|
|
ОглавлениеНужен ли такой предмет ребенку? Почему не история всех религий? Воспитание или только информирование? Псевдоцель курса: толерантность «Основы православной культуры» как лекарство от экстремизма Трудности, без которых можно было обойтись Для бесплатного чтения доступна только часть главы! Для чтения полной версии необходимо приобрести книгуОтветы на вопросы— В российской Конституции сказано, что Россия — светское государство со свободой вероисповедания, и никакая религия не может устанавливаться в качестве государственной или обязательной? И вдруг — религиозное обучение в государственной школе… — Поскольку это предмет до некоторой степени обязательный, то его высокий статус определяет его содержание. Так как школа остается светской, и государство не может навязывать никакие религиозные убеждения через школу, то в обязательной части ее программы могут быть только светские предметы. Вот и «Основы православной культуры» станут не «религиозным обучением», а светским предметом. Светскость заключается в том, что а) предмет финансируется не религиозными организациями; б) реализацию и контроль над реализацией ведет Министерство образования, а не Церковь; в) преподается он светскими преподавателями, за подготовку которых отвечает Министерство образования; г) он не ставит своей целью подготовку кадров священнослужителей или вербовку новых прихожан; д) на этих уроках не может быть религиозной пропаганды. В сумме это означает, что в трехсоставной формуле «Основы православной культуры» (ОПК) акцент перемещается со второго слова на третье. — Принудительное насаждение православной культуры повсюду, а школа — это принудиловка, приведет к девальвации нашей веры и к формальному отношению к православию. — Но мы говорим о девятилетних мальцах. У них еще нет отчуждения от школы. Напротив, этот возраст еще готов просто воспринимать. — По себе знаю, что главная проблема в русских семьях как раз состоит в том, что существует страх, что если научить ребенка креститься, молиться, то он сразу же уйдет в монастырь. Отсюда легко внушить идею, что светская культура — сын юрист, программист, экономист, дальше будут дети, внуки, а ОПК — сын монах без права переписки. Что делать с этой проблемой? — Посмотреть новости по телевидению, где вы увидите православного президента, православного премьера, увидите встречу Патриарха с клубом православных меценатов и предпринимателей, а также православных спортивных чемпионов. — Как Вы думаете, почему Вас благословили этот учебник писать? Почему авторский, а не коллектива? Как Вы учитываете опыт преподавания ОПК по стране и другие уже использовавшиеся методики в учебнике? — Проект сам по себе ставит нас в необычные условия. Во-первых, курс всего лишь на 30 уроков. Во-вторых, разговор мы начинаем с нуля, но с 4-го класса. Все существующие программы предполагают, что с нуля начинаются беседы с первоклассником. Понятно, что в 4-й класс нельзя идти с учебником для 1-го класса. Кроме того, наш проект предполагает, что шансов на продолжение этого разговора в более поздних классах мы можем не получить. В-третьих, мы обращаемся к невоцерковленным детям из скорее всего малоцерковных семей. В-четвертых, говорить о вере Церкви будут невоцерковленные педагоги. Как правило, у этих педагогов нет ни личной мотивации для доброго рассказа о православии, ни историко-культурного багажа для пусть и отстраненного, но понимающего рассказа о нем. И готовят их к преподаванию не священники и не богословы, а такие же, как и они, педагоги. В этих условиях Патриарх счел неуместной перелицовку былых и пухлых Законов Божиих. Он решил, что нужно именно современное публицистическое перо. Поскольку было понятно, что обращаться надо не в интонации проповеди, то Патриарх поручил этот труд именно миссионеру. Ведь миссионер это тот, кто обращается к тем людям, которые заведомо с ним не согласны и поэтому не готовы просто внимать «назиданиям». Перед ними надо объясняться. В 2006 г. в своей книжке об «Основах православной культуры» я признавался, что вряд ли способен сам написать учебник по этому предмету. Но три года спустя я все-таки сел за его написание. Зная, что это мне не по силам, что это не мое, что я этого не умею. Через это «не-могу-не-умею-не-хочу» пришлось переступить из-за одной телевизионной картинки крупным планом. Эта та секунда, когда митрополиту Кириллу было объявлено решение Поместного Собора. Его спросили «Приемлеши ли избрание?» И вот эта секунда до его ответа… На лице избранного патриарха не было ни тени торжества или радости. Это было лицо человека, собравшегося покончить жизнь самоубийством. Предельная решимость, почти отчаянная. Человек отчетливо понимал, что его приглашают на Голгофу, причем отнюдь не на экскурсию. Было видно, что этот человек зачеркивает все личное и готов всецело раствориться в том служении, которое на него возлагает Церковь... Человек, который столь безжалостен по отношению к себе, имеет право возлагать трудные послушания на других. И потому, когда от Патриарха Кирилла приходят ко мне те или иные предложения, я не чувствую себя в силах их отклонять. Раз Патриархом дается послушание — значит, самому придется подрастать до той меры, которую оно задает. Ведь любые мои затруднения по сравнению с его трудностями просто ничтожны. Патриарх сказал мне «надо» в конце марта 2009 г. Я решил, что в сентябре устроюсь на работу в какую-нибудь школу рядом с домом. Буду общаться с детишками, вчитываться в другие учебники, копить материал. И при этом искать специалистов, с которыми я был бы созвучен... Но уже в августе Святейший Патриарх сказал: учебник должен быть новый и уже в текущем году. Ибо какой смысл обкатывать в эксперименте то, что дальше не пойдет? Поначалу я надеялся избежать авторского труда — в конце концов, Патриарх пригласил меня быть председателем редакционной коллегии, а не автором. Ну разве ж можно за полгода написать новый учебник? Поэтому я предполагал, что в этот эксперимент мы войдем с какими-то старыми учебниками, пусть и подновленными. Эксперимент будет тихо-мирно себе идти, а в это время я буду присматриваться к разным педагогам, к авторским курсам, разрабатывать с ними методику, концепцию и так далее, а вот годика через три можно будет выпустить новый учебник. Но эти надежды рухнули: слишком уж специфическими оказались условия. Именно эта идея медленной эволюции оказалась большей утопией, нежели та, что предполагала мгновенный и рискованный прорыв. Вот, например, наработанный курс Людмилы Шевченко, — я о нем много добрых слов слышал и слышу. Этот курс рассчитан на десятилетнее погружение ребенка в мир православия. Дети из года в год вживаются в мир православной культуры… Но встала задача — от эпического педагогического полотна перейти к миниатюре. В литературе мастер многотомных романов может оказаться беспомощным в жанре новеллы. Художник может писать потрясающие многометровые панорамы, но оказаться безруким, когда речь зайдет о миниатюре. Это очень разные жанры. Один педагог из Смоленской епархии сказала Шевченко: «Людмила Леонидовна, у вас замечательный учебник, но, понимаете, вы попробовали дуб уместить в желудь. Так не бывает». Нечто подобное произошло и здесь. Я исходил и до сих пор исхожу из недоверия к себе. Я не школьный педагог. Когда я прохожу мимо ближайшей школы, каждый раз тяжко вздыхаю — почему я, автор учебника, не там… Двадцать лет моей жизни — это МГУ, а не школа. И именно это знание о моей немощи помогло… Иногда бывает лучше начать с нуля. Одной из причин послевоенного экономического взлета Германии было то, что американские бомбардировщики сравняли с землей все их заводы и предприятия, а Советский Союз в порядке репарации вывез оставшиеся заводы (и тем самым обрек себя на технологическое отставание в предстоящие десятилетия). Но руки и головы у немцев остались прежними, и вот они получили возможность, не держась за старые производственные мощности, сразу приступить к созданию новых индустриальных площадок. Им не надо было держаться за старое, можно было сразу поставить новейшие технологии. Нечто подобное произошло и у нас. Я знал, что не справлюсь сам, что мне нужны советчики. Именно поэтому я решил работать максимально публично, открываясь к любой критике, воспринимая ее и провоцируя. Этот путь оказался сколь болезненным, столь и полезным. Заготовку каждого урока я вывешивал в Интернете на своем форуме www.kuraev.ru. А критика иногда была настолько беспощадной и справедливой (в данном случае это было одно и то же), что приводила почти что в отчаяние: ничего у меня не получается! Мне очень помогла учитель Ольга Журавлева, прочитавшая учебник глазами хулиганистого ребенка и попытавшаяся перетолковать все непонятное в худшую для меня и учителя сторону. Каждая глава прошла десятки редактур, я показывал эту работу и священникам, и методистам, и просто родителям. Заготовки учебника постоянно читал Патриарх Кирилл. Поступила редактура и от главы старообрядческой церкви митрополита Корнилия. Рукопись я посылал и папскому нунцию архиепископу Меннини, и баптистскому епископу Константину Бендасу, но замечаний с этих сторон не получил. Полгода я получал гневные отповеди, разгромные рецензии… Но, кроме того, я получил еще и очень правильные советы. А главное мне объясняли (и через Интернет, и через личное общение), почему вот это нельзя и как можно было бы вот это сделать. Полгода я жил только этим и поэтому кое-чему даже я научился за это время. Впрочем, мне пришлось столкнуться и с однозначно заказными и предвзятыми рецензиями и откликами… В итоге редактор издательства «Просвещение» признался: «Отец Андрей, пожалуй, у вас иногда даже слишком простой текст получился». Это-то мне и было нужно: от уровня МГУ перейти к уровню младших классов. Когда же эксперимент начался, и я пошел в реальный 4-й класс на первый урок по моему учебнику, я был поражен и обрадован. Поражен я был тем — насколько же маленькими оказались четвероклашки! Я представлял их себе более взрослыми. А обрадован я был тем, что раньше я этого не знал. Потому что если бы у меня в голове был образ малыша, я бы (как и всякий человек, у которого нет опыта постоянного общения с маленькими детьми) не удержался от сюсюканья. Учебник получился бы слишком заигрывающим, и фальшивым, и упрощенным. То есть учебник просто не получился бы. К сожалению, педагогическая общественность слабо откликнулась на призыв активно участвовать в нашей работе. Я бы очень хотел, чтобы десятки рукописей поступили на рассмотрение в Редакционную коллегию. На деле Редколлегии пришлось выбирать лишь между двумя рукописями. Одна из них принадлежала доктору педагогических наук Людмиле Леонидовне Шевченко. Вторая подготовлена мною. Но, наверное, у этого учебника будет странная судьба. Если он будет удачным, то он проживет очень немного, потому что удача для этого учебника означает, что он доказал возможность разговора об ОПК в школе. Значит, не надо нас держать в этой странной резервации (четвертый класс), а можно предложить нам большее пространство. Но для этого «большего пространства» потребуется полная переделка всего учебника. Отсюда и этот парадокс: если учебник будет удачным — его век будет недолог, и уже вскоре его ждет кардинальная переделка. — Но, наверное, принцип-то может быть сохранен? — Вот именно от его принципа я и хотел бы отказаться прежде всего. Именно сама конструкция учебника мне не нравится. В начальной школе курс ОПК должен сводиться к набору ярких историй. Это чередование житий и святочных сказок. Что-то похожее на «Денискины рассказы» Драгунского. Я бы хотел построить учебник как серию рассказов из жизни самого 4-б класса. Они попадают в разные ситуации, и по ходу дела дети друг перед другом ставят вопросы, имеющие отношение к православию, обсуждают их, спрашивают прохожих, бегут в храм задавать эти вопросы священнику... Но такой учебник потребовал бы вдвое большего объема, тогда как «Просвещение» поставило жесткие условия: объем учебника — два авторских листа; на каждый урок — только две странички, на которых нужно уместить и сам урок, и вопросы к нему (на все про все — 2600 знаков), и картинки. Учитывая, что это всего лишь 4-й класс, картинок должно быть много. При таком объеме первое, что исчезает — стихи, потому что они занимают большую площадь. Второе — уходят рассказики, которые могли бы иллюстрировать тезисы урока. В итоге осталось чисто доктринальное тело урока. Учебник получился слишком идеологическим, а это неправильно. Я очень надеюсь, что, когда кончится эксперимент, мы все-таки сможем отстоять свое видение того, каким должен быть этот учебник. Пока же от игровой модели пришлось отказаться. Но два урока остались в этом стиле: 3-й урок — рассказ о Боге, и 14-й урок — о храме. — Не будут ли дети чувствовать себя изгоями? Дети, которые будут учить ОПК, в отличие от тех, кто учит светскую этику? — А Вы знаете, это будет хорошая проверка для Министерства образования и любимого им курса светской этики. Вот все говорят, что детей надо воспитывать толерантно. Но у нас в России толерантность обычно кончается там, где начинается Православие. Наше «гражданское общество» терпит всех, кроме православных. Представим школу, где православных детишек меньшинство, скажем 10–15% детей ходят на уроки ОПК, а 70% — на уроки светской этики. Мы-то не говорим, что мы самые толерантные, терпимые и все такое. Это у них на боевом знамени написано именно это — «борьба за мир до последней капли крови», «нулевая терпимость к врагам толерантности» и т. п. Вот мы и посмотрим, как они свои лозунги реализуют. |
||||||||||||||||||||||
