|
|
ОглавлениеДля бесплатного чтения доступна только часть главы! Для чтения полной версии необходимо приобрести книгуВместо предисловияСказать что-либо новое о Пушкине практически невозможно. Это уже давно сделали великие люди всего мира, и отечественные литературоведы, и те, кого называют учеными-пушкинистами. Поэтому мы остановимся лишь на цитатах из его богатого наследия, вобравших в себя то, что было освящено непосредственно гением Пушкина. То есть мы еще раз напомним вам о том, что доверительно и с любовью великий поэт изложил на бумаге для тех, кого ценил и любил, — лишь с нашими комментариями. С этой целью я перечитал не только то, что написал сам поэт, но и, по мере сил и возможностей, то, что было написано о нем. И что в итоге? Грустная картина, скажу я вам. Лишенный радостей детства и теплоты родительской любви, прошедший испытания одиночеством, бывший в опале у императора, предаваемый теми, кому доверительно раскрывал свою душу, а вдобавок — полное отсутствие взаимной любви со стороны всех тех, кому он вверял свое израненное и любящее сердце. Теперь добавьте к этому железные путы царской цензуры… И как после всего этого прикажете творить, да и жить? Но таков, как я понимаю, удел каждого гения. Полное одиночество, а духовное наследие, привнесенное тобою в мир, всегда оценивается лишь грядущими поколениями. Для своего же времени, за редким исключением самых близких людей, Пушкин оставался лишь ловеласом, дуэлянтом, картежником, автором романтических стишков и язвительных эпиграмм, но никак не глубоким философом, серьезным писателем и зрелым критиком. Как тут не вспомнить слова Спасителя о том, что нет пророка в своем Отечестве! Можно смело сказать, что перед нами судьба еще одного гадкого утенка, родившегося на скотном дворе Великой Империи и не принятого ею. И даже после того, как сей гадкий утенок превратился в прекрасного черного лебедя, а затем на крыльях своей божественной поэзии воспарил в небо, то тут же, более для утешения всех тех, кто сам никогда не сумеет подняться в небо, он был хладнокровно подстрелен ими насмерть. Но эта смерть стала и его бессмертием, а проза и поэзия — нетленным памятником русскому Слову, к которому и по сию пору не зарастает народная тропа! Сергей Ильичев 1799–1817 гг.— Скажи за что «Похититель» Согласен, что называть данную наивную эпиграмму Пушкина афористичной неловко. За той лишь разницей, что это строки восьмилетнего Александра Пушкина. Юный автор сам и на французском языке не только написал комедию под названием «Похититель», но и сыграл в ней все роли перед единственным зрителем, которым была его старшая сестра. Ольге сия мистерия не понравилась, и она слегка пожурила брата. Вот тогда-то в ответ и прозвучала эта эпиграмма, тут же сочиненная автором на самого себя, которая сохранилась в дневнике его сестры. Самое же первое стихотворение Пушкина, написанное им чуть ранее, было решительно предано огню по той лишь причине, что гувернер-француз с усмешкой фыркнул, даже не дослушав стихотворения юного поэта до конца. С толпой бесстыдных слуг Ох уж эти вытребованные из Европы гувернеры! Сколько талантливых жизней они покалечили, сколько юных и чистых душ растлили! Зачастую малообразованные, любители вина и женщин, они вовлекали в сей порок и своих воспитанников. А всему виной тогдашняя мода на гувернеров и еще образ жизни нашего дворянства, которому, видите ли, некогда было заниматься воспитанием собственных детей. Несчастный! Будешь грустной думой Не секрет, что для целого поколения тех, кто впоследствии станет гордостью России (С. Аксаков, Л. Толстой, М. Лермонтов), их детство было изрядно выхолощено родительской хладностью и даже тяжелыми семейными трагедиями. Пушкин в своих стихах позже ни единым словом не обмолвился о своих родителях. Знать, тому были причины. Юрий Михайлович Лотман в своей книге о писателе с грустью скажет, что Пушкин был человеком без детства. И с его словами вполне можно согласиться. Единственное, что Александр вынес из своего беспорядочного воспитания, — прекрасное знание французского языка. Мы еще к этому вернемся, а пока… Ты, детскую качая колыбель, Напомним, что Пушкин родился 26 мая 1799 г. в Москве, где и провел все свое детство. Но, слава богу, на летнее время его отвозили к бабушке, Марии Алексеевне Ганнибал, в подмосковное село Захарово, что близ Звенигорода, которая пришла в ужас, узнав, что ребенок в возрасте пяти лет практически не говорит на родном языке. Мария Алексеевна же, вспоминая по вечерам истории из семейных преданий, рассказывала их хоть и шаловливому, но любимому внуку, а уже сам будущий поэт эти истории запомнит и также будет дорожить ими. Вторым человеком, который сумел отогреть сердце, по сути, брошенного всеми ребенка, была простая крестьянка Арина Родионовна Яковлева, о которой поэт позже напишет такие строки: «Подруга дней моих суровых, голубка дряхлая моя». Именно ее сказки очаровали мальчика своей таинственной непредсказуемостью, простотой и неожиданным разрешением. Слушая ее по вечерам, он или заливался радостным смехом, или с волнением сопереживал героям ее былин и старинных преданий. Днем же юного отрока, мысли которого уже были заняты осмыслением судеб Горация и Лафонтена, можно было видеть с лопатой в саду, где он старательно окучивал плодовые деревья или кусты крыжовника. Спросите, с чего бы это уму столь юного создания сопереживать Горацию? Укрывшись в кабинет, Дело в том, что в зимнее время года именно чтение в доме родителей было единственной радостью для забытого всеми, но очень восприимчивого отрока. Он погружался в книги с головой. И если чтение пленяло его воображение условными образами и картинками, то сон… Томленье сна на очи упадало. Сон — еще один непритязательный и ничего не просящий взамен друг, который давал Александру возможность не просто забыться и уснуть, а каждый раз подниматься в небо и самому участвовать в живых и объемных картинах тонкого сна. Часто сон начинался с того, что юный отрок поднимался в небо по ступеням. Я не оговорился: не воспарял, а именно поднимался. Причем самой лестницы как таковой не было. Просто он поднимал ногу и опускал ее до тех пор, пока не чувствовал невидимой, но твердой опоры. После чего рядом ставил вторую ногу и лишь затем вновь поднимал ногу в поисках уже следующей опоры. Мальчик каждый раз поднимался по воздуху, как по лестнице, радуясь тому, что воздух его держит, что он может видеть оставленные им на земле дом, речку и лес… Иногда мимо него в запредельную высоту золотисто-голубого неба медленно воспаряли люди. Они были самых разных возрастов и разных народов. Это могли быть младенцы в кружевных распашонках и такие же подростки, как и он сам, но опрятно одетые любящими родителями, студенты и девицы в пышных нарядах, купцы или мастеровые, иногда попы или даже негры, а то и усатые солдаты в своих тщательно штопанных мундирах или увешанные орденами старики-генералы. И ведь, что любопытно, никто из них не был испуган, наоборот, на всех лицах был восторг от этого ошеломляющего полета. Почти все учтиво здоровались с ним, словно были давно знакомы, а кому-то он уже озорно кивал сам. Они все уплывали вверх в сопровождении своих ангелов-хранителей. И вскоре становились невидимыми, достигнув той точки, из которой струился неземной свет. И еще: чем выше отрок восходил на небо, тем более упоительным и завораживающим был звук мелодии, которая наполняла сердце юного Пушкина от радости скорой встречи с чем-то удивительным и запредельным, и тогда он уже сам начинал торопиться преодолеть очередную ступень... Все было, как в волшебных сказках, доверительно поведанных ему любимой няней… И еще: в этих снах будущий поэт был воистину свободен и несказанно счастлив, а потому Пушкин очень дорожил и книгами, и каждым сном — своими бесценными сокровищами — как самыми близкими и верными друзьями, и никого к ним не допускал. А потому, вы уж меня извините, но и я вам не расскажу, что происходило в тех снах дальше. Отрядом книг уставил полку, Чуть не забыл, что обещал вам вернуться к знанию Александром французского языка. Как говорится, с паршивой овцы хоть шерсти клок… Когда Пушкину исполнилось десять лет, превосходное знание французского языка дало Александру безграничную возможность не только читать, но и уже сметь иметь собственное суждение о прочитанных им книгах из библиотеки отца — Сергея Львовича Пушкина (отставного майора и чиновника Московского комиссариата), человека образованного, но, к сожалению, болезненно скупого и, как показало время, крайне недомовитого. Более того, родной отец даже старался лишний раз не видеть сына, в котором зримо для окружающих, но неожиданно для него проявились гены африканских предков рода Пушкиных. Венец желаниям! Итак, я вижу вас, По праздникам его дом становился местом встречи московских литераторов. Дядя Пушкина — Василий Львович Пушкин — был известным поэтом, и Александр невольно становился свидетелем горячих споров между теми, кто считался тогда, пожалуй, одними из самых образованных людей своего времени. Это был историк Николай Карамзин, а также талантливые представители литературной богемы — Василий Жуковский и Константин Батюшков. В его «Истории» изящность, простота Карамзин, автор гениального труда об истории государства Российского, эпиграмму на которого мы здесь поместили, буквально очаровал будущего поэта. Как только юный Александр узнавал, что Николай Михайлович пришел в гости, то он мгновенно оказывался рядом с ним. Мальчик усаживался напротив и внимал каждому слову человека, которого не только боготворил за его обширнейшие и почти энциклопедические знания, но и по какой-то причине, возможно интуитивно, считал отличным от всех иных гостей. И все то, что говорилось и звучало на этом домашнем островке поэтической жизни, все то, что там обсуждалось или было просто прочитано, непременно оставалось в памяти подростка. Эти беседы, а также постоянно звучащие в доме стихи, если учесть, что у мальчика была феноменальная память, исподволь сделали свое дело — Пушкин влюбился в поэзию слов. А легкость, с которой родилась эта и последующие эпиграммы, а затем непрерывным потоком рождались стихи, может свидетельствовать о том, что все прочитанное в детстве действительно слагалось в его памяти и в нужный момент мгновенно трансформировалось, наполняя новым смыслом и содержанием все то, что хотел изложить на бумаге будущий поэт. Когда встал вопрос о систематическом школьном образовании Пушкина, то было принято решение об отправке его в модный тогда иезуитский колледж. Но Божественное провидение все расставило по своим местам. В начале 1811 г. был издан указ сената об открытии лицея — учебного заведения нового типа. И Пушкина устраивают в только что открытый Царскосельский лицей. Император Александр I давно уже задумал иметь привилегированное учебное заведение для подготовки в нем образованных и преданных слуг государства. С этой целью лицей даже разместили в Царском Селе. Будущему учебному заведению Александр I придавал столь важное значение, что собирался вначале поместить туда и великих князей (Николая и Михаила). Надо заметить, что программа обучения в лицее была строго продуманная и насыщенная: кроме общеобразовательных предметов, в нее входили философские и общественно-юридические науки. Число воспитанников было ограничено, а главное — в лицее отсутствовали унизительные наказания. К тому же каждый лицеист имел там свою отдельную комнатку, где он пользовался полной свободой. Однако все изменилось после одного курьезного случая, который со временем и от греха подальше стал именоваться как лицейский анекдот. А произошло тогда вот что. На одной из встреч с учащимися набранного курса Александр I задал им, как ему казалось, обычный вопрос: «Кто здесь первый?» А в ответ услышал фразу: «Здесь нет, Ваше Императорское Величество, Эти слова, как вы догадываетесь, принадлежали Пушкину. Император поинтересовался, как зовут дерзкого лицеиста, и запомнил, а вскоре решил, что не стоит ему отдавать в лицей своих детей, уже понимая, каким вольнолюбивым мыслям они там могут научиться. Эта гениальная вольность впоследствии очень дорого обойдется будущему поэту. * * * Вместе с другими лицеистами Пушкин очень остро переживал трагические события Отечественной войны 1812 г. Вы помните: текла за ратью рать, К тому времени ближайшими друзьями Александра становятся трое лицеистов — «братья родные по музам, по свободам». Это Антон Дельвиг, Вильгельм Кюхельбекер и Иван Пущин. После нашей победы над французами они вместе преклонялись перед теми, кто вернулся живым, их раны вызывали у юных лицеистов не сожаления, а искреннюю зависть. Отдавая дань памяти тем, кто геройски погиб на полях сражений, они и себя уже хотели видеть активными участниками истории России. И каждому из них теперь предстояло понять свою личную роль в будущей истории страны. Друзья мои, прекрасен наш союз! Эта четверка друзей заметно отличалась своим благородством, воспитанностью, добродушием и скромностью, а также тонким честолюбием и не по годам зрелой рассудительностью. Им также было присуще удивительное единодушие. И конечно же, неуемная любовь к поэзии. Они и в лицее друг с другом общались чаще стихами или обменивались на ходу эпиграммами, некоторые из которых стали хрестоматийными. Пушкин, по общему мнению исследователей его гения, обладал умением удивительно легко настраиваться на волну милого его сердцу сотоварища или собеседника. А успех их лицейского братства заключался в том, что все они признавали право друг друга на собственный путь и на собственные мысли. А теперь два слова о некоторых вольностях в этом самом лицее… Оставим в чаше круговой Известно, что любимец лицеистов Александр Иванович Галич — философ, преподаватель латинской и российской словесности — участвовал в некоторых пирушках своих аристократических учеников и часто довольно снисходительно принимал у них экзамены. И еще: он, как и большая часть преподавателей лицея, старался не досаждать лицеистам сухим и казенным нравоучением, выбрав для общения с ними тон любящего и заботящегося о них старшего брата, при котором старшинство не мешает равенству. Вскоре поэтический дар лицеиста Пушкина был высоко оценен известным поэтом Гавриилом Романовичем Державиным, которого растрогало стихотворение юноши «Воспоминания в Царском Селе»: Страшись, о рать иноплеменных! Сам же юный поэт признавался, что был смущен настолько, что даже не помнил, как читал, почему и куда убежал. Его везде искали и не нашли… …Когда на что решусь, уж я не отступаю, В одном из источников прочел, что за годы учебы в лицее Пушкиным было написано более ста стихотворений, что само по себе уже достойно всяческого уважения. А вот первое опубликованное стихотворение молодого поэта в модном тогда литературном журнале «Вестник Европы» (1814, № 13) называлось «К другу стихотворцу». Кстати, это стихотворение в редакцию журнала тайком от автора принес его друг, Антон Дельвиг, а посвящено оно было второму другу — лицеисту Вильгельму Кюхельбекеру: Теперь, любезный друг, я дал тебе совет, Видно, как Пушкин, уже принявший к тому времени твердое решение сделать поэзию уделом всей своей жизни, с долей братского покровительства предлагает Вильгельму Кюхельбекеру сделать и свой выбор. И это пишет юноша, которому самому едва лишь исполнилось 15 лет. Но уже прекрасно понимаешь, что собственное решение, высказанное своему собрату Пушкиным, глубоко прочувствовано и выстрадано, а значит, он, пусть даже еще неосознанно, но уже чувствовал, что вся созидательная мощь национальной жизни новой России сосредотачивается сейчас именно в литературе. Но, кроме дружбы, лицеистов волновали и более прозаические, но не менее сильные чувства… …И я слыхал, что божий свет Историки утверждают, что первую любовь в Александре Пушкине возбудила юная Катенька Бакунина, которая часто приезжала к своему брату на лицейские балы. Имея прелестное лицо и дивный стан, Екатерина Бакунина уже знала, что производит всеобщий восторг лицеистов. Естественно, ей льстило и то, что какой-то Пушкин посвящал ей стихи. Специалисты даже говорят о 22 стихах и элегиях. Влечением к ней перестрадал и друг Пушкина — Иван Пущин. Правда, чуть позже Пушкин, вспоминая об этом чувстве, напишет о том, что то была не любовь, а более подростковая страсть и даже этакая бравада, когда Пушкин мог с легкостью посвятить своей пассии целую кучу стихов… К тому же это было время, когда существовала целая вековая наука «страсти нежной», имеющая свои обязательные ритуалы, например обряды заверений и публичных признаний, тайных вздохов и обмена любовными письмами. Особенно это относится к поэтам, которые считали своим долгом быть влюбленными во всех хорошеньких женщин и молодых девушек, которым имели честь быть представленными, и посвящать им свое творчество. А вот другое стихотворение Александра Пушкина, которое давно уже стало своего рода поэтическим гимном любви. Я помню чудное мгновенье: * * * Именно оно и дало мне повод поговорить о том, что касалось действительно первой любви Пушкина… Есть одна любопытная, практически неизвестная и даже маловероятная версия, которая мне понравилась. Это случилось зимой, под самое Рождество 1814 г., на торговом тракте между Тверью и Ржевом, куда Пушкин и поручик Ржевский, который был чуть старше, но столь же горяч и бесшабашен, как и его друг, ехали в родовое имение Ржевских на новогодние праздники. Ехали после дружеской пирушки и, как вы можете сами догадаться, были слегка навеселе. Доехали до Старицы, и тут возница, глянув на небо, предупреждает барина о грядущей буре, предложив переночевать в городке. Ржевский, благо что местный, согнал возницу и сам уверенно сел на облучок, заверяя Пушкина, что ехать осталось совсем немного… Ох уж эта беспечная молодость, надеявшаяся всегда на то, что пронесет. Не пронесло… Начавшаяся снежная буря быстро замела дорогу, а черные тучи заволокли небо, не давая возможности определить направление дальнейшего пути по звездам. Ржевский какое-то время обнадеживал Александра, но вскоре и сам уже понял, что они сбились с пути. Он отпустил поводья и сам залез в возок к Пушкину, который в это время молился, прося Бога сохранить их юные жизни… Когда Пушкин открыл глаза, то увидел ангела… Им оказалось юное создание — Анечка Полторацкая. Оказывается, Ржевский действительно сбился с пути, но промыслом Божиим лошади сами остановились буквально в ста шагах от имения в Берново, издревле принадлежащего бригадиру П. Г. Вульфу. На тот момент у его потомка Ивана Ивановича Вульфа жили Анечкины родители — надворный советник Петр Маркович Полторацкий и его жена Екатерина Ивановна Вульф. Рано утром обнаруженных молодых людей, заснувших в возке, перенесли в дом, благо что там в это же время находился местный лекарь, который их осмотрел, порекомендовав тепло и кратковременный уход за благородными юношами. Ну а дальше… Пушкин с первого же взгляда влюбился в своего ангела-спасителя. Гусар Ржевский, как более опытный в подобного рода делах, тут же предлагает Пушкину похитить Анну и тайно обвенчаться с ней в ближайшей церкви Успения Пресвятой Богородицы, а сам тут же отправляется искать местного священника. Но тот, словно почувствовав подвох, сослался на то, что в их церкви нет венцов, необходимых для совершения церковного таинства. И что бы вы думали: оставив юного Пушкина и далее ворочаться в постели и вздыхать, Ржевский уезжает к себе домой и через день возвращается с необходимыми для венчания венцами. Оставалось лишь получить согласие самой Анечки. Но тут случился явный конфуз. Юной красавице Анне Полторацкой, а она была на год моложе Пушкина, он показался чрезвычайно несобранным, вертлявым и изнеженным подростком, в отличие от деятельного и более взрослого гусара Ржевского. Пушкин был потрясен случившимся до глубины души, а тут еще и священник пришел, который мог раскрыть перед всеми тайный умысел молодых людей. И друзьям пришлось спешно покинуть Берново... Вскоре отец Анны, опасаясь самой возможности тайных венчаний, привел в дом жениха. Им оказался 52-летний генерал Ермолай Федорович Керн из английского дворянского рода. И юной Анне, которой лишь исполнилось 13 лет, пришлось смириться. Правда, вскоре высший свет увидел самую молодую генеральшу — Анну Керн. Как же складывались дальнейшие отношения Анны и Пушкина? В начале 1819 г. Анна Петровна, уже не Полторацкая, а Керн, будучи в Санкт-Петербурге, в доме у своей тетки Елизаветы Олениной, попросила баснописца и драматурга Ивана Андреевича Крылова привести в их особняк того, чьи стихи уже заполонили собой всю столицу. И Крылов, внемля ее просьбе, привел к ним в дом Пушкина. Анна Петровна Керн не узнала в поэте того влюбленного в нее подростка, с которым встретилась некогда в Берново. Или, будучи замужем, сделала вид, что не узнала. Пушкин, который был ей представлен, принял это как ее нежелание вспоминать ту грустную историю в зимней ночи… Да и сам Пушкин ранее нигде и никогда не упоминал ни о той встрече в рождественскую зиму, ни о первой и глубокой ране, нанесенной тогда его трепетному и чувственному сердцу. Забегая чуть вперед, скажу, что любовь к Анечке — это зело заразное чувство — снова взяла над ним верх, и Пушкин в 1825 г. неожиданно сам приезжает в Берново, где вручает ей лист с текстом стихов, которые теперь известны всему миру. Вот, оказывается, какова сила вечных уз действительно первой любви. Но Пушкин, как мне думается, все же посвятил это трогательное и возвышенное стихотворение той Анечке, что вошла в его сердце вместе со стрелой Амура. Керн была уже совсем другой. Они, правда, после этого встречались еще несколько раз на балах. Иногда Пушкин позволял себе небольшие колкости в ее адрес, но каждый раз после тех нечаянных встреч поэт посвящал К*** новые стихи. Вскоре судьба и самой Керн дала возможность испытать силу настоящей любви, но это тема уже другого рассказа. Замечу лишь, что явно тронутая посвящениями Пушкина Анна Петровна уже в своих воспоминаниях признательно и словно бы за что-то извиняясь назовет Пушкина «гением добра»… Второй раз аналогичное видение ангела «чистой красоты» возникнет у Пушкина при встрече с совсем юной Натальей Гончаровой… И все в его душе взорвется снова. Но об этом чуть позже. И теперь о том, что касается поручика Ржевского. Некоторые исследователи утверждают, что его вообще не было на свете. Ну а как же тогда запись в церковных книгах Успенской церкви о венцах, подаренных там Ржевским, о чем мне рассказал местный священник? Вы спросите, какое отношение имел гусар Ржевский к лицеисту Пушкину? Вот слова из письма Ф. В. Булгарина (литературного критика и агента политического сыска) к В. А. Ушакову: «…и каковым он был прежде в самом деле… Гусары испортили его в лицее…» Думаю, что современнику А. С. Пушкина все же виднее, кто принимал участие в судьбе поэта. И наконец, последнее. Немного измененная история, которая произошла с Пушкиным в ту ночь, значительно позже ляжет в основу его рассказа «Метель». 1818–1819 гг.Не всякого полюбит счастье, Пушкин был выпущен из лицея во втором разряде с чином коллежского секретаря и определен на службу в Коллегию иностранных дел. Однако вскоре Пушкин, сам того не ожидая, знакомится с нечаянно настигшей его ошеломляющей славой. И это притом, что его стихи распространялись пока еще только в рукописных списках, но тематика последних уже явно свидетельствовала о проявлении в молодом поэте духа этакого юношеского бунтарства. И, как следствие, он удостаивается повышенного внимания в обществе: его приглашают на званые обеды, он охотно посещает театр, маскарады, танцует на балах, где дамы выстраиваются в очередь, чтобы пригласить новую знаменитость на мазурку или котильон. И это не считая дружеских пирушек. Все так… А вот другу Дельвигу в то же самое время он напишет: Любовью, дружеством и ленью Пушкин был рад, когда находил время увидеться с Дельвигом, Кюхельбекером или Пущиным, с которыми его, прежде всего, объединяет любовь к литературе. Но в это же самое время, впрочем, как и в детстве, в нем явно просматривается тяга к людям более взрослого поколения. Он становится постоянным посетителем суббот Жуковского, частым гостем в доме Карамзина. Когда он после такой слишком переполненной событиями жизни схватил горячку и отлеживался в постели, чуть ли не с жадностью и сосредоточенным вниманием читал все, что только появляется в свете. Осенью 1819 г. Пушкин неожиданно для всех стреляется с Кюхельбекером (по вызову последнего). С чего бы это? Оказывается, из-за эпиграммы, написанной Пушкиным: За ужином объелся я, Поводом к ее появлению послужил сущий пустяк. Дело в том, что поэт Василий Андреевич Жуковский не пошел куда-то на званый вечер. Когда его спросили почему, Жуковский добродушно ответил, что накануне расстроил себе желудок и почему-то упомянул Кюхельбекера, что, мол, его присутствия там было достаточно… Пушкин тут же откликнулся этим озорным четверостишьем. Когда на дуэли Кюхельбекер промахнулся, то Пушкин не стал стрелять, сказав другу: «Полно дурачиться, милый; пойдем чай пить…» Именно в Петербурге молодой поэт Пушкин всерьез влюбляется в его величество театр и становится его завсегдатаем. Он увлечен игрой ведущих актеров того времени (Яковлева, Семеновой, Сосницкого, Колосовой) и даже пишет серию критических статей «Мои замечания о русском театре». Но более его внимание привлекало искусство бального танца в исполнении Истоминой: Блистательна, полувоздушна, В начале 1820 г. появилось еще одно всеобщее увлечение и форма дружеского общения — это совместные чтения. Читали и обсуждали прочитанное вместе. Вместе и спорили как о прочитанном, так и о мерах правительства, или о театральных новостях, а также обо всем, что могло представлять интерес. Где разговор найду непринужденный, Оставшееся время после работы над стихами и посещениями театра Пушкин посвящает активному участию в дискуссиях литературно-театрального сообщества «Зеленая лампа», открытого под патронатом «Союза благоденствия» (тайное общество декабристов). Члены сообщества обсуждают труды Плутарха, Тита, Ливия и Цицерона… Пушкин обращает внимание на то, что взгляды, вкусы и суждения участников этого сообщества часто расходятся и даже бывают противоположными. Однако же начитанность, либеральность суждения и способность Пушкина легко усваивать господствующий стиль того или иного сообщества позволяют молодому поэту везде чувствовать себя как рыба в воде, оставаясь при этом пытливым наблюдателем. …Я пел на троне добродетель Активисты «Зеленой лампы» даже думают об издании собственного литературного журнала как средства политической публицистики. Это поэту показалось интересным, и Пушкин мгновенно откликнулся серией эпиграмм для будущего журнала, в частности на Аракчеева: Всей России притеснитель, Правда, суровый моралист Николай Тургенев (дипломат и политический деятель) заметит Пушкину, что негоже одной рукой брать, мягко говоря, ни за что жалование и в то же самое время ругать тех, кто тебе его дает. Разговор принял такой резкий поворот, что Пушкин даже вызвал Тургенева на дуэль, но тут же одумался, извинился и взял вызов обратно. Новые друзья (Ф. Глинка, П. Чаадаев, А. Тургенев, П. Мансуров, С. Трубецкой и Я. Толстой), уже понимая, какие события произойдут в России в скором времени, сознательно ограждали Пушкина от лишней информации, считая необходимым любой ценой уберечь сей талант от случайной опасности. Принимая во внимание, что нравственный идеал «Союза благоденствия» был окрашен в тона героического аскетизма, ряду боевых офицеров, закалившихся войной, не нравился праздный образ жизни поэта-баловня, тратившего свои силы на любовные увлечения, обсуждавшиеся в свете, и они даже искренне считали, что Пушкин не только не дозрел для серьезных дел, но и способен на донос, а в ответ на эти сетования, словно бы догадываясь об их существовании, Пушкин напишет: Пока свободою горим, Здесь я должен заметить, что Пушкин сам давно готовил себя к возможным испытаниям. Неуверенный в себе с детства, ленивый юноша-поэт стремился первенствовать во всем. Уже в лицее его занимают вопросы физической ловкости, результаты в беге, в прыжках через стулья, в метании мячика. Позже Пушкин каждое утро начинает с того, что окунается в ванну с холодной водой, активно занимается стрельбой из пистолета, фехтует. Он даже на прогулке не расстается с тяжелой металлической тростью с целью укрепления руки, что необходимо для стрельбы из пистолета. И, как пишут историки, в то время что ни день, то у Пушкина дуэль, которые, слава богу, удавалось уладить, не доводя дела до «поля чести». Причина этих и последующих дуэлей, как мне видится, заключалась в том, что Пушкин пытается достучаться до своих новых друзей из числа военных, хочет добиться их доверия, показывая, что не страшится смерти, а также признаваясь им в том, что видит перед собой высокую цель, что цель сия великодушная и что даже возможная гибель для него будет завидна, если связана с поприщем, на котором человек уже принадлежит истории. Пока же Пушкину нравилось то, что собрания «Зеленой лампы» имели конспиративный характер, где каждый из участников обязан был хранить в тайне все, что происходило на встречах. Они встречались по субботам в доме камер-юнкера Н. В. Всеволожского. Каждый из членов кружка имел кольцо, на котором была вырезана лампа — светильник наподобие древнегреческих — и которое являлось пропуском на эти встречи, которые, как правило, проходили уже далеко за полночь и после посещения театра. Участникам предлагался ужин с бокалом шампанского, во время которого обсуждалась «История государства Российского» Карамзина, стихи, облагороженные высокой целью и связанные с будущим России. На одной из таких встреч Пушкин впервые прочитал друзьям свое новое произведение. Это была ода под названием «Вольность», прозвучавшая там как гром среди ясного неба: И днесь учитесь, о цари: Вот вам и ветреный мальчишка… 1820–1824 гг.В самом начале 1820 г. на свет божий появляется первая поэма-сказка Пушкина — «Руслан и Людмила». Эта волшебная сказка, вдохновленная мотивами русских былин, восхитила Жуковского и была восторженно принята зрителем, возмутив, правда, ряд литературных критиков. Кому-то из них недоставало народности, кого-то возмущало снижение высокого канона или даже смещение приемов поэтического выражения и фольклорной стилистики. Думается, что примирил всех авторитет Карамзина, который, подчеркивая новизну поэмы-сказки, отметил ее живость, легкость, остроумие и вкус, а главное, что все талантливо сметано на «одну и живую» нитку. Вспоминайте… У лукоморья дуб зеленый; Для милых его сердцу красавиц и в часы досуга, как признается сам поэт, он напишет эту свою первую поэтическую сказку, эту изумительную небылицу, ничьих не требуя похвал. К тому же это была довольно удачная попытка некоего творческого поединка Пушкина с романтическими произведениями популярных тогда Байрона и Скотта, полонившими сердца всех русских красавиц. И что любопытно, в этих пробах пера нельзя не заметить и умения усваивать Пушкиным от каждого, даже иноземного образца самое в нем лучшее и, переплавляя в горниле своего ума и сердца, творить уже нечто новое. Эта поэма была воистину невиданной до того времени новинкой, положившей начало целой стихотворной эпохе в истории русской литературы. Правда, сам Александр Сергеевич чуть позже, словно бы давая запоздалый ответ своим критикам, скажет: «Никто не заметил, что она холодна…» И ведь действительно холодна. Но одновременно с этим с критикой Пушкин полностью согласился и при переиздании сказки даже включил в сборник одну из критических статей. * * * В это время по Северной столице поползли слухи о том, что Пушкина по высочайшему секретному повелению… высекли. Думаю, что император был тому чрезвычайно рад… Поступок заведомо подленький, но для него весьма приятный. Честно говоря, не исключаю этого. В те времена такое было очень даже возможно и часто практиковалось. Скорее всего, пороли, как зарвавшегося мальчишку, и более, как говорится, по-отечески и с целью вразумления. Обидно, согласен. После этого у Пушкина, очевидно, и возникла мысль о самоубийстве. Александр сидел дома мрачнее тучи, в свет не выходил и никого не принимал. На помощь неожиданно пришел новый друг Пушкина — Петр Яковлевич Чаадаев. |
||||||||||||||||||||||
