Юридическая Воропанов В.А. Суд и правосудие в провинции Российского государства в XVI – первой половине XVIII в. (на примере областей Поволжья, Урала и Западной Сибири)

Суд и правосудие в провинции Российского государства в XVI – первой половине XVIII в. (на примере областей Поволжья, Урала и Западной Сибири)

Возрастное ограничение: 0+
Жанр: Юридическая
Издательство: Проспект
Дата размещения: 10.08.2016
ISBN: 9785392213870
Язык:
Объем текста: 297 стр.
Формат:
epub

Оглавление

Введение

Глава первая. Cудебно-правовая политика верховной власти в провинции в XVI–XVII вв.

Глава вторая. Судебно-правовые реформы Петра I

Глава третья. Судебно-правовые реформы преемников Петра Великого

Заключение



Для бесплатного чтения доступна только часть главы! Для чтения полной версии необходимо приобрести книгу



Глава третья.
Судебно-правовые реформы преемников Петра Великого


Во второй четверти XVIII в. верховная власть продолжила процессы государственного строительства, инициированные Петром Великим. Вмешательство государства в сферу вероисповедания, направленное на ускорение интеграции этнотерриториальных групп подданных и расширение правового поля империи, усилилось в условиях очередной войны с Турцией и Крымским ханством (1735–1739 гг.). Указ от 26 февраля 1735 г. учредил в Казани, Елабуге, Свияжске и Царевококшайске школы для детей неофитов, готовившие священнослужителей и проповедников. Низкие темпы христианизации побудили правительство увеличить расходы на миссионерские нужды и обеспечить работу Новокрещенской конторы, преобразованной из специальной Комиссии, поддержкой местных органов власти. Тогда же именной указ от 19 сентября 1737 г. распространил на служилых (лашманных) татар участие в исполнении рекрутской повинности наряду с ясачными «иноверцами».


В 1742 г. по инициативе иерархов Грузинской православной церкви — настоятеля Московского Знаменского монастыря архимандрита Николая и архиепископа Циркано-Самобельского Иосифа — началась миссионерская деятельность Русской православной церкви среди народов Северного Кавказа. Состав Осетинской духовной комиссии, учрежденной в ноябре 1744 г., включал 21 духовное лицо. В начале 1750-х гг. ее деятельность охватила весь край, прямо способствуя укреплению политического влияния России.


Указы 1740-х гг. развили систему мер материального поощрения и определили способы удержания людей в повиновении Церкви, ускорив религиозную унификацию населения. Крестившиеся представители привилегированных сословий вознаграждались дворянским статусом, иные лица освобождались от рекрутской и лашманной повинности, от кабальных обязательств и власти помещиков-мусульман, наделялись льготами в налогообложении, наконец, в соответствии с христианским мировоззрением — от уголовного преследования в случае совершения мелких правонарушений. Законодатель сохранил общую ответственность за совершение тяжких преступлений.


Утверждая эксклюзивный характер миссионерской деятельности, последовательно отрицая насильственную христианизацию, верховная власть стремилась существенно ослабить влияние всех конкурирующих религиозных организаций. Указ от 8 мая 1730 г. подтвердил подсудность дел о совращении в раскол, смягчив меру наказания виновным («…таковаго, по жестоком в гражданском суде наказании, посылать в галерныя работы вечно, а движимое и недвижимое имение отбирать в казну»). Совместным указом от 13 мая 1745 г. Сенат и Синод подтвердили специфический статус старообрядцев и способы контроля над их жизнью, закрепив за ними негативное наименование («…чтоб раскольники во Всероссийском государстве… староверцами и скитскими общежителями и пустынножителями (яко весьма неправильно) не писались, а где нужда востребует, именовались бы и писались одним званием раскольниками») и обязанность носить установленную форму одежды («…ходили б они раскольники в таком платье, какое им носить указано»). В свою очередь, ограничения распространялись на иные конфессии: в январе 1742 г. монарх оставил российским армянам одну каменную церковь в Астрахани, повелев «упразднить» все иные культовые места диаспоры.


Указ Сената от 19 ноября 1742 г. предписал сломать в Астраханской, Воронежской, Казанской и Сибирской губерниях мечети, выстроенные вопреки ранее сделанным запретам, а также существовавшие в местах смешанного проживания христиан и мусульман. Губернаторам и воеводам Сенат напомнил о пункте 19 Инструкции 1728 г., требовавшем предотвращать склонение населения в ислам и грозившем виновным лишением жизни.


На Южном Урале, являвшемся глубокой периферией миссионерской деятельности, реализация религиозной политики имела специфические последствия. Именной указ в отношении башкир от 11 февраля 1736 г. постановил «без указов мечетей и школ вновь не строить», однако Сенат исключил Уфимскую провинцию, коренное население которой состояло «под особливыми указами», из сферы действия закона от 19 ноября 1742 г.


На жалобу служилых татар Казанской губернии Сенат ответил указом от 22 июня 1744 г., оценив произвольное разрушение мечетей как бессмысленное «оскорбление» мусульман, дававшее повод к притеснению христиан за пределами России, и напомнив о значении религиозных обрядов в случаях приведения инаковерующих подданных к присяге. Указ ограничил право строительства мечетей однородными селениями с числом жителей от 200 душ мужского пола или с припиской при необходимости к ним верующих, проживавших в округе. Предостерегая мусульман от противодействия проповедникам, а также сообщественникам, пожелавшим креститься, Сенат повелел «также и их татар, к обращению в веру греческаго исповедания как духовным, так и светским персонам в неволю никакого принуждения и озлобления отнюдь не чинить же». В свою очередь прошения армянской диаспоры о достройке храмов национальной церкви получили отказ в мае 1745 г.


В указе от 8 октября 1747 г. Сенат удовлетворил просьбу мусульман Западной Сибири («татар и бухарцов»), распорядившись выстроить мечети в полуверсте от Тобольска, Тюмени, Тары и Томска, а также рассмотреть духовные потребности сельских жителей, удаленных от центров религиозной жизни. Указом от 1 сентября 1748 г. Сенат распорядился о дополнительном финансировании миссионерской деятельности в Западной Сибири. В 1767 г. сибирские торговые иммигранты пожаловались верховной власти на исполнение указа от 24 июля 1744 г.: «…мечети… в городах вовсе, а в деревнях болшия две доли разломано, а осталось разве четвертая часть».


Унификация обязанностей этносоциальных групп усилилась: с 1735 г. с лашманных татар взимались рекруты и подушная подать, а также «конские и мушные деньги». В то же время именной указ от 28 сентября 1743 г. санкционировал обеспечение фискальных интересов в Казанской губернии дискриминацией прав нехристиан по опыту исламских государств. В случае проживания в поселении инаковерующего меньшинства («буде иноверцы с малым числом дворов будут оставаться на прежних своих жилищах») указ впредь предусматривал их переселение. Спустя несколько лет Сенат удовлетворил просьбу мусульман Воронежской и Нижегородской губерний о прекращении дополнительного сбора налогов, но указом от 11 марта 1747 г. отклонил прошение служилых и ясачных татар Свияжской провинции, подтвердив порядок взимания недоимок со всех нехристиан Казанской губернии («не разделяя магометанскаго закона татар от мордвы и прочих иноверцев»).


Политика верховной власти в религиозной сфере не только повлекла формирование новой культурной идентичности среди части татар, но и стимулировала исламизацию тюркоязычного и иного населения России — в Поволжье, на Урале, в Западной Сибири, превратив религию в этноформирующий фактор и этнодифференцирующий признак.


В 1755 г. сопротивление мусульман проявилось в религиозной мотивации причин социальных волнений в Уфимской провинции, вдохновлявшихся муллой А. Але-Алиевым (Батыршой). Признавая бесплодность и опасность фискального давления, верховная власть перешла к смягчению политики в отношении инаковерующих: указами 1755–1760 гг. Сенат ликвидировал задолженности нехристиан по налогам, освободил их от поставки рекрут за новокрещенных и ограничил отсрочку от рекрутской повинности ревизией населения 1743–1747 гг.; из смешанных деревень впредь следовало переселять христиан, насчитывавших менее десятой части жителей, создавая нормальные условия для религиозной жизни мусульман. Указом от 19 ноября 1756 г. Сенат закрепил за представителями общины торговых иммигрантов из Средней Азии, проживавших среди западносибирских татар, право держать в зависимости людей, выкупленных ими у казахов, исключительно мусульманского вероисповедания. В случае крещения купленного человека следовало передать в собственность лицу, наделенному правом владеть дворовыми людьми. Нарушение правил регистрации сделок и прав владения в органах местной администрации влекло их освобождение от зависимости. В то же время татарская знать сумела сохранить в крепостной зависимости часть крестьян православного вероисповедания вплоть до проведения генерального межевания.


С прекращением активной христианизации и давления со стороны государства влияние как мусульманского, так и буддийского духовенства восстановилось, вызвав естественный отток среди новокрещенных «иноверцев». Прагматизм государственного управления побуждал местную администрацию следовать укоренившемуся принципу веротерпимости, ставя под сомнение исключительность православного миссионерства и требование разделения крещеного и иноверного населения. Так, после возобновления компактного проживания служилой группы крещеных татар, включенной в качестве этносословного разряда в состав Оренбургского казачьего войска, Нагайбакская крепость и ее окрестности стали районом смешанного проживания христиан и мусульман — казаков и прочих сельских обывателей. Схожим образом крещеные калмыки в России преимущественно оставались ламаистами.


Наконец, важно вспомнить, что указ от 5 марта 1741 г., выданный Иркутской губернской канцелярией, легитимировал буддизм в качестве одной из государственных религий. Стремясь вывести бурятское духовенство из-под прямого влияния религиозных центров, находившихся в Монголии, Тибете и Китае, Коллегия иностранных дел узаконила деятельность в Российской империи 11 дацанов (монастырей), а также 150 лам и хувараков (священнослужителей и монахов), санкционировав центр новой религиозной общины в Западном Забайкалье (в Цонгольском дацане). Духовенство ответило объявлением русской императрицы одним из воплощений Белой Тары (монг. Цагаан Дара-эхэ) — наиболее почитаемой богини ламаистского пантеона.


Статусы высших и центральных органов управления, включая полномочия в сфере осуществления правосудия, развитие их внутренней организации и правового регулирования деятельности оставались в полной зависимости от политической конъюнктуры. В 1726–1730 гг. Сенат пользовался званием «Высокого» и подчинялся указам Верховного тайного совета. Именной указ из Верховного тайного совета от 5 января 1728 г. существенно ограничил полномочия Сената по рассмотрению уголовных дел («О утверждении Сенату приговоров по маловажным винам, и о представлении в Верховный Тайный Совет дел, по важным уголовным преступлениям»). Возобновив действие законодательства Петра I о Сенате манифестом от 4 марта 1730 г., Анна Иоанновна вновь наделила высшей властью Кабинет министров, учрежденный 10 ноября 1731 г. Именной указ от 1 июня 1730 г. предписал разделить канцелярию Сената на профилирующие департаменты, поручив четвертому вести судебное делопроизводство («О юстиции и челобитческих делах»), «высочайшая резолюция» уже от 14 декабря 1731 г. разделила высший государственный орган на две части — Московскую и Санкт-Петербургскую. Регламент Ревизион-коллегии, вновь утвержденный 7 мая 1733 г., подтвердил отнесение к компетенции Сената дел о нарушении финансового законодательства.


Для оценки реального статуса Сената примечательным является именной указ от 29 ноября 1736 г. об учреждении временного Вышнего суда для разбирательства наследственного спора лейб-гвардии поручика князя К. Кантемира, председательство в котором монарх оставил за собой.


В именном указе от 12 декабря 1741 г. Елизавета Петровна крайне отрицательно оценила последствия подчинения Сената Верховному тайному совету и Кабинету министров («…от чего произошло многое упущение дел государственных внутренних всякаго звания; а правосудие уже и весьма в слабость пришло»), восстановив его в качестве высшего государственного органа и суда высшей инстанции. Именной указ от 5 октября 1756 г. предусматривал обмен Сената с Конференцией при высочайшем дворе равными документами — «экстрактами». Указом от 17 марта 1744 г. Сенат обязал местные суды представлять на его утверждение приговоры подсудимых к высшей мере наказания — «смертной казни или политической смерти». Нарушать инстанционный порядок, установленный законодателем, запрещалось.


В марте 1726 г. Сенат настоял на передаче в Раскольническую контору документов о сборе двойных налогов, в апреле разрешил перевести И. Топильского в связи с упразднением Святейшим Синодом Розыскной раскольнических дел канцелярии с должности ее судьи на должность асессора в Московскую синодальную канцелярию. «Резолюцией» от 25 мая 1739 г. Кабинет министров расширил штат Раскольнической конторы в целях успешного осуществления производств по делам, связанным с реализацией ее функций, увеличив число канцелярских («приказных») служителей с 5 до 8, солдат — с 4 до 8. Указом от 18 октября 1742 г. Сенат подтвердил полномочия Конторы, сократив ее руководство до одного чиновника, и санкционировав аппарат в составе секретаря, 2 канцеляристов, 3 копиистов, сторожа и 4 солдат.


Указом от 24 февраля 1727 г. Екатерина I зафиксировала особые требования к отбору лиц на должности в Юстиц-коллегии («…чтоб во оной были люди добрые, и как в российских, так и в лифляндских и прочих правах искусны»). Именной указ из Верховного тайного совета от 29 августа передал в ее подсудность дела («судныя и розыскныя») с участием офицеров и солдат гвардии в связи с их постоянным размещением в Санкт-Петербурге. Юстиц-коллегия продолжала работу в обеих столицах: с 1732 г. в Санкт-Петербурге находились президент, вице-президент, 2 советника и «немецкие члены», в Москве в составе Юстиц-конторы — второй вице-президент и 2 асессора.


В 1727 г. монарх предложил подготовить законопроект о мерах для ускорения производств по делам о недвижимой собственности с возможным сокращением функций Вотчинной коллегии в пользу губернаторов с учетом опыта работы дореформенных приказов: Поместного, Казанского дворца, княжества Смоленского. В 1728 г. Вотчинную коллегию перевели в Москву, в 1736 г. в столице была учреждена Вотчинная контора с передачей ей дел «о дачах в Ингерманландии», производившихся в Юстиц-коллегии как суде первой инстанции, и припиской в ее ведение Новгородской губернии. В целях дальнейшего упрощения процессуальных процедур «резолюцией» от 11 мая 1740 г. Кабинет министров присоединил к Вотчинной коллегии Крепостную контору в составе одного члена, секретаря, надсмотрщиков и писцов.


Законодатель обновлял процессуальные требования, как, например, в именном указе от 30 июля 1730 г. «О докладывании в Сенате апелляционных дел в подлинных экстрактах, учиненных в Коллегиях и о недопущении тяжущихся снова к рукоприкладству» или указах Сената от 14 августа 1735 г. и 12 мая 1749 г. «О представлении дел в Сенат из Коллегий и Канцелярий со всеми нужными справками с мнением присудствующих членов» и «О докладывании Сенату из Коллегий и Канцелярий дел по жалобам на неправыя решения, в отсутствие челобитчиков, если они хождения иметь не будут». Указом от 18 сентября 1727 г. Сенат предписал Юстиц-коллегии самостоятельно завершать производства, не возвращая дел губернаторам. В целях поддержания условий, обеспечивавших соблюдение сроков производств, Сенат восполнял нехватку судей в Юстиц-коллегии. В связи с накоплением дел именным указом от 29 января 1762 г. монарх учредил в Сенате «особый апелляционный» департамент, в Юстиц и Вотчинной коллегиях — по три с предписанием «правление в оных департаментах дел расписать по губерниям». В Сенат и Коллегии из департаментов следовало передавать дела, трудные для разрешения («…когда ж оным департаментам из положенных на них дел чего-либо, за каким сомнительством, решить будет собою не можно, с такими делами приходить в полное собрание для общаго тех дел разсмотрения и решения»).


Преемники Петра I осуществили вынужденную ревизию итогов административных и судебных реформ, проводимых с конца 1710-х гг. Указом от 22 сентября 1725 г. Сенат разрешил Герольдмейстеру самостоятельно подбирать и назначать лиц на должность судебного комиссара. Именной указ от 15 июля 1726 г. подверг сомнению эффективность данного института и восстановил городовых воевод («для всяких судных и розыскных дел, в каком бы иску ни было»). Решения провинциальных и городовых воевод следовало обжаловать в надворных судах и провинциальных канцеляриях.


Примечательно, что итогом вышеупомянутой переписки Сената с князем М. В. Долгоруковым стал указ от 21 февраля 1727 г., подтвердивший действие именного указа о судоустройстве от 4 апреля 1722 г. на территории Сибирской губернии, отменив, таким образом, инициативу Тобольского надворного суда по индивидуализации структуры и расширению полномочий судебных комиссаров, обусловленную крупными размерами дистриктов (уездов), и назначивший на основании указа от 7 августа 1722 г. главу местной администрации президентом гофгерихта. При этом назначения судебных комиссаров в Березов и Пелым, наиболее удаленные от Тобольска, прекратились («для того, что в тех городах обретаются одни ясачные иноверцы»).


Снижая налоговое бремя и бюджетные расходы за счет сокращения государственного аппарата, именным указом от 24 февраля 1727 г. Екатерина I среди многих органов упразднила надворные суды, возложив обязанности по осуществлению правосудия в полном объеме («всю расправу и суд») на губернаторов и воевод. В подсудность органов общей местной администрации были переданы жители церковных земель («…понеже тако не безъизвестно есть, что синодскаго ведомства как от управителей вотчин их, так и от крестьян чинятся светским многия обиды в происходящих между ими в земляных и в прочих ссорах, а губернаторам и воеводам оные судом как было прежде ныне не ведомы»). Указом от 29 августа Петр II передал губернаторам разбирательство жалоб и исков к военнослужащим гвардии, временно находившимся в провинции, от 31 декабря — поручил им разбирательство дел по обвинениям, влекшим для подсудимых высшую меру наказания. В качестве суда первой инстанции для населения столицы и Ингерманландского уезда император учредил должности воеводы и двух его товарищей.


Указами от 13 декабря 1725 г. Сенат подтвердил самостоятельность магистратов в отношении губернаторов и воевод, предписав им ссылаться «промемориями», а также подсудность городовым судам крепостных людей, принадлежавших купцам. 15 июля 1726 г. Сенат упразднил московскую Контору Главного Магистрата («понеже там для управления дел имеется Московский магистрат в довольных персонах»). Наконец, именной указ от 24 февраля 1727 г. включил магистраты в единую систему органов административной юстиции и подчинил их начальникам губерний и провинций. 18 августа Верховный тайный совет распорядился преобразовать Главный магистрат в местный судебный орган — ратушу. Следом Сенат переименовал все магистраты в ратуши. Ежегодные перевыборы их членов оказались оптимальным решением: в 1731 г. был введен 3-летний срок исполнения должностей в ратуше, в 1739 г. восстановлен прежний порядок обновления состава коллегий.


Органы общественного управления оставались главным противовесом воеводской администрации и эффективным средством контроля за их деятельностью: указом от 5 ноября 1729 г. Сенат не только предписал возбудить уголовное дело против елатомского воеводы Ермолова на основании «доношения» ратуши и челобитной, подписанной земским старостой посада и обывателями («с товарищи 19 человек»), но и удовлетворил их просьбу о приписке к Шацкой провинции («для того, что в Елатьме служилых людей и разночинцов, также и уезду ничего не имеется, токмо одни посадские»).


К 1728 г. в России было установлено судоустройство, соответствовавшее структуре органов местной администрации. «Наказ губернаторам и воеводам и их товарищам, по которому они должны поступать» от 12 сентября 1728 г. утвердил иерархию и подробно регламентировал обязанности ответственных лиц. Начальник губернии выступал апелляционной и ревизионной инстанцией по отношению к воеводам и ратушам, воеводы — по отношению к ратушам. Тяжкие преступления (убийства и хищения) находились в исключительной юрисдикции губернатора и воевод. Губернатор утверждал решения воевод о назначении подсудимым высшей меры наказания или ссылки на галеры. В подсудности органов общей администрации находились дворцовые и синодальные должностные лица и крестьяне. Если жители дворцовых вотчин и поместий приводились в суд общей подсудности в случаях совершения тяжких преступлений или конфликтов и споров с представителями других категорий населения («с посторонними»), то церковных — по всем делам («в судах и розъискных делах»). Наказ предписал восстановить разделение занятий между канцелярскими работниками, выделив «судные и розыскные дела» подобно повытьям в приказных палатах и избах. Законодатель обязал провинциальных воевод осуществлять непосредственный надзор за деятельностью воевод, размещенных в городах, наиболее удаленных от губернского центра, городовых воевод — за деятельностью пригородовых воевод. Жалобы («челобитные») на противоправные действия губернатора следовало подавать в Сенат, на действия воеводы — губернатору, бургомистра — губернатору или воеводе. Указ от 28 июля 1731 г. предупредил об уголовной ответственности дворцовых управителей, помещиков, помещичьих и церковных приказчиков и старост, а также подведомственных им крестьян за применение насилия в случаях межевых споров («чтоб ссор и драк между собою отнюдь не чинили»). Производства по делам, подсудным Вотчинной коллегии и ее Конторе, в губернских и воеводских канцеляриях велось на основании их указов. В соответствии с именным указом от 20 марта 1730 г. воевод следовало сменять через 2 года. Продление службы зависело от результатов оценки их деятельности в Сенате.


Упразднение надворных судов повлекло перегруженность делами губернских канцелярий. В Московской губернской канцелярии уже к 1730 г. скопилось свыше 20 тысяч дел, что побудило Сенат исходатайствовать учреждение в Москве особых местных судов — Судного и Сыскного приказов; аппарат Юстиц-коллегии был разделен на равные части с целью усиления ее Конторы в Санкт-Петербурге. В 1735 г. по представлению Юстиц-коллегии в Санкт-Петербурге была образована схожая с Сыскным приказом Контора. Указ от 29 января 1762 г. предусматривал создание в Судном приказе трех департаментов, наделенных территориальной подсудностью.


В связи с заменой смертной казни членовредительством и клеймением в указе от 25 мая 1753 г. законодатель разъяснил различие тяжких преступлений, когда наказание следовало назначать без участия Сената: «…которые явятся в воровствах и разбоях». Указом от 30 сентября 1754 г. Сенат расширил компетенцию начальника губернии правом приводить в исполнение наказания подсудимым в виде «натуральной и политической смерти» («…дабы оные за долговременным присылаемых об них экстрактов разсмотрением наказания не избывали, и из ссылки побегов чинить, и за непостановлением на них знаков, укрываясь, в такия ж воровства вступать не дерзали»).


Попытку разработать проект реформы судебной системы Сенат предпринял в 1744 г. на основании указа от 12 декабря 1741 г., предусматривавшего ревизию законодательства и восстановление силы нормативных правовых актов Петра Великого («все его величества указы и регламенты наикрепчайше содержать»), предложив монарху повысить статус губернаторов, сделав их подотчетными исключительно Сенату, учредить надворные суды во главе с губернаторами, в частности преобразовав Судный и Сыскной приказы в две экспедиции Московского надворного суда, воссоздать провинциальные и городовые суды в лице обер-ландрихтеров и ландрихтеров, а также командировать в населенные пункты, удаленные от уездных центров более чем на 200 верст, судебных комиссаров. Редакция проекта реформы затянулась и завершения не получила. Новую тенденцию законотворческой мысли зафиксировали разработчики проекта Уложения, представленного в Сенат в 1755 г. и предусматривавшего в первой части «О суде» назначение на должности помощников губернаторов и воевод лиц, избранных дворянским сословием. Для представительства интересов городских сословий при осуществлении правосудия по уголовным делам в губернские, провинциальные и городовые канцелярии следовало командировать специального члена местного магистрата.


При этом важно отметить, что верховной власти, несмотря на ее усилия по оздоровлению фискальной системы, не удалось устранить дефицит имперского «бюджета» и изменить практику материального обеспечения государственных служащих. В получении жалованья сохранялись преимущества офицерского состава, государственные гражданские служащие довольствовались из «доимочных денег», собранных с населения. Признавая малопродуктивным ограничиваться угрозой репрессий за ненадлежащее исполнение служебных обязанностей, указом от 15 декабря 1749 г. Сенат распорядился в виде исключения начать выплату жалованья секретарям и канцелярским служителям Сыскного приказа («…хотя по указу, состоявшемуся в бывшем Верховном тайном совете 1726 года маия 23 дня, приказным служителям, обретающимся в Юстиц и Вотчинной коллегиях, також надворных судов и магистратским, жалованья давать не велено, а довольствоваться им от дел, по прежнему обыкновению, с челобитчиков, кто что даст по своей воле»), что подтвердил именной указ от 29 марта 1753 г. («…чтоб они будучи при таких делах, где одни розыски производятся, могли себя содержать без всяких пристрастей»).


На подсудность воевод продолжали влиять особенности состава местного населения: полномочия по осуществлению правосудия передавались в целях повышения эффективности местного управления и успешной реализации государственной политики. Так, указом от 18 августа 1729 г. Сенат удовлетворил прошение ряда мордовских общин об их включении в юрисдикцию суда общей подсудности: «…по челобитью Саранскаго уезда Темниковской приписи разных мордовских деревень старост, о неведении их определенному из Казанской губернской канцелярии судье, бывшему Саратовской соляной продажи секретарю Якову Дмитриеву, а о бытии им в ведомстве в воеводской канцелярии, дабы им не было напрасных убытков. Приказали: быть им в ведомстве по прежнему в воеводской канцелярии, а особливому судье у них не быть». В свою очередь ложное обвинение начальника Казанской адмиралтейской конторы капитан-командора И. Козлова в злоупотреблениях властью ускорило передачу служилых (лашманных) татар Воронежской, Казанской, Нижегородской губерний и Симбирского уезда в подсудность судов губернаторов и воевод в соответствии с именным указом от 6 июня 1731 г. В 1755 г. специальная подсудность в отношении служилых татар была восстановлена, однако уже в 1756 г. все дела с участием представителей иных сословий были возвращены в подсудность губернских и воеводских канцелярий.


Казанская адмиралтейская контора заявила о невозможности полноценно исполнить предписание Сената о командировании в губернские и воеводские канцелярии «депутатов» в целях защиты прав служилых татар из-за объективной нехватки обер-офицеров. В 1761 г. служилые татары отклонили предложение Сената самостоятельно финансировать расходы на содержание судебных представителей, настаивая на защите своих прав.


В то же время в связи с проведением реформы управления белгородскими и воронежскими однодворцами в 1756 г. законодатель учредил очередную подсистему местных судебных органов в лице «городовых и сельских управителей», подотчетных исключительно губернаторам. В подсудности управителей, разбиравших ограниченный круг дел («кроме татиных, разбойных и убийственных»), находились как однодворцы, так и зависимые от них крестьяне — «половники». О результативности принятых решений свидетельствуют указы Сената от 6 июля 1761 г. и 19 апреля 1762 г., удовлетворившие жалобы однодворцев отдельных населенных пунктов (городов Чернавска, Землянска, Трубчевска, Доброго и села Калинина, Орла и Орловского уезда) на управителей и возвратившие их в судебную зависимость от воевод.


Наконец, формирование слоя неофитов повлекло установление их судебной автономии как дополнительной привилегии, позволявшей, по мнению законодателя, обеспечить их успешную адаптацию в лоно церкви без негативных материальных последствий («Понеже без того миновать невозможно, чтоб в их таком особом поселении суда не учредить, а напротиву того, ежели при первом случае русских людей определить, то от них могут чинены быть обиды и неудовольствия, чего ради у других о поселении в том месте отъимется охота»). В подсудности воевод были оставлены крупные преступления. Мелкие дела следовало разбирать представителям общины, наиболее способным к исполнению служебных обязанностей и владевшим русским языком («…между… ими суд и расправу в их партикулярных делах, кроме вышепоказанных важных дел… чинить выборным из них же новокрещеным знатным и достойным людям, которые поумнее», «кои бы были посмысленее и знающих русский язык довольно»). Судьи снабжались инструкциями («…на таком же основании, как в таможнях между купцов в их купеческих делах на словах суд производить повелено, чтоб они во учинившихся между их братьею новокрещенными ссорах разбирали на словах»). Лицу, недовольному решением низшего суда, следовало обратиться с исковым заявлением в письменной форме («бить челом на письме») в губернскую или воеводскую канцелярию.


Для помощи надворному советнику Б. И. Ярцеву, бывшему свияжскому воеводе, назначенному в 1742 г. организовать переселения новокрещенных и избравшему для постоянного пребывания Воронежскую губернию, в Казанскую и Нижегородскую губернии были назначены по офицеру с правозащитными функциями («…означенным определенным офицерам надлежит новокрещеным охранение чинить как от русских, так и от некрещеных, паче же и от канцелярий, чтоб обид и разорения им не происходило, и подвод, как ныне находится, без подорожных и платежа прогонов, конских кормов и съестных припасов безденежно у новокрещеных не брали, и в канцелярии губернския и провинциальныя и воеводския, по маловажным делам в ссорах, долгах и других тому подобных, кроме смертных убийств, разбоев и татиных дел, их новокрещеных судами не обязывали», «невинных определенным к новокрещенским делам офицерам защищать и оборонять, и до разорения и обид и притеснения отнюдь не допущать и стараться, чтоб такия дела решены были без дальних волокит и в том им крепкое смотрение иметь»).



Суд и правосудие в провинции Российского государства в XVI – первой половине XVIII в. (на примере областей Поволжья, Урала и Западной Сибири)

В монографии анализируются процессы формирования, становления и развития местных систем правосудия в России. Исследование выполнено на основе разноплановых источников: нормативных правовых актов, материалов делопроизводства, ранее опубликованных и извлеченных из архивохранилищ государственных архивов, источников личного происхождения.<br /> Книга адресована ученым, преподавателям, аспирантам, студентам и всем, кто интересуется вопросами истории России.

179
Юридическая Воропанов В.А. Суд и правосудие в провинции Российского государства в XVI – первой половине XVIII в. (на примере областей Поволжья, Урала и Западной Сибири)

Юридическая Воропанов В.А. Суд и правосудие в провинции Российского государства в XVI – первой половине XVIII в. (на примере областей Поволжья, Урала и Западной Сибири)

Юридическая Воропанов В.А. Суд и правосудие в провинции Российского государства в XVI – первой половине XVIII в. (на примере областей Поволжья, Урала и Западной Сибири)

В монографии анализируются процессы формирования, становления и развития местных систем правосудия в России. Исследование выполнено на основе разноплановых источников: нормативных правовых актов, материалов делопроизводства, ранее опубликованных и извлеченных из архивохранилищ государственных архивов, источников личного происхождения.<br /> Книга адресована ученым, преподавателям, аспирантам, студентам и всем, кто интересуется вопросами истории России.