изучаемые нормы буквально, то в рамках рассматриваемых изъятий угроза насильственным воздействием допустима.

Подводя итоги анализа принципа запрета принудительного труда по российскому законодательству, мы вынуждены констатировать несовершенство ст. 4 ТК РФ, которое вытекает из несоблюдения законодателем основных правил определения понятия. Полагаем, что в ТК РФ не нашел отражение главный квалифицирующий признак принудительного труда – отсутствие добровольного волеизъявления лица на выполнение работы. Считаем целесообразным поместить в ч. 2 ст. 4 ТК РФ дефиницию принудительного труда, содержащуюся в конвенции МОТ № 29 «Относительно принудительного или обязательного труда», и отказаться от использования дополнительного признака «угроза насильственным воздействием».

Некоторые аспекты применения принципов в практике высших судов Российской Федерации

Высшие суды в своих решениях зачастую дают трактовку различным принципам как собственно трудового права, так и общеправовым и конституционным принципам, распространяющимся на трудовые отношения.

В качестве примера удачной трактовки и применения принципов трудового права можно назвать Решение Высшего Арбитражного Суда РФ от 26.01.2005 № 16141/04, в котором, помимо прочего, была дана оценка позиции ФНС России, согласно которой положение ст. 168 ТК РФ (для организаций, не финансируемых за счет средств федерального бюджета, нормы суточных устанавливаются коллективным договором или локальным нормативным актом и ограничены только минимальным размером) нарушает принцип равенства налогоплательщиков перед законом в части установления налоговых льгот. Между тем, как обоснованно указал Суд, законодательством о налогах и сборах ни нормы суточных, ни порядок их установления применительно к налогу на доходы физических лиц не определены; общий порядок установления таких норм и ограничения их размера предусмотрены только трудовым законодательством. Следовательно, для организаций, не финансируемых из федерального бюджета, нормы суточных устанавливаются коллективным договором или локальным нормативным актом и ограничены только минимальным размером.

Президиум Верховного Суда РФ, применяя принцип обеспечения права работников на своевременную выплату заработной платы в полном размере, признал за работником, вынужденно приостановившему работу в связи с задержкой выплаты заработной платы на срок более 15 дней, право на возмещение не полученного им среднего заработка за весь период ее задержки с уплатой процентов (денежной компенсации) в размере, установленном ст. 236 ТК РФ (обзор законодательства и судебной практики Верховного Суда Российской Федерации за четвертый квартал 2009 г.).

Суды достаточно активно трактуют и общеправовые принципы применительно к трудовому праву. В частности, Постановление Пленума Верховного Суда от 17.03.2004 № 2 «О применении судами Российской Федерации Трудового кодекса Российской Федерации» приводит ряд примеров недопустимости злоупотребления правом со стороны работников. Также, в п. 53 Пленумом приведен перечень общих принципов юридической ответственности, которые следует применять и при привлечении работника к дисциплинарной ответственности, а именно справедливость, равенство, соразмерность, законность, вина, гуманизм.

ВАС РФ в постановлении от 14.02.2012 № 14379/11 дал трактовку общеправового принципа соразмерности, а именно: «принцип соразмерности, выражающий требование справедливости, предполагает установление ответственности лишь за виновное деяние и ее дифференциацию в зависимости от тяжести содеянного, вины и иных существенных обстоятельств, обусловливающих индивидуализацию при применении мер ответственности».

Конституционный Суд РФ в большинстве своих решений дает трактовку принципа равенства прав и свобод человека и гражданина применительно к трудовым отношениям, констатируя, в частности, что данный принцип не препятствует при осуществлении правового регулирования трудовых отношений устанавливать в федеральном законе особые условия замещения отдельных должностей (например, Определение от 04.10.2012 № 1847-О).

§ 2. Дефиниции в трудовом праве

Перед тем как приступить к рассмотрению собственно дефинитивных предписаний и норм-дефиниций, необходимо, по нашему мнению, уяснить сущность понятий и категорий в праве, так как дефиниции по своей сути призваны раскрывать содержание правовых понятий и категорий.

Юридическая Смирнов Д.А. Нетипичные нормативно-правовые предписания в системе норм трудового права

Юридическая Смирнов Д.А. Нетипичные нормативно-правовые предписания в системе норм трудового права

В монографии рассмотрен ряд актуальных вопросов, связанных как с юридической природой нетипичных нормативно-правовых предписаний, так и с особенностями их использования в рамках трудового права.<br /> Законодательство приведено по состоянию на март 2014 г.<br /> Издание адресовано преподавателям, студентам, аспирантам юридической специальности, а также всем интересующимся вопросами теории права и трудового права.

Внимание! Авторские права на книгу "Нетипичные нормативно-правовые предписания в системе норм трудового права" (Смирнов Д.А.) охраняются законодательством!