Избранные труды: в 7 т. Т. I. История гражданского процессуального права. Специфика гражданских процессуальных отношений

Боннер А.Т.

Возрастное ограничение: 0+ Жанр: Юридическая Издательство: Проспект Дата размещения: 18.07.2017 ISBN: 9785392244737 Язык: Объем текста: 384 стр. Формат: epub

Оглавление

Структура издания

История гражданского процессуального права

Специфика гражданских процессуальных отношений

Для бесплатного чтения доступна только часть главы! Для чтения полной версии необходимо приобрести книгу

Специфика гражданских процессуальных отношений

Некоторые проблемы социалистического правосудия.

I. Правосудие как вид государственной деятельности

В последние годы в нашей стране в сферу правового регулирования начи­нают втягиваться все новые области общественных отношений. В ряде случаев это регулирование становится более детальным, в частности, в значительной степени возрастает процессуальная рег­ламентация деятельности правоохранительных органов. В числе последних одно из центральных мест занимает суд.

Правосудие относится к важнейшим областям государственной деятельности. Оно призвано защищать права и законные интересы не только отдельных субъектов права, но и всю существующую в стране систему общественных отношений.

В плане укрепления законности наиболее важными на первый взгляд кажутся лишь чисто практические аспекты рассматриваемой проблемы. Однако это не совсем так. Даже сугубо практические вопросы нельзя решать без четких теоретических установок. И из самых, казалось бы, абстрактных положений теории советского пра­ва возможно наметить «выходы в практику». Приведенные поло­жения определили характер настоящего исследования. В нем рас­сматриваются одновременно некоторые теоретические и практиче­ские проблемы, связанные с отправлением социалистического пра­восудия.

Значительный теоретический интерес представляет вопрос об отличительных чертах правосудия и месте его среди других видов государственной деятельности. Данный вопрос приобретает и огромное практическое значение.

Термин «правосудие» неразрывно связан с двумя другими — «право» и «суд» — и означает буквально: отправление «правого суда». В то же время очевидно, что все богатство термина «право­судие» не может быть раскрыто исключительно путем лексического толкования данного слова. Правосудие имеет свои неотъемлемые черты, принципиально отличающие его от иных видов деятельности. Остановимся на этом вопросе более подробно.

Обращая внимание на связь термина «правосудие» с понятиями «право» и «суд», П. В. Логинов полагает, что такое указание закона построено на тавтологии. Лексические особенности данного терми­на отмечены автором верно. Однако по существу он не прав. За формулировкой закона скрывается глубокий политический и юридический смысл. В частности, ГПК РСФСР 1923 г., а равно ГПК ряда других республик, по существу, распространяли правила судопроизводства и на деятельность «учреждений, снабженных су­дебными функциями». В известный период эти функции по прави­лам гражданского судопроизводства осуществляли арбитражные комиссии, а в области уголовного судопроизводства — особые сове­щания. В связи с этим положение закона об осуществлении правосу­дия только судом является чрезвычайно важной гарантией демо­кратических прав граждан и иных субъектов советского права.

С этим же вопросом связано и следующее. В настоящее время многие ученые высказываются за необходимость расширения пред­мета гражданского процессуального права. По их мне­нию, правовые нормы, регулирующие порядок разрешения споров судом, а равно органами управления и общественными организа­циями, перечисленными в ст. 6 Основ гражданского законодатель­ства, должны быть объединены в единую отрасль права — гражданское процессуальное право. Впервые этот взгляд был высказан в литературе Н. Б. Зейдером. Деятельность всех этих органов, полагает данный автор, имеет один общий предмет — раз­решение спора о праве, защиту нарушенного или оспоренного права и охраняемого законом интереса.

Взгляд Н. Б. Зейдера разделили и некоторые другие ученые. В то же время такая конструкция встретила и вполне обоснованные возражения. В частности, в литературе указывалось, что отноше­ния, складывающиеся в процессе отправления правосудия, принци­пиально отличаются от соответствующих отношений, возникающих при разрешении споров административными органами либо общест­венными организациями. Различны и методы правового регулиро­вания таких отношений.

Оживленная дискуссия по вопросу об определении предмета гражданского процессуального права развернулась на Междуна­родной конференции по вопросам гражданского процессуального права, состоявшейся в октябре 1968 г. в Будапеште. За расшире­ние предмета гражданского процессуального права здесь высказались советские процессуалисты К. С. Юдельсон, Р. Ф. Каллистратова и проф. Ж. Сталев (Болгария). С ними спорили М. А. Гурвич, Н. А. Чечина и проф. Е. Иодловский (Польша).

Отождествление под видом гражданского процесса деятельности всех органов, разрешающих споры о праве, неизбежно ведет к тому, что понятие правосудия сливается с более широким понятием за­щиты гражданских прав и растворяется в нем. При такой трактовке понятия гражданского процессуального права правосудие «пере­стает быть специфически судебной функцией и становится общей для многих органов, государственных и общественных, что нахо­дится в глубоком противоречии с действующим законодательством, со сложившейся практикой “разделения труда” в советском госу­дарственном аппарате. Правосудие как вид государственной дея­тельности неделимо, оно не может входить в качестве составного элемента деятельности органов, выполняющих функции управ­ления».

Полному слиянию понятия правосудия с понятием защиты граж­данских прав объективно способствует и точка зрения А. А. Добро­вольского, который не согласен с предложением Н. Б. Зейдера и полагает, что для объединения деятельности всех государственных органов и общественных организаций, разрешающих правовые споры, в общем понятии гражданского процесса оснований не имеется. Вместе с тем, он обосновывает наличие в советском законодательстве некоей единой «исковой формы защиты права», под которой понимает любые элементы процессуальной регламен­тации в деятельности правоохранительных органов. По его мнению, «есть все основания говорить об исковой форме защиты права во всех тех случаях, когда такой защиты лицо добивается путем пере­дачи своего материально-правового требования к ответчику на рас­смотрение суда, арбитража, третейского суда, товарищеского суда или профсоюзного органа. Во всех этих случаях спор о праве подле­жит рассмотрению в определенной процессуальной форме, с соблю­дением определенных и притом равных как для истца, так и для ответчика процессуальных гарантий». И далее: «Мы исходим из того, что процессуальная форма, установленная для рассмотрения гражданских дел в арбитраже, в Морской и Внешнеторговой ар­битражных комиссиях, в КТС, в товарищеском суде, имея опре­деленные отличия от судебной формы, содержит все необходимые гарантии, обеспечивающие рассмотрение спора в наиболее простой и демократической форме с соблюдением основных принципов, характерных для советского гражданского процесса». Позиция А. А. Добровольского, как считают некоторые процессуалисты, вполне обоснована, поскольку «сущность иска как обращения с требованием о защите права не меняется в зависимости от того, имеет ли место обращение к суду или к арбитражу, третейскому суду и т. п.».

Соображения А. А. Добровольского об единой исковой форме защиты права по существу смыкаются с предложением Н. Б. Зейдера о расширении предмета гражданского процессуального права. Весьма наглядно это видно, например, из рассуждений И. М. Зайцева, который разделяет обе приведенные концепции: «Защита прав и интересов в органах арбитража протекает в граж­данской процессуальной форме Арбитражному процессу свойст­венна исковая форма защиты права Исковая форма защиты права в арбитраже и суде по своей сущности едина».

Мнение о единой сущности судебной и арбитражной форм за­щиты права, о наличии лишь «определенных» различий между пра­восудием и иными процессуальными порядками охраны, субъектив­ных прав на практике означает нивелирование, приравнивание несхожих форм государственной и общественной деятельности.

В соответствии со ст. 4 Основ законодательства о судоустройст­ве правосудие в СССР осуществляется только судом путем рас­смотрения и разрешения в судебных заседаниях споров о праве гражданском и рассмотрения уголовных дел с применением уста­новленных законом мер наказания к лицам, виновным в совер­шении преступления, либо оправдания невиновных. Таким образом, неотъемлемым признаком правосудия является осуществление его в строго регламентированной процессуальной форме, в форме судеб­ного заседания, создающей максимум условий для установления истины по делу и реальной защиты прав и законных интересов субъектов социалистического права. Демократизм судебной про­цессуальной формы немыслим без предпосылок, заложенных в организации советской судебной системы. Мы имеем в виду прежде всего выборность всех судебных органов, участие в работе суда первой инстанции народных заседателей, независимость судей и подчинение их только закону и т. д. Закрепленная в законе совокуп­ность принципов организации и деятельности советского суда является специфической только для правосудия и отсутствует при отправлении каких-либо иных функций. Например, на началах выборности образуются советские органы, руководящие органы общественных организаций и т. д. Однако в отношении должност­ных лиц этих учреждений нельзя сказать, что они независимы и подчиняются только закону. В их деятельность в случае необходи­мости может вмешиваться вышестоящий орган или должностное лицо. Не составляют в этом отношении исключения и должност­ные лица прокуратуры. Являясь независимыми от каких бы то ни было местных влияний, они подчиняются в то же время в своей деятельности вышестоящему прокурору.

В чем еще заключаются отличия и преимущества судебной про­цессуальной формы от иных форм защиты субъективных прав? В свое время они были убедительно показаны в работе С. В. Курылева. По его мнению, к основным особенностям гражданско-процессуальной формы относятся объективность при разрешении споров, лучшая приспособленность к установлению истины, к пра­вильному разрешению правовых вопросов и оказанию воспитатель­ного воздействия на широкие массы трудящихся. Перечисленные преимущества объясняются полным отсутствием у суда каких-либо иных, кроме процессуальных, связей со стороны и обеспечиваются совокупностью принципов организации и деятельности социалисти­ческого правосудия. В то же время отрицательной особенностью процессуальной формы, которая является неизбежным следствием предыдущих особенностей, является ее относительная, по сравне­нию с большинством остальных форм, громоздкость. Судебная форма по сравнению с иными содержит более обширные гарантии объективности рассмотрения дела, установления его фактических обстоятельств и применения закона, воспитательного воздействия. А чем обширнее гарантии, тем сложнее, дороже и медлительнее процесс.

Соображения С. В. Курылева о преимуществах судебной про­цессуальной формы подвергаются критике со стороны отдельных процессуалистов, Так, А. Ф. Козлов усматривает в подобной поста­новке вопроса противопоставление правосудия иным формам юрисдикционной деятельности. «Если встать на эту точку зрения, — указывает данный автор, — то пришлось бы ликвидировать различ­ные порядки разрешения споров о праве, поскольку они несовер­шенны, а установить единый судебный, поскольку он обладает мно­гими преимуществами». Приведенное возражение нелепо. С. В. Курылев подчеркивал, что не только гражданско-процессу­альная форма, но и иные формы в определенных случаях гаранти­руют в достаточной степени объективность в рассмотрении спора, установление истины, правильность применения закона. Дело за­ключается лишь в правильном выборе необходимой в данном слу­чае формы защиты субъективных прав. «Расточительно и неумно ставить воинскую часть на охрану дровяного сарая: здесь доста­точно замка. Наоборот, по меньшей мере легкомысленно в охране государственных границ ограничиваться замком на шлагбауме, пересекающем границу дороги. Также необходимо решать вопрос и при выборе форм охраны субъективных прав и интересов граж­дан и организаций».

Говоря о преимуществах судебной процессуальной формы, С. В. Курылев подчеркивал прежде всего ее универсальность в том смысле, что она может быть применена для разрешения самых разнообразных по своему характеру правовых вопросов. Эта же особенность судебной формы отмечается и в позднейших работах советских процессуалистов. Именно в этом смысле в литературе судебную форму называют наиболее совершенной, высшей формой защиты субъективных прав. Разумеется, это не означает, что во всех случаях, когда имеется необходимость такой защиты, должна применяться судебная форма. В ряде случаев целесообразны и другие, более оперативные и экономичные в конкретных условиях формы.

Из рассуждений о преимуществах судебной формы напраши­вается следующий вывод практического характера. В практике не так уж редки случаи нарушения правил о разграничении подведом­ственности. Если такая ошибка допущена судом, то безотносительно к тому, правильно или нет дело разрешено по существу, оно должно быть производством прекращено (ст. 219, 309, 330 ГПК РСФСР). Целесообразно ли такое правило с точки зрения экономи­ческих интересов государства и оперативной, а следовательно, эффективной защиты субъективных прав и охраняемых законом интересов? Установить обстоятельства дела и применить правовую норму суд может во всяком случае не хуже другого правоохрани­тельного органа. На допущенное же нарушение правил о подведом­ственности может быть указано вышестоящим судом. И в данном случае следует согласиться с мнением С. В. Курылева.

В свете указания закона об отправлении правосудия путем рассмотрения и разрешения дел в судебных заседаниях в состав правосудия может быть включена не любая судебная деятельность. Нельзя признать правосудием, например, принятие или отказ в принятии искового заявления по граждан­скому делу, осуществление подготовки дела к слушанию, принятие или отказ в принятии кассационной жалобы и другие действия, совершаемые судьей единолично и вне судебного заседания. Не является правосудием и сходная по своему характеру деятельность судьи в уголовном процессе — возбуждение или отказ в возбужде­нии уголовного дела (ст. 112—113 УПК РСФСР), предание обвиняемого суду (ст. 221 УПК) и др. Подобная деятельность судьи в гражданском или уголовном процессе по своей сущности носит административный характер. Однако такая деятельность является необходимой предпосылкой последующего отправления правосудия.

Специального исследования заслуживает и следующий вопрос. Наряду с гражданскими и уголовными делами суды или судьи в порядке упрощенного судопроизводства рассматривают и дела о некоторых административных правонарушениях; мелком хулиган­стве, мелкой спекуляции, незаконном изготовлении и использова­нии радиопередающих устройств, уклонении от общественно по­лезного труда и злостном неповиновении законному распоряжению или требованию работника милиции или народного дружинника. По мнению Т. Н. Добровольской, в деятельности судов по рассмот­рению этих дел имеются налицо все признаки, характерные для правосудия. В связи с этим она предлагает ст. 4 Основ законода­тельства о судоустройстве дополнить указанием о том, что правосу­дие в СССР осуществляется путем рассмотрения и разрешения в судебных заседаниях «дел об административных правонарушениях, отнесенных законом к компетенции судов, и применение к винов­ным установленных законом мер административного воздействия либо оправдания невиновных». Разновидностью, частью правосудия считает рассмотрение этих дел и П. Ф. Елисейкин.

Приведенной концепции мы разделить не можем. Правосудие осуществляется исключительно путем рассмотрения и разре­шения дел в судебных заседаниях, т. е. в строго регламентирован­ной и весьма демократичной форме. Вряд ли можно признать в качестве судебного заседания единоличный и почти не регламенти­рованный законом порядок рассмотрения большинства из перечи­сленных категорий дел. Отсутствие четкой процессуальной формы при решении сложных правовых вопросов неизбежно порождает почву для произвола и беззакония. На страницах юридической и общей печати приведено много подобных примеров. Слабая процес­суальная регламентация рассмотрения дел об административных правонарушениях, а также всевозможные упрощенчества, допускае­мые в этом отношении на практике, приводят к тому, что не во всех случаях порой устанавливается даже личность нарушителя. В ре­зультате этого к ответственности за мелкое хулиганство и другие подобные действия по ошибке порой привлекаются ни в чем не ви­новные граждане.

Серьезные нарушения и ошибки, допускаемые в практике прив­лечения лиц к административной ответственности в судебном порядке, вынуждены признавать и сторонники отнесения этой дея­тельности к области правосудия.

Судопроизводство по делам об административных проступках не является правосудием еще и потому, что такие дела не харак­терны для судебной компетенции. Вероятно, именно этим объя­сняется в данном случае не вполне последовательное разграничение компетенции суда и административных органов по рассмотрению этих дел. Так, в соответствии с Указом Президиума Верховного Совета СССР от 26 июня 1966 г. «Об усилении ответственности за хулиганство» штраф за мелкое хулиганство может быть наложен судьей либо начальником органа милиции. Лица, которые ведут паразитический образ жизни, привлекаются к общественно полез­ному труду на предприятиях, расположенных в районе их житель­ства или в других местностях в пределах данной области, края, по решению исполкома районного (городского) Совета депутатов трудящихся. Если же такие лица проживают в Москве, Московской области и Ленинграде, то привлечение к общественно полезному труду происходит одновременно с высылкой гражданина в специ­ально отведенную местность по постановлению суда.

Деятельность судьи и начальника органа милиции по наложе­нию административного штрафа протекает примерно в одних и тех же процессуальных формах. В связи с этим неясно, чем же в дан­ном случае «правосудие» отличается от обычной административной деятельности. Более того, если понятие правосудия сводить лишь к применению права, то рассмотрение дел некоторыми из адми­нистративных органов с полным основанием можно отнести к «правосудию». Во всяком случае эти органы действуют в значи­тельно более демократичной процессуальной форме по сравнению с единоличным судьей. Например, административная комиссия рас­сматривает дела в широко коллегиальном составе. В ее заседаниях может участвовать прокурор. Постановления комиссии могут быть обжалованы и т. д.

В связи с тем, что дела об административных правонарушениях по действующему законодательству не рассматриваются в судеб­ных заседаниях с соблюдением развернутой и демократичной процессуальной формы, такая деятельность не может быть, по нашему мнению, включена в понятие социалистического правосудия. Но поскольку эта деятельность осуществляется судом или судьей, условно ее можно назвать «административным судопроизводст­вом». Следует согласиться и с тем, что такое судопроизводство, по крайней мере в его нынешнем виде, не может укорениться в советском законодательстве. В дальнейшем эти нормы либо будут отменены, либо значительно усовершенствованы и демократизиро­ваны. В последнем случае судопроизводство по этой категории дел сможет быть признано правосудием в подлинном смысле этого слова. В известной степени уже и сейчас к этому понятию прибли­жается, например, судопроизводство о лицах, ведущих паразити­ческий образ жизни. Так, в п. 4 постановления Верховного Суда СССР № 3 от 18 марта 1963 г. подчеркивается, что суды «должны рассматривать эти дела в порядке, который гарантирует вынесение правильного и обоснованного постановления. Привлеченному лицу должна предоставляться возможность знакомиться с материалами дела, возбуждать ходатайства В судебном заседании необходимо тщательно исследовать все собранные доказательства, заслушивать и проверять показания всех вызванных в судебное заседание лиц». Однако при этих условиях такая серьезная гарантия социалисти­ческого правосудия, как возможность кассационного обжалования судебного постановления, здесь отсутствует. Допущенные же судами нарушения остаются неисправленными либо в отдельных слу­чаях исправляются в порядке надзора. Рассмотрение гражданских и уголовных дел в строго регламен­тированной форме судебного заседания является неотъемлемым признаком правосудия. Однако правосудием можно признать не всякую судебную деятельность, происходящую в условиях судебного заседания. В процессе осуществления правосу­дия суд занимается правоприменительной деятельностью. Он лик­видирует спор о праве, который существовал до этого между сто­ронами, либо применяет установленные законом меры уголовного наказания (оправдывает невиновных в совершении преступления).

В понятие правосудия по гражданским делам полностью укла­дывается лишь разрешение исковых дел, а также дел, возникаю­щих из административно-правовых отношений. Большинство дел особого производства характеризуется отсутствием спора о праве, подведомственного судебным органам (ч. 3 ст. 246 ГПК РСФСР). Как правильно отмечает П. Ф. Елисейкин, установление фактов, имеющих юридическое значение, их регистрирование и выдача документов, подтверждающих эти факты, — это типично админист­ративная деятельность. Такой деятельностью в первую очередь занимаются ЗАГС, нотариат, домоуправления и другие органы. «Только в виде исключения из общего правила, когда специфиче­ских административных средств деятельности недостаточно для установления тех или иных юридических фактов законодатель использует для этой цели судебный гражданский процесс с его широкими и серьезными гарантиями выяснения действительных обстоятельств дела, его правовыми принципами и способами соби­рания, исследования и оценки доказательств». Таким образом, в данном случае используется лишь гражданская процессуальная форма как один из наиболее рациональных способов установления истины по делу.

Не совсем верной в этой связи представляется нам точка зрения Т. Н. Добровольской. Она полагает, что при рассмотрении дел особого производства суд также применяет нормы права, т. е. осу­ществляет правосудие. Применение правовых норм, по мнению данного автора, «заключается в том, что суд в порядке и способа­ми, указанными гражданским процессуальным законодательством, выясняет, для чего заявителю необходимо установление данного факта и проверяет, действительно ли невозможно без судебного решения восстановить утраченные документы, в которых соответ­ствующий факт ранее был документально оформлен». В процессе указанной деятельности суд, действительно, применяет правовые нормы, но лишь процессуального, а не материального права. Соот­ветствующие правовые выводы из установленных судом фактов делают в данном случае компетентные органы государственного управления.

В судопроизводстве по установлению юридических фактов суд не применяет материально-правовые нормы. Поэтому такая дея­тельность не может быть признана и правосудием. В то же время некоторые из дел особого производства (жалобы на действия нота­риусов) характеризуются наличием спора о праве административ­ном. Рассмотрение таких дел полностью укладывается в понятие правосудия.

Не является осуществлением правосудия и рассмотрение уголовно­го дела в распорядительном заседании. В данном случае вопрос о виновности лица в совершенном преступлении и применении к нему установленных законом мер наказания (оправдании невинов­ного) не решается. Аналогичным образом не может быть отнесена, по нашему мнению, к правосудию и деятельность суда по примене­нию мер медицинского характера (разд. VIII, гл. 33 УПК РСФСР). Отправление правосудия и применение уголовного нака­зания в отношении душевнобольного лишено смысла. Применение же мер медицинского характера относится к области не правосудия, а здравоохранения. Но в связи с тем, что эти меры носят принудительный характер и весьма существенно стесняют свободу гражданина, применение таких мер поставлено под контроль суда. По характеру эта деятельность должна быть признана административной. Более же совершенная уголовно-процессуальная форма применяется в данном случае лишь для проверки двух весьма важных обстоятельств: совершило ли в действительности лицо общественно опасное деяние и правильно ли определено его психическое состояние.

Статьей 4 Основ законодательства о судоустройстве предусмотрено отправление правосудия в двух его формах — гражданского и уголовного процессов. Каково соотношение между этими формами судебной деятельности? Прежде всего между ними существует много общего в задачах и методах деятельности. Следует отметить также, что новое процессуальное законодательство в значительной мере сблизило принципиальные положения, относящиеся к гражданскому процессу, с соответствующими положениями уголовного процесса. Там, где различия между гражданским и уголовным процессами не вытекали из спе­цифических свойств этих видов судебной деятельности, законодатель счел возможным унифицировать решение ряда процессуальных вопро­сов. Имеются в виду формулировки принципа независимости судей и подчинения их только закону, правил, касающихся оценки дока­зательств, пределов обязательности указаний суда кассационной и надзорной инстанции и др.

В то же время между двумя формами право­судия имеются и весьма существенные различия, которые объя­сняются следующим. Правосудие призвано разрешать различные правовые коллизии между отдельными лицами, а равно между гражданами и обществом. Разрешение правовых конфликтов между отдельными лицами является, как правило, областью гражданского судопроизводства. Коллизия же гражданин — общество разре­шается чаще всего в форме уголовного процесса. Разумеется, нет и не может быть непереходимой грани между названными видами юридических конфликтов. Совершая гражданское правонарушение, субъект может одновременно затронуть интересы государства и общества. Однако даже и в этом случае правовой конфликт имеет место прежде всего между отдельными индивидами.

Напротив, в делах уголовных юридическая коллизия существует прежде всего между лицом и обществом. Преступлением, как правило, одновре­менно нарушаются как интересы государства и общества, так и права отдельных лиц. Однако этот признак является здесь вовсе не обязательным. Характер имеющегося в конкретном случае правового конфликта и определя­ет в первую очередь характер процессуальной деятельности органов государства.

Движущим началом гражданского судопроизводства является принцип диспозитивности. Обязанность доказывания здесь лежит на сторонах. Уголовные дела, напротив, возбуждаются, как прави­ло, государством и от имени государства. Собиранием доказа­тельств здесь занимается специальный аппарат.

Процессуальная форма судебной деятельности в значительной степени сближается в тех многочисленных случаях, когда в форме гражданского и уголовного процессов происходит одновременно защита интересов государства и общества и охрана имущественных прав советских граждан. Инициатива заинтересованных лиц в по­добных случаях успешно сочетается с процессуальной активностью государства.

Так, государство вправе оказать необходимое правовое воздей­ствие и на нарушителей гражданских прав. Прокурор или орган государственного управления могут предъявить к таким лицам иск. В случаях, предусмотренных законом, суд может, а порой и обязан объявить розыск скрывающегося лица через органы милиции (ст. 112 ГПК РСФСР). Отказ лица от защиты права не принимается, если это противоречит интересам государства и общества.

Если же в действиях лица наряду с гражданским правонаруше­нием содержатся и признаки уголовно-наказуемого деяния, то во­прос об его ответственности может быть решен путем применения комплекса уголовно-процессуальных и гражданско-процессуальных правил. Мы имеем в виду рассмотрение гражданского иска в уго­ловном процессе.

В литературе отмечается, что, как правило, это обычный иск о присуждении. В связи с рассмотрением его в уголовном процессе такой иск приобретает ряд особенностей, несвойственных ему при производстве в гражданском процессе. Однако эти особенности не меняют его юридической природы, не превращают его из иска о присуждении в иск особого рода. Следовательно, в данном случае исковая форма защиты права, характерная для гражданского судо­производства, с успехом применяется и в уголовном процессе. Взаимная связь гражданско-процессуальных и уголовно-процессу­альных правил проявляется здесь еще и в следующем. В тех слу­чаях, когда уголовно-процессуальный закон не регламентирует тот или иной вопрос искового производства, суд будет руководство­ваться нормами гражданского процессуального права. В свою очередь, если при рассмотрении гражданского дела возникает не­обходимость в возбуждении уголовного преследования, суд возбуж­дает его по правилам уголовно-процессуального кодекса.

Означает ли сказанное возможность и необходимость конструи­рования в настоящее время единого процессуального (судебного) права? Такое предложение многие годы высказывается в юриди­ческой литературе. Так, М. С. Строгович указывает на связь уго­ловного и гражданского процессуального права, наличие между ними ряда общих черт. Из этого он делает вывод, что правовые формы, регулирующие советское судоустройство, и оба вида судо­производства (уголовное и гражданское) образуют единство, еди­ную и в то же время сложную отрасль советского права, которую можно было бы назвать процессуальным правом или судебным правом. Идею судебного права как единой отрасли советского права отстаивает в ряде своих работ и Н. Н. Полянский.

Такая постановка вопроса в сущности оригинальной не являет­ся. Например, об единстве уголовного, гражданского и администра­тивного процессов писал еще в первые годы Советской власти В. А. Рязановский. Интересно отметить, что вопрос о едином процессе, вклю­чающем в себя уголовный, гражданский и административный про­цессы, довольно широко обсуждался в русской дореволюционной литературе.

Общность многих положений гражданского процессуального и уголовного процессуального права несомненна. Однако между ними не меньше и различий, обусловленных различиями уголовного и гражданского материального права, «формами жизни» которых они являются.

Некоторые ученые единство судебного права как отрасли совет­ского права пытаются сконструировать на базе такого процес­суального института, как иск. «Нельзя не признать, — пишет по­этому поводу Н. Н. Полянский, — что конструкция обвинения перед судом как уголовного иска ждет еще своей обстоятельной разра­ботки».

Вопрос о единстве процесса и уголовном иске неоднократно ставился буржуазными либеральными юристами. Смысл этих пред­ложений был направлен на устранение из уголовного процесса всех его инквизиционных элементов, усиление состязательного начала, расширение прав сторон. В современном англо-американском праве каждое уголовное дело рассматривается как спор между обвиняе­мым и обвинителем (независимо от того, является ли последний частным лицом или государством). Предмет этого спора — обвине­ние в совершении преступления. Уголовное преследование обле­кается в форму уголовного иска, предъявляемого к обвиняемому от имени короны (в Англии), «народа» (в США) или от имени частно­го лица. Обвинитель и обвиняемый провозглашаются здесь равно­правными сторонами, однако на самом деле все обстоит не так. Обвиняемый в англо-американском уголовном процессе, если он не обладает достаточными средствами для того, чтобы обеспечить получение необходимых доказательств и пригласить квалифициро­ванного адвоката, в сущности не имеет возможности состязаться с обвинителем.

Таким образом, теория «уголовного иска» является в условиях буржуазной действительности весьма далекой от жизни конструк­цией. Вряд ли можно признать ее плодотворной и в советском пра­ве. Объединение в одно понятие «иска» столь разных явлений, как гражданский и уголовный процессы, не будет способствовать выявлению их действительной сущности.

Можно ли рассматривать в качестве форм отправления право­судия различные формы проверки законности и обоснованности судебных постановлений? Положительно отвечает на этот вопрос Т. Н. Добровольская. При этом она исходит из того, что в резуль­тате такой проверки решается вопрос о судьбе акта, вынесенного ранее по делу. Следовательно, соответствующая деятельность вы­шестоящих судов должна быть признана осуществлением правосу­дия. И с этим выводом нельзя не согласиться. Но в связи с тем, что процессуальный порядок осуществления правосудия судом первой инстанции и вышестоящими судами является различным, такая деятельность, по мнению Т. Н. Добровольской, должна быть признана различными формами отправления правосудия. Такая поста­новка вопроса уже не убеждает.

Процессуальные правила деятельности суда первой инстанции и вышестоящих судов, действительно, имеют много различий. Но сущность такой деятельности (рассмотрение и разрешение граж­данских и уголовных дел) от этого не изменяется. В соответствии со ст. 4 Основ законодательства о судоустройстве правосудие в СССР осуществляется в двух формах — гражданского и уголовного судопроизводства. Деятельность же суда первой инстанции и выше­стоящих судов следует признать лишь различными этапами отправ­ления правосудия.

Самостоятельного исследования заслуживает вопрос об эффек­тивности правосудия. Она определяется степе­нью достижения задач, которые перед правосудием поставлены. В качестве критериев эффективности правосудия в литературе на­зываются: 1) достижение судом истины; 2) реальность охраны прав и законных интересов субъектов советского права; 3) оказание вос­питательного воздействия судопроизводства на участников процесса и всех граждан. Указанные явления находятся в диалектической связи между собой, а также с рядом других явлений объективной действительности. Так, без установления объективной истины не может быть достигнута и реальная защита прав и законных инте­ресов участников гражданского или уголовного процесса. Высокая степень воспитательного воздействия, которое правосудие оказы­вает на советских граждан, способствует систематическому сниже­нию числа совершаемых правонарушений и в первую очередь пре­ступлений. В то же время реальность судебной защиты имущест­венных прав субъектов советского права может способствовать не­которому увеличению на определенном этапе некоторых категорий гражданских дел. Популярность этой формы защиты у населения объясняется не чем иным, как высокой ее эффективностью. Уси­ленно пропагандируемое в последнее время рассмотрение имущест­венных споров товарищескими и третейскими судами сколько-ни­будь серьезного успеха не имело. Характерно, например, что из 13 178 дел, рассмотренных в 1966 г. товарищескими судами при жилищных конторах Ленинграда, только 22 дела (1,5%) носили имущественный характер.

Показателями эффективности правосудия в значительной мере являются процент отмены и изменения судебных постановлений вышестоящими судами, а также оперативность в защите права. Последняя в свою очередь определяется сроками рассмотрения гражданских и уголовных дел, сроками обращения судебных реше­ний к исполнению и некоторыми другими показателями. В целом правосудие необходимо признать достаточно эф­фективным, однако в этом направлении предстоит еще проделать большую работу.

Так, в 1966 г. лишь 75,5% народных судей страны работали без отмены судебных приговоров и всего 48,8% народных судей — без отмены судебных решений. В 1967 г. по Союзу было отмене­но и изменено в кассационном порядке 13,9% от числа обжалован­ных и 4,2% от общего числа постановлений судов первой инстанции по уголовным делам. Что же касается гражданских дел, то на пер­вый взгляд соответствующие цифры выглядят здесь более благо­получными. Так, в 1964 г. в кассационном порядке было отмене­но и изменено 2,1% решений к общему их числу, а в 1966 г. и того меньше — всего 1,4%. Если же из общего числа судебных ре­шений исключить огромную массу заведомо несложных либо бес­спорных дел (например, о взыскании алиментов, бракоразводные, об установлении юридических фактов и некоторые др.), по которым обжалования, как правило, не бывает, то приведенные цифры по­кажутся уже более внушительными.

Необходимо также отметить, что приведенные данные ни в коей мере не отражают действительного количества незаконных судеб­ных постановлений. Это объясняется рядом причин. Прежде всего, действующий кассационный порядок пересмотра судебных поста­новлений является в ряде случаев недостаточно эффективным. На­пример, в 1966—1967 гг. в целом по стране около 40% судебных ошибок по уголовным делам было исправлено в надзорном поряд­ке. Так, на расширенном заседании Пленума Верховного Суда РСФСР, состоявшемся 24—25 мая 1965 г., серьезные замечания вызвала работа кассационных коллегий. Судебные коллегии в ряде случаев не только проходили мимо грубых нарушений законности, но и сами выносили неправосудные определения.

Не в полной мере отвечает предъявляемым требованиям и ра­бота Верховных судов некоторых других союзных республик, а так­же Верховных судов автономных республик, краевых и областных судов. Так, при обсуждении в президиуме Верховного Суда РСФСР итогов комплексной проверки деятельности судебных органов Да­гестанской АССР было признано, что она нуждается в коренном улучшении. Именно этим и объясняется то обстоятельство, что су­дебные ошибки, допускаемые нижестоящими судами, нередко остаются неисправленными.

Понятие эффективности правосудия несомненно включает в себя также оперативность разрешения дела, реальное исполнение судебных постановлений как в отношении мер уголовного наказа­ния, так и имущественных взысканий. Между тем из практики не­которых судебных органов до сих пор не изжиты случаи медлитель­ности, бюрократизма и волокиты при разрешении гражданских и уголовных дел. Не всегда правильную позицию занимают в этом отношении и вышестоящие судебные органы. Например, отсутст­вие надлежащего контроля со стороны Новосибирского областного суда явилось причиной того, что Доволенский районный народный суд этой области три года рассматривал дело по иску Гурвяновой о признании брака недействительным. Конец волоките не положили и неоднократные обращения истицы в вышестоящие органы.

Эффективности отправления правосудия порой мешают и не­обоснованные отмены судебных постановлений в кассационном и особенно в надзорном порядке. Так, совершенно несложный спор между Л. и В. Мацаберидзе о порядке пользования сараем судеб­ные органы Грузинской ССР «рассматривали» двадцать пять лет. По делу же сестер Нерсесян о разделе наследственного имущества судьями разных инстанций этой республики было принято несколь­ко десятков судебных постановлений. Всего же дело разрешалось в течение тридцати лет (!).

Большая или меньшая степень эффективности правосудия мо­жет объясняться целым комплексом причин: несовершенством за­конодательства, недостаточной квалификацией судей и иных судеб­ных работников, отсутствием у них необходимой заинтересованно­сти в работе и т. д. Вне поля зрения советской юридической науки до последнего времени оставалась разработка таких важных воп­росов, как система подготовки судебных кадров, личность судьи, его идеологическая, психологическая характеристика, положение судьи в государстве и обществе, влияние экономических стимулов на качество судебной работы, научная организация труда в области правосудия и др. Изучение этих важных вопросов в целях макси­мального повышения эффективности правосудия является в настоя­щее время одной из важных задач правовой науки.

I. Правосудие как вид государственной деятельности.

Для современного общества характерна специализация общест­венных функций и выполняющих их органов. Среди них особое место занимает судебная система. Правосудие относится к важнейшим областям государственной деятельности. Оно призвано защищать права и законные интересы не только отдельных субъектов права, но и всю существующую в стране систему общественных отношений. Суд занимает весьма важное место в механизме государства. В пре­делах отведенной ему компетенции и характерными для него мето­дами он занимается претворением в жизнь задачи «обеспечить стро­жайшее соблюдение законов всеми гражданами и должностными лицами».

Традиционная доктрина пытается объяснить сущность и назна­чение судебных органов на основании теорий «разделения властей» и «правового государства», проведение которых в жизнь якобы обес­печивает свободу индивидуумов и гармонию классовых интересов. Государство «в состоянии противополагаться самому себе в своих органах. Государство как суд может выступать против государства как администратора, государство-министр может противостоять государству-парламенту». «Правовым государством, — писал В. М. Гессен, — мы называем государство, которое в своей деятель­ности, в осуществлении правительственной и судебной функций, свя­зано и ограничено правом, стоит под правом, а не вне и над ним». Эту же мысль развивал и видный дореволюционный процессуалист И. Я. Фойницкий: «В ряду обязанностей, на государственной власти лежащих, одно из самых крупных мест занимает обязанность доста­вить правосудие населению. Эта функция призывает к жизни судебную власть, как ветвь власти государственной, дополняющей другие ее ветви — власти законодательную и правительственную Судебная власть, получая право существования в законе и силу во власти прави­тельственной, в свою очередь служит закону и ограждает законные интересы правительственной власти».

Близкие к приведенным и столь же далекие от жизни утверж­дения в изобилии можно встретить и в работах современных право­ведов. «Мы должны иметь власть законов, но не людей». В этих условиях «независимая судебная система» нужна для уточнения об­щих формулировок Конституции путем применения их к особенно­стям конкретных дел. Занимаясь толкованием относящихся к делу положений закона, она должна решать, насколько далеко может про­стираться власть правительства. «Независимая судебная система в любое время должна быть готовой встать на защиту субъективных прав против произвольных действий органов управления». При этом «разделение властей» и «господство законов» нередко сознательно рассматриваются в качестве вечных, неизменных и надклассовых понятий. «Наши предки установили систему контроля и равнове­сия. Они позаботились о том, чтобы в руках какой-либо группы внутри федерального правительства не сосредоточилась бы слишком боль­шая власть. Поэтому они разделили управление на три отдельных отрасли: законодательную, исполнительную и судебную». Классо­вый смысл подобных утверждений установить не так уж трудно. Характерный для современной административной практики произвол юристы пытаются выдать за подчинение органов управления указа­ниям «беспристрастного» закона и контролю «независимого» суда. Самое же главное заключается в том, что разделение властей, эти альфа и омега буржуазной демократии, ни в одной капиталистиче­ской стране в действительности и не проводилось. Ф. Энгельс в свое время по этому поводу писал: «Разделение властей есть не что иное, как прозаическое деловое разделение труда, применяемое к госу­дарственному механизму в целях упрощения и контроля. Подобно всем другим вечным, священным и неприкосновенным принципам, и этот принцип применяется лишь в той мере, в какой он соответ­ствует существующим отношениям». Отказавшись от идеи «разделе­ния властей», советская теория права восприняла ее рациональное зерно, а именно — идею разграничения и специализации государ­ственных органов по их функциям и компетенции.

Сущность того или иного органа государства, в том числе и суда, может быть определена не иначе, как путем анализа места, ко­торое он занимает в системе других государственных органов, его организационных основ, разрешаемых задач, пределов компетенции и методов деятельности. Упустив одну какую-либо сторону названно­го комплекса, можно прийти к неправильному выводу относительно правовой природы интересующего нас органа.

Статья 102 Конституции СССР выделяет судебную систему в качестве самостоятельного вида органов Советского государства, специально предназначенную для отправления социалистического правосудия. Важнейшими организационными основами правосудия в нашей стране являются выборность судебных органов, коллеги­альность, участие в разрешении всех гражданских и уголовных дел по первой инстанции народных заседателей и другие. Последние, как правило, не обладают сколько-нибудь систематическими право­выми познаниями. В то же время в процессе отправления правосудия они имеют определенные преимущества по сравнению с судьей-про­фессионалом. В повседневной судебной деятельности личность судьи неизбежно подвергается так называемой «профессиональной дефор­мации». Высокий акт отправления правосудия становится для него привычным и будничным делом. При этом в значительной степени утрачивается свежесть восприятия обстоятельств дела, снижается возможность выявления специфических особенностей конкретных дел, индивидуального подхода к каждому участнику гражданского или уголовного процесса. Такое «заболевание» не страшно народ­ному заседателю, для которого участие в судебной деятельности — кратковременный, а поэтому всегда впечатляющий акт. В связи с этой особенностью участие народных заседателей с присущим им жиз­ненным опытом и здравым смыслом является особенно ценным при исследовании фактических обстоятельств дела, оценке доказательств, а также и в правильном выборе подлежащей применению в конкретном случае юридической санкции за нарушение закона.

Занимаясь отправлением правосудия лишь эпизодически, на­родные заседатели в известном смысле более самостоятельны в сво­их суждениях по сравнению с профессиональным судьей. Принимая решение по конкретному делу, последний в какой-то степени всегда будет связан складывающейся судебной практикой, точкой зрения вышестоящего суда, перспективами отмены судебного постановле­ния и т. д. Народному заседателю нет необходимости принимать во внимание эти второстепенные соображения. Участие в суде народ­ных заседателей имеет и еще ряд очень важных аспектов. С одной стороны, это оказывает большое воспитательное воздействие на всех субъектов гражданского или уголовного процесса. С другой стороны, такая деятельность является для каждого избранника из народа весьма серьезной школой правового воспитания. Вернувшись в свой кол­лектив после окончания срока полномочий, народный заседатель, как правило, становится активным проводником социалистического правосознания и приобретенных им в период пребывания в суде юридических знаний.

Задачи правосудия сформулированы в ст. 2 и 3 Основ законода­тельства о судоустройстве Союза ССР и союзных республик. Эти задачи в соответствии со спецификой правосудия по гражданским и уголовным делам конкретизированы в ст. 2 Основ гражданского су­допроизводства и ст. 2 Основ уголовного судопроизводства.

Задачи, стоящие перед органами правосудия, представляется оправданным разбить на две большие группы. К первой группе сле­дует отнести задачи, на осуществление которых направлена деятель­ность суда при рассмотрении конкретных гражданских или уголов­ных дел. Условно их можно назвать частными задачами правосудия. Ко второй группе можно было бы отнести задачи, стоящие перед судебной системой в целом (общие задачи правосудия).

Задачи, стоящие перед судом при рассмотрении конкретных граж­данских и уголовных дел, заключаются прежде всего в их правильном и быстром разрешении. Тем самым осуществляются и другие частные задачи судопроизводства. Это — охрана законных прав и интересов граждан и иных участников конкретных гражданских и уголовных дел, устранение допущенных нарушений закона и оказание воспи­тательного воздействия на граждан.

Только благодаря тому обстоятельству, что перечисленные частные задачи по общему правилу оказываются достигнутыми при рассмот­рении любого гражданского или уголовного дела, возможно осущест­вление и общих задач органов правосудия. К ним относится охрана общественного и государственного строя, системы хозяйства и соб­ственности, охрана прав и законных интересов всех субъектов пра­ва, укрепление законности, предупреждение правонарушений и вос­питание всех граждан в духе неуклонного исполнения законов и уважения правил общежития.

Общие задачи органов правосудия складываются из осуществле­ния всеми судами частных задач, стоящих перед ними при рассмот­рении каждого гражданского или уголовного дела.

Некоторые из выполняемых судами задач имеют значительные черты сходства с задачами других органов государства. Иные же за­дачи характерны только для органов правосудия. К специфическим задачам судопроизводства относится правильное и быстрое рассмот­рение и разрешение гражданских и уголовных дел; быстрое и полное раскрытие преступлений, изобличение виновных и обеспечение пра­вильного применения закона с тем, чтобы каждый, совершивший преступление, был подвергнут справедливому наказанию и ни один невиновный не был привлечен к уголовной ответственности и осужден.

В то же время правосудие присущими для него методами должно способствовать достижению общих задач, стоящих перед органами государства.

Таким образом, стоящие перед судом задачи в целом существенно отличаются от задач, поставленных перед другими органами госу­дарства. В связи с изложенным заслуживает внимания следующий вопрос. Основы законодательства о судоустройстве выделяют цели правосудия (ст. 2) и задачи суда (ст. 3). При этом цели правосудия раскрываются через его задачи, а задачи суда — путем указания на стоящие перед ним цели. Основы гражданского судопроизводства специальную статью посвящают лишь задачам судопроизводства.

Однако и здесь говорится о целях судопроизводства, а содержание задач расшифровывается через его цели. В связи с этим в руководящих постановлениях Пленумов Верховных судов и в процессуальной литературе нередко говорится о «целях и задачах» правосудия.

В других работах понятия «целей» и «задач» правосудия употреб­ляются как равнозначные. Если понятия «целей» и «задач» правосу­дия различны, то неправомерно употребление их в качестве синони­мов. Напротив, если это равнозначные понятия, то нет необходимости говорить о «целях и задачах правосудия».

Слово «цель» в «Словаре современного русского языка» рас­крывается следующим образом: «То, к чему стремятся, чего хотят достигнуть. Поставленная задача, определенное намерение». А под словом «задача» понимается «цель», к которой стремятся, ко­торую хотят достигнуть. Нетрудно заметить, что в содержание обо­их терминов вкладывается один и тот же смысл, поскольку они яв­ляются синонимами. По этой причине следует отказаться от употребления выражения «цели и задачи правосудия (или судопро­изводства)». Применение слова «задачи» после слова «цели» явля­ется не более чем тавтологией. Вряд ли оправдано и выделение в законе «целей правосудия» и «задач суда». Дело в том, что цели пра­восудия, сформулированные в ст. 2 Основ (и особенно п. «б» и «в»), одновременно являются и задачами суда при рассмотрении конкрет­ных дел. С другой стороны, задачи суда (ст. 3 Основ) должны быть вместе с тем признаны и задачами правосудия в целом. В связи с изложенным, вполне оправданным представляется объединение ст. 2 и 3 Основ законодательства о судоустройстве в одну статью, озагла­вив ее «Задачи правосудия».

Компетенция судебных органов также обладает существенной спецификой. В соответствии со ст. 6 Основ гражданского законода­тельства основной формой защиты субъективных гражданских прав является судебная, дополнительной — защита гражданских прав общественными организациями и исключительной — администра­тивная. Кроме того, в двух последних случаях суд нередко является органом, осуществляющим прямой или косвенный контроль за точ­ным применением закона в правоохранительной деятельности об­щественных или административных органов.

Судебная форма защиты субъективных прав в отношениях с участием граждан занимает первостепенное место. Суду подведом­ственно подавляющее большинство имущественных и связанных с имущественными споров при условии, если хотя бы одной из сто­рон в нем является гражданин. Часть таких дел отнесена к альтерна­тивной подведомственности суда и некоторых других органов, на­пример товарищеского суда. Однако и в этих случаях граждане предпочитают обращаться за разрешением своих споров к специ­ально созданному для этого органу государства — суду. Поэтому имущественные споры в практике товарищеских судов занимают совершенно ничтожное место.

Некоторые из общественных организаций рассматривают от­носительно большое количество гражданских дел. Однако в подав­ляющем большинстве случаев такая деятельность не носит вполне самостоятельного характера, а является лишь порядком предвари­тельного внесудебного разрешения споров. Кроме того, ст. 49 Основ земельного законодательства, ст. 89 Основ законодательства о труде несколько ограничили компетенцию отдельных общественных орга­низаций (товарищеских судов, профсоюзных органов) в области за­щиты гражданских прав.

Суд как специализированное государственное учреждение, раз­решающее имущественные споры, является и долго еще будет яв­ляться основным органом, осуществляющим защиту гражданских прав. Очевидно, это может быть объяснено не иначе, как высокой эффективностью судебной формы защиты субъективных прав, на­личием в судебной деятельности определенных отличительных осо­бенностей и преимуществ, которыми не обладают иные органы.

В числе отличительных черт правосудия нельзя не назвать и специфических методов, которыми оно осуществляется. Порядок рассмотрения и разрешения гражданских и уголовных дел подробно и четко урегулирован процессуальным законом. При этом участники процесса наделены значительным комплексом прав, а иногда и обя­занностей, что обеспечивает реальность защиты субъективных матери­альных прав и интересов, возможность установления действительных обстоятельств дела, оказывает значительное воспитательное воздей­ствие на спорящих и всех присутствующих в судебном заседании.

В соответствии со ст. 102 Конституции правосудие в СССР осу­ществляется только судом. В последнее время это, казалось бы, бес­спорное положение стало подвергаться ревизии со стороны отдель­ных ученых. Например, В. П. Нажимов находит в нем тавтологию, что до известной степени соответствует действительности. Стараясь уйти от нее, данный автор пытается дать «новое, свободное от не­достатков определение правосудия в собственном (узком) смысле». В качестве правосудия В. П. Нажимов рас­сматривает «особый вид государственной деятельности по охране социалистических общественных отношений путем применения права к конкретным общественным конфликтам с использованием в необходимых случаях существенных мер государственного принуж­дения». Приведенное определение в самом деле лишено тавтологии, точно так же, как лишено оно и неотъемлемого признака правосу­дия — осуществления его только судом. Что же касается предложенного автором в качестве главного отличительного признака правосудия «использования существенных мер государственного принуждения», то практически он ничего не дает, поскольку носит оценочный ха­рактер. Самое же главное заключается в том, что и В. П. Нажимов вынужден подчеркнуть, что «государственная деятельность по при­менению права, связанная с использованием существенных мер при­нуждения, должна осуществляться только судом и в особом процес­суальном порядке». В связи с этим введение понятия «правосудия в собственном смысле, разумеется, не устраняет необходимости уже существующего понятия правосудия, осуществляемого судом». Таким образом, понятие «правосудия в собственном (узком) смысле» оказывается неработающим, а потому не нужным ни в теоретическом, ни в практическом отношении.

Тавтологичностью формулировки ст. 102 Конституции не удо­влетворен и О. В. Иванов. Кроме того, он указывает, что гражданские дела разрешаются не только судом, но и иными правоохранитель­ными органами в пределах их компетенции. «Порядок рассмотрения дел различными юрисдикционными органами различен, но сущность их деятельности одна — охрана общественных и государственных интересов, защита прав и интересов отдельных лиц. А раз так, то юрисдикционная деятельность суда, именуемая правосудием по граж­данским делам, перестает быть специфической, присущей только суду, исключительной деятельностью. Значит, принцип осуществления правосудия только судом применительно к гражданскому судопро­изводству перестал быть принципом, он ничего не выражает кроме того, что суд (как и любой другой орган) рассматривает и разрешает гражданские дела, отнесенные законом к его компетенции». Из этого делается вывод о том, что принцип осуществления правосудия только судом должен быть сформулирован в Конституции лишь примени­тельно к уголовным делам.

Изложенная точка зрения должна быть решительно отвергнута прежде всего по политическим соображениям. Возможность обра­щения к правосудию с целью защиты субъективных прав и охраняе­мых законом интересов является одной из существенных гарантий демократии в современный период. Если согласиться с автором, что правосудие осуществляется только по уголовным делам, то неизбеж­но возникает следующий вопрос. Чем объяснить, что осуществле­ние принципиально различных, по мнению О. В. Иванова, видов государственной деятельности — правосудия по уголовным делам и юрисдикции по гражданским делам — с успехом отправляется одним и тем же органом — судом и на основании единых основ су­допроизводства, закрепленных в Конституции. Заметим, кстати, что одно и то же субъективное право или интерес в некоторых случаях, в зависимости от волеизъявления заинтересованных лиц, может за­щищаться судом в порядке уголовного или гражданского судопроиз­водства. В качестве примеров такой своеобразной конкуренции про­цессов можно привести защиту чести и достоинства (ст. 130 УК РСФСР, ст. 7 ГК РСФСР), защиту нарушенных авторских и изобре­тательских прав (ст. 141 УК РСФСР, ст. 499–500, 526 ГК РСФСР) и некоторые другие. Очевидно, что характер и формы деятельности того или иного органа государства не могут не влиять на ее существо. Объявление судебного рассмотрения гражданских дел не пра­восудием, а обычной юрисдикцией не может не повлечь за собой и весьма важных практических выводов и предложений, направлен­ных к отказу от принципов правосудия, упрощению и удешевлению такой деятельности. В частности, О. В. Иванов полагает, что прин­цип рассмотрения дел в судах с участием народных заседателей «нельзя возводить в абсолют», а некоторые «несложные» категории дел «без особого ущерба» могли бы рассматриваться судьей едино­лично. Если исходить из того, что судебное рассмотрение граж­данских дел не является правосудием, то «без особого ущерба» можно отказаться и от ряда иных принципиальных положений, регулирующих порядок осуществления правосудия. Если же это — правосудие, то оно немыслимо без соблюдения важнейших демократических гарантий прав субъектов права.

К судебной компетенции следовало бы отнести ряд новых категорий дел, затрагивающих серьезные субъективные права советских граждан. В частности, судебный порядок является весьма эффективным, когда он применяется для контроля за деятельностью органов государственного управления. Суду следовало бы предоста­вить право рассматривать жалобы на любые действия администра­тивных органов, нарушающих субъективные права, за исключением случаев, предусмотренных законом. Ряд категорий несложных иму­щественных споров рассматривают в настоящее время некоторые административные органы и общественные организации. Число таких дел можно было бы несколько увеличить с тем, однако, чтобы в ко­нечном итоге за защитой своих прав гражданин мог обратиться в суд как орган, окончательно разрешающий спор по существу. При таком решении вопроса выиграют не только интересы граждан и состояние законности в стране, но и будет укреплен и упрочен кон­ституционный принцип отправления правосудия только судом.

Не учитывает в должной мере специфики правосудия по граж­данским делам и довольно распространенная в настоящее время в литературе точка зрения необходимости расширения области граждан­ского процесса. Впервые она была высказана другими авторами. Так, П. Ф. Елисейкин полагает, что «гражданский процесс есть форма осуществления отдельных видов государственной деятельности, особенно социалистического правосудия, а также в ряде случаев деятельности отдельных общественных организаций по оказанию защиты субъективным правам и охраняемым законом интересам граждан и социалистических организаций». Вслед за другими уче­ными он указывает, что, во-первых, защита гражданских прав осу­ществляется не только судом, но и другими органами. Во-вторых, в деятельности всех правоприменительных органов имеется извест­ный минимум процессуальной регламентации, так называемой про­цессуальной формы.

К выводу о наличии в гражданском процессуальном праве единой «процессуальной формы» или «исковой формы защиты права» пришел А. А. Добро­вольский. По его мнению, не имеет принципиального значения, к судебному, административному или иному аппарату обращается за защитой нарушенного права заинтересованное лицо. Необходимо лишь, чтобы это был «специальный аппарат, предназначенный для разрешения правовых споров». Названный автор полагает, что «про­цессуальная форма» установлена законом для разрешения граждан­ских дел не только в суде, но и в арбитраже, Морской и Внешнетор­говой арбитражных комиссиях, третейском и товарищеском суде, КТС и ФЗМК. В связи с этим обращение с требованием о защите права в любой из перечисленных органов должно быть признано иском.

Соображения о необходимости расширения понятия граждан­ского процессуального права, а также об иске как универсальном средстве защиты права в последнее время в той или иной степени разделяются рядом ученых. Однако между ними имеются и весьма серьезные расхождения, которые вскрывают слабые места всей кон­струкции. Например, в основном разделяет воззрения, значительно расширяющие границы гражданского процессуального права, а вместе с тем и искового производства по гражданским делам М. К. Воробьев. В то же время он указывает, что защита гражданских прав в соответ­ствии со ст. 6 Основ гражданского законодательства осуществляется во многих случаях и не в форме иска. Для искового производства, по мнению данного автора, характерно наличие спора о праве, а равно спорящих (состязающихся) сторон, наделенных многими процессу­альными правами. Защита гражданских прав в определенных зако­ном случаях осуществляется органами нотариата или прокуратуры (выселение из жилищ с санкции прокурора). Однако в этих случаях нет элемента состязания и процессуальной формы.

К точке зрения, в соответствии с которой иск объявляется сред­ством не только судебной, но и всех иных форм защиты права, при­соединяется и Д. М. Чечот. Однако в непримиримом противоречии с данным выводом находятся следующие убедительные соображе­ния этого же исследователя. По его мнению, сущность той или иной конкретной формы защиты права может быть правильно понята лишь в результате анализа: 1) природы юрисдикционного органа, рассмат­ривающего дело; 2) природы спора, подлежащего рассмотрению, а также 3) состава и особенностей тех гарантий, которые предостав­ляются заинтересованным лицам при рассмотрении дела. В этой же работе Д. М. Чечот приходит к совершенно правильному, с нашей точки зрения, выводу о принципиальном отличии судебной формы от иных форм защиты права. При таких условиях присоединение названного автора к конструкции единого понятия иска выглядит не вполне убедительно.

Соображения Н. Б. Зейдера и А. А. Добровольского в основном разделяет И. А. Жеруолис. В то же время этот ученый достаточно четко разграничивает судебный гражданский процесс и иные формы защиты гражданских прав. Исключительно глубокой и плодотворной является мысль И. А. Жеруолиса о невозможности сведения совет­ского гражданского процесса только к иску. Иск — это лишь одна из многих процессуальных форм, применяемых в гражданском процессе. Им только возбуждается деятельность суда или иного органа (на­пример, арбитража). После этого такие органы функционируют в собственных и принципиально отличных друг от друга формах.

Нет необходимости отрицать, что в деятельности арбитража и иных правоохранительных органов, как и в деятельности суда, приме­няются одноименные правовые термины, в том числе «иск», «доказа­тельства», «диспозитивность», «состязательность» и др. В то же время не вызывает сомнения, что употребляемая в подобных случаях терми­нология является далеко не равнозначной и вкладываемый в нее смысл зависит от места данного учреждения в системе других органов со­ветского государства, стоящих перед ним задач и применяемых им методов деятельности. Так, Я. П. Федоров вполне обоснованно ука­зывает, что состязательность и диспозитивность в условиях, напри­мер, арбитражного производства носят совершенно иной характер по сравнению с одноименными принципами судебного процесса. Они не являются самостоятельными принципами деятельности арбитража. Правильнее считать их составной частью принципа арбитрирования. Эти соображения заслуживают самого пристального внимания.

Имущественные отношения и вытекающие из них споры, отне­сенные к подведомственности суда, товарищеского суда, арбитража и т. д., носят в сущности совершенно различный характер. Правосудие как вид государственной деятельности рассчитано прежде всего на «обслуживание» общественных отношений, складывающихся с участи­ем граждан. Правовые отношения такого рода направлены на удов­летворение личных потребностей советских людей и, по общему пра­вилу, лишь косвенно могут затронуть интересы социалистического хозяйства. Некоторые из таких споров в целях разгрузки судебных органов, предоставления гражданам дополнительных возможностей урегулирования своих имущественных отношений без вмешательства государства и других подобных соображений переданы в исключи­тельную либо в альтернативную подведомственность товарищеского суда. Основную же массу дел, характеризующих сущность этого общественного органа, составляют дела о нарушениях норм морали и правил социалистического общежития.

Качественно иными по своему характеру являются дела, отне­сенные к ведению органов арбитража. Это сложные отношения, скла­дывающиеся в области социалистического хозяйства. При разреше­нии таких споров арбитраж не только охраняет имущественные интересы конкретных предприятий и организаций, но одновременно обеспечивает защиту имущественных интересов госу­дарства. Арбитраж весьма активно вмешивается и в организацию правовых отношений между хозяйствующими субъектами, что, как правило, совершенно нехарактерно для суда. Арбитраж, в отличие от суда, выполняет и ряд других функций.

Имея разное назначение и задачи, суд, арбитраж и иные госу­дарственные и общественные органы характеризуются и различным порядком их функционирования. Предпринимаемые порой в лите­ратуре попытки как-то сгладить эти различия не основаны в должной мере на действующем законодательстве. Так, по мнению П. В. Логинова, арбитры в СССР, как и судьи, независимы от каких-либо органов и должностных лиц и подчиняются только закону. Он указывает, что Положения об арбитражах и Правила рассмотрения хозяйственных споров «установили, что арбитраж при разрешении хозяйственных споров руководствуется законами и изданными на их основе право­выми актами. Эта норма и является конкретным выражением прин­ципа подчинения арбитров только закону Если арбитр при разре­шении хозяйственного спора должен руководствоваться только законом, то, разумеется, он не вправе подчинять свое решение усмот­рению вышестоящих органов и должностных лиц». С аргумента­цией, приведенной автором, согласиться невозможно. Все государ­ственные органы и должностные лица обязаны руководствоваться в своей деятельности законами. Однако из этого вовсе не вытекает, что все эти органы и должностные лица в своей деятельности незави­симы от кого-либо. Практика функционирования органов арбитража, к сожалению, также не дает достаточных оснований для провозгла­шения принципа независимости арбитров и подчинения их только закону. Например, по одному сложному делу, разрешенному Госар­битражем при Ставропольском крайисполкоме, Госарбитражем при Совете Министров СССР было проведено специальное совещание. Дело было направлено в нижестоящий арбитраж «на дополнительное рассмотрение с целью принятия решения в соответствии с рекомен­дациями совещания». Наличие в деятельности правоохранитель­ных органов различной степени процессуальной регламентации от­нюдь не означает возможности обозначения ее единым термином «гражданского процесса». Законодатель закрепляет известный по­рядок деятельности всех без исключения создаваемых или санкцио­нируемых им органов. Вряд ли, исходя только из этого, можно де­лать какие-то обобщающие выводы. Характер и назначение такой регламентации являются совершенно различными. Важно подчерк­нуть еще и следующее. Отношения, складывающиеся в области пра­восудия, облекаются в форму правовых отношений. Отношения же, возникающие в процессе рассмотрения гражданских споров иными государственными, а тем более общественными организациями, в значительной степени носят характер фактических отношений.

Не все нормы, регулирующие порядок деятельности различных государственных и общественных органов по разрешению право­вых споров, могут быть включены в состав гражданского процессу­ального права. В соответствии с предметом правового регулирова­ния такие нормы следует отнести к другим отраслям права и прежде всего к административному праву. Точка зрения о необходимости «расширения» понятия гражданского процессуального права в сущ­ности не дает каких-либо «выходов в практику». В этом отношении весьма красноречиво следующее обстоятельство. Номинально при­соединившись к точке зрения Н. Б. Зейдера на предмет гражданского процесса, И. А. Жеруолис и П. Ф. Елисейкин объектом исследования в своих специальных монографиях избирают в основном «гражданский процесс в его традиционном понимании, т. е. в смысле судебного гражданского процесса». Сходная точка зрения излага­ется и в работах других советских ученых. Так, М. А. Гурвич пола­гает, что «идея арбитражного производства как вида правосудия, и его сближения с формами правосудия, заслуживает внимания и даль­нейшего учета». Аналогичное предложение дискутируется и в польской науке процессуального права. В частности, на конференции кафедр гражданского процесса ПНР с ним выступил доцент М. Тычка. В то же время другие выступавшие на конференции критиковали данное предложение. Так, вице-председатель Главной ар­битражной комиссии ПНРВ. Багинский считает, что предлагаемое изменение противоречило бы действующей в Польше системе пла­нирования и управления народным хозяйством.

Еще одним проявлением критикуемой точки зрения является соображение о единой правовой природе суда и арбитража как орга­нов правосудия. Так, по мнению Н. И. Церетели, арбитраж «осущест­вляет функцию правосудия», в связи с чем «возникает необходимость реорганизации арбитража в хозяйственный суд, который в единой судебной системе займет особое место как специальный судебный орган по разрешению хозяйственных споров между социалистиче­скими организациями».

В то же время точка зрения о правосудии как о самостоятельной функции государства и невозможности его объединения с иными формами защиты гражданских прав в едином понятии гражданского процесса отстаивается во многих работах. Отношения, складываю­щиеся в процессе отправления правосудия, принципиально отлича­ются от соответствующих отношений, возникающих при разреше­нии гражданских споров иными органами. Различны и методы регулирования этих отношений. В связи с этим С. С. Алексеев справед­ливо указывает, что объединение «всех видов юридических процедур под рубрикой “процесс” приводит к обескровливанию, выхолащи­ванию этого богатого и содержательного понятия. Задача внедрения во все юридические процедуры, регламентирующие правопримени­тельную деятельность, элементов, свойственных процессуальной форме, может быть решена лишь при том непременном условии, если понятие “процесс” будет иметь смысл, который исторически сло­жился и принят в законодательстве, на практике, в науке». Эта же мысль проводится и рядом ученых других стран. Так, болгарский процессуалист Ж. Сталев подчеркивает, что на судебные органы Конституцией возложена особая государственная функция правосудия. Несудебные же правоохранительные органы создаются на основании законов. Из этого обстоятельства, по мнению профессора Ж. Сталева, вытекает то, что суд является основным правоохранительным органом. Он обладает общей компетенцией по разрешению любых гражданско-правовых споров, в то время как полномочия несудебных правоохрани­тельных органов представляют собой исключение из общего правила. Из всего сказанного может быть сделан следующий вывод. Наука гражданского процессуального права изучает законодательство, регулирующее деятельность не только суда, но и иных правоохрани­тельных органов. Таким образом, до известной степени она является комплексной наукой. Вместе с тем гражданское процессуальное право как отрасль права регулирует лишь часть этих отношений, а именно — отношения, складывающиеся в ходе судебной защиты права. Суд функционирует в собственных, присущих только ему процессуальных формах. Исходя из этого, правосудие не может быть объединено с другими видами правоохранительной деятельности. Правосудие является специфической функцией государства, а его отправление требует самостоятельной регламентации и изучения.

II. Правосудие и нормотворчество

В современный период первостепенное значение приобретает совершенствование законодательства и повышение эффективности правоприменительной, в том числе и судебной деятельности. Суд является весьма важным государственным органом, призванным, в частности, способствовать тому, чтобы законодательная деятельность государства не оставалась бумаготворчеством, а принятые законы проводились в жизнь.

В отличие от других органов, применяющих право, судебный порядок правоприменения характеризует высокая степень норматив­ности. Употребляя обратное сравнение, можно было бы сказать, что судебная деятельность является правоприменением в квадрате. Только строжайшее соблюдение норм процессуального права, регулирую­щих порядок отправления правосудия, создает предпосылки для правильного применения норм материального права, определяющих содержание конкретного спорного правоотношения.

В Постановлении Пленума Верховного Суда СССР № 12 от 6 ок­тября 1970 г. отмечается «возрастающее значение правильного разре­шения гражданских дел в укреплении законности и осуществлении дальнейшего подъема промышленного и сельскохозяйственного про­изводства». В этих условиях перед соответствующими судебными органами поставлена не только задача своевременного исправления судебных ошибок и нарушений материального и процессуального законодательства, но что еще более важно — предупреждения судеб­ных ошибок. Вместе с тем формула «задача суда заключается в точном применении действующего законодательства» лишь в самом общем виде отражает соотношение между нормотворчеством и судебной деятельностью. Степень эффективности и совершенства законодатель­ства может быть выявлена не иначе как путем его применения к реально существующим общественным отношениям. Недостатки норматив­ных актов, обнаруженные в процессе их реализации, в ряде случаев заставляют законодателя вносить в них необходимые коррективы.

Иногда пробелы в законодательстве в известной мере воспол­няются путем применения аналогии закона. Разумеется, это, не са­мый лучший выход из положения. Но до принятия нормы, прямо регулирующей данный вид общественных отношений, в ряде слу­чаев такое решение возможно и необходимо. Порой законодатель соглашается с применением общих начал и смысла гражданского законодательства к определенной категории общественных отноше­ний и нормативно регламентирует случаи, нашедшие признание в судебной практике. Именно так было, например, с обязательствами, возникающими вследствие спасения социалистического имущества (ст. 95 Основ гражданского законодательства). В настоящее время судебной практикой выявлен еще один пробел в праве. Речь идет об обязательствах, возникающих вследствие спасания жизни человека. В правомерности такой постановки вопроса сомнений нет. В то же время вряд ли можно согласиться с тем, что решением Одесского областного суда, которым подобный иск был удовлетворен, был со­здан «правовой прецедент». Законодательство и теория в настоящее время ограничивают обязательность судебного решения конкретным случаем и не считают судебную практику источником права. В то же время в литературе изредка встречается точка зрения о наличии в судебной практике прецедента толкования права. В свете действую­щего законодательства эту точку зрения признать обоснованной нельзя.

Сущность правового регулирования заключается в применении одинакового масштаба к одинаковым обстоятельствам. Но, разу­меется, «одинаковые обстоятельства» понимаются исключительно в юридическом смысле этого слова, т. е. в смысле «одинаковых лишь в определенном отношении обстоя­тельств». Разнообразные, а порой и весьма существенные отличи­тельные черты конкретных случаев, не включенные в содержание правовой нормы, не влияют или по крайней мере не должны влиять на характер применения такой нормы. В этом есть свои положительные и отрицательные стороны. Формализм в праве полезен. Он есть гос­подство над изменчивым. Он есть свобода от случая, независимо от того, выступают ли случаем обстоятельство или личность. Формализм есть способ, посредством которого классовый интерес существует как право, не подменяясь личным усмотрением судьи. В то же время правовой формализм чреват несправедливостью, которая связана с тем, что могут не учитываться особенности каждого отдельного случая.

Термин «справедливость» иногда употребляется и законодателем. В соответствии со ст. 2 Основ уголовного судопроизводства (ст. 2 УПК РСФСР) каждый, совершивший преступление, должен быть подвергнут справедливому наказанию. На основании ст. 347 УПК РСФСР и соответствующих статей УПК большинства союзных рес­публик основанием к отмене приговора является назначение явно несправедливого наказания.

Решение и приговор суда должны быть законными и обосно­ванными (ст. 37 Основ гражданского судопроизводства, ст. 43 Основ уголовного судопроизводства). Некоторые ученые выделяют, кроме того, самостоятельное требование справедливости судебного поста­новления. При этом в понятие справедливости порою вкладывается разный смысл. «Справедливым является приговор, — указывает Я. О. Мотовиловкер, — в котором назначенное судом наказание соот­ветствует тяжести преступления и личности осужденного». Значи­тельно шире понимает справедливость приговора М. С. Строгович: «Приговор должен быть справедлив — это значит, что он должен устанавливать действительную вину или невиновность подсудимого и наказывать его в соответствии с его виной». В данном случае под справедливостью понимается не только назначение соразмерного наказания, но и соответствие приговора действительным обстоятель­ствам дела. В такой формулировке справедливость полностью дуб­лирует требования законности и обоснованности приговора, что в сущности признает и сам автор. «Справедливость приговора выте­кает из его законности и обоснованности, она означает правильное по существу решение дела и определение наказания в соответствии с тяжестью преступления и личностью его совершителя». Еще шире толкует понятие справедливости П. А. Лупинская. Справедливым, по ее мнению, будет являться решение, основанное на фактических обстоятельствах дела, содержащее мотивировку, выбранное из числа предусмотренных законом вариантов с учетом не только правовых, но и моральных, нравственных понятий и принципов. Примени­тельно к судебным постановлениям по гражданским делам термин «справедливость» законодателем не употребляется. В специальной литературе он встречается чрезвычайно редко, да и то, как правило, без необходимой расшифровки. В отдельных случаях указывается, что решения суда должны быть «всегда справедливыми, нравственно обоснованными». Такое утверждение имеет под собой определенные основания, поскольку справедливость и несправедливость являются прежде всего нормативными понятиями морали. В соответствии с этим термин «справедливость» применяется для нравственной ха­рактеристики судебных постановлений.

Думается, что в полном объеме понятие «справедливость» должно включать в себя не только правовую и нравственную, но и соци­альную (в широком смысле этого слова) сторону. Использование единого правового масштаба к одинаковым в юридическом отношении поступкам богатого и бедного не всегда справедливо. Применение же одной правовой мерки к поступкам людей, равных не только в правовом, но во многом в социальном и экономическом отношении, в принципе возможно и справедливо. Однако люди неизбежно не­равны по своим физическим и умственным способностям, семейному положению и т. п. и, как следствие этого, — по уровню удовлетворения своих материальных и культурных потребностей. Поэтому и к по­ступкам таких людей порой трудно применять единую меру. Впрочем, к поведению разных в социальном отношении людей единый правовой масштаб во многих случаях в сущности и не применяется. Это про­исходит по той причине, что правовые нормы, по общему правилу, дают достаточную возможность учесть существенные особенности конкретных дел при применении закона. Например, неравные мате­риальные и психобиологические возможности отдельных категорий граждан учитываются уголовным законодательством в качестве смяг­чающих либо отягчающих уголовную ответственность обстоятельств (п. 2—7 ст. 33, п. 5 ст. 34 Основ уголовного законодательства). Кроме того, нормы права обычно содержат несколько возможных решений вопроса. Конкретное из них выбирается правоприменительным ор­ганом с учетом имеющих юридическое значение особенностей дан­ного случая. Типичным примером такой нормы является ст. 123 КЗоТ РСФСР, позволяющая определять размер подлежащего возмещению причиненного работником ущерба с учетом его материального по­ложения. Неравенство материального положения субъектов автомати­чески обусловливает применение к ним разного правового масштаба.

В этих условиях обеспечивается сближение правового и социального аспектов понятия «справедливость». В тех случаях, когда мы говорим, что судебное постановление справедливо, мы имеем в виду прежде всего правовую сторону этого понятия. Вместе с тем, законное и обоснованное решение, как правило, является справедливым в нрав­ственном и социальном отношении.

В то же время следует подчеркнуть, что правомерность упот­ребления понятия «справедливость» в отношении нравственно обо­снованных судебных постановлений не дает оснований для выделения справедливости «как самостоятельного требования, предъявляемого к процессуальным решениям». Ведь нормы морали дают нам пред­ставление не только о справедливости и несправедливости, но также о добре и зле, чести, долге, совести и т. д. По этой причине с большим основанием право на существование могло бы получить требование соответствия судебных решений нормам морали.

В современном обществе требования права и морали в значи­тельной степени сближаются, а в ряде случаев являются аналогич­ными (ст. 5, 7, 61 Основ гражданского законодательства). Однако границы действия норм права и морали далеко не всегда совпадают, поскольку нравственность обычно предъявляет к человеку более высокие требования, чем право. В связи с этим в принципе не ис­ключена возможность вынесения судебных постановлений, справед­ливых в правовом отношении и в тоже время не отвечающих этому качеству в свете моральных норм. До принятия нового семейного законодательства к подобным случаям относились решения, кото­рыми удовлетворялись иски родителей о взыскании алиментов с де­тей, от содержания которых они в свое время уклонялись. Впрочем, в отдельных случаях при рассмотрении таких дел судебная практика «шла по пути отказа родителям, претендующим на получение средств от детей, которых они в свое время не воспитывали и не содержали». Другими словами, в этих случаях суды разрешали такие дела в полном соответствии с нормами морали, но вопреки закону, что вряд ли может быть признано правильным. Под влиянием норм морали в законода­тельство в данном отношении было внесено необходимое изменение (ст. 78 КоБС РСФСР). До принятия Основ законодательства о браке и семье в сущности без какой-либо правовой защиты оставались интересы детей, рожденных вне зарегистрированного брака. И здесь требования морали оказали воздействие на содержание закона. В то же время неверно было бы сейчас или в будущем поставить знак равенства между требованиями права и морали, закрепив с помощью правовых норм все моральные принципы, как того иногда требуют представители нашей общественности. Особенно много предложений такого рода было высказано в ходе обсуждения проектов новых нор­мативных актов в области семейного законодательства. Например, предлагалось «при нарушении брака с той или с другой стороны» принимать «серьезные меры взыскания в виде временного лишения работы, жилья или даже свободы и другие более веские меры».

Коллизии между правом и моралью в гражданском судопроиз­водстве чаще всего не заходят дальше заявления заведомо необосно­ванных требований или возражений сторон. В некоторых случаях, впрочем, обращение в суд даже с вполне обоснованным с правовой точки зрения требованием общественностью рассматривается как нарушение норм морали. Например, фельетонист «Известий» выска­зывает отрицательное отношение к предъявлению исков о разделе совместно нажитого имущества супругов. В случае распада семьи он рекомендует, чтобы «мужчина не мелочился, лица не терял». Желательно, чтобы он покидал семью «в пыльнике», перекинутом через руку, и с балетным чемоданчиком (бритва, смена белья). «А всю “движимость и недвижимость” передавал “малым детям, жене”».

Можно было бы привести массу примеров, когда вполне законные и обоснованные судебные решения вступают в известное противо­речие с требованиями морали. Например, не всегда будут соответ­ствовать нормам морали решения об отказе в установлении отцов­ства в отношении лица, находившегося в близких отношениях с матерью ребенка, об отказе во взыскании денег по договору займа на сумму свыше 50 руб. при отсутствии письменной формы заклю­чения договора, об отказе в удовлетворении исковых требований за истечением срока исковой давности и др. Еще большее число по­добных примеров можно было бы привести из области уголовного процесса. В частности, суд должен вынести оправдательный приговор лицу, действия которого аморальны, а порой и общественно опасны, но не подпадают под действие конкретной статьи Уголовного кодекса либо в отношении которого истекли сроки давности привлечения к уголовной ответственности. При отправлении правосудия суд должен стремиться к достижению не исторической, социальной, моральной или какой-то еще, а исключительно правовой справедливости, т. е. к вынесению законного и обоснованного судебного постановления. Справедливое в правовом отношении решение, по общему правилу, продолжает оставаться таковым и с моральной, и социальной точек зрения. В случае же противоречия между нормами морали и права суд, вне сомнения, должен отдать предпочтение последним. При та­ком решении вопроса понятие справедливости не будет выходить за рамки законности и полностью сольется с ним. Последовательное же проведение концепции о необходимости выделения самостоятель­ного требования справедливости судебных постановлений в смысле абсолютного соответствия их нормам морали объективно могло бы привести к противопоставлению права и морали и разрешению дел на основании требований морали, но в противоречии с законом.

Например, рассматривая дело по иску Ш. к З. о взыскании рас­ходов, понесенных истицей на похороны сына, убитого ответчиком, суд отклонил ее требование о возмещении стоимости креста, уста­новленного на могиле покойного. Суд указал, что такие расходы «не вызывались необходимостью» и «связаны с пережитками прошлого». Между тем, находясь в известном противоречии с нормами морали, требование истицы было полностью основано на законе (ст. 444 ГК РСФСР). Расходы, связанные с установкой какого-либо памятника, знака и т. п. на могиле, если они были понесены в разумных преде­лах, нельзя было расценивать как расходы, «не вызывавшиеся необ­ходимостью». В связи с этим более приемлемой представляется традиционная точка зрения, в соответствии с которой к судебным постановлениям должны предъявляться лишь требования законности и обоснованности.

Одновременно нужно отметить, что несовпадающие правовая, социальная и нравственная характеристики обстоятельств дела объективно служат в некоторых случаях предпосылками к нарушению.

Юридическая Боннер А.Т. Избранные труды: в 7 т. Т. I. История гражданского процессуального права. Специфика гражданских процессуальных отношений

Юридическая Боннер А.Т. Избранные труды: в 7 т. Т. I. История гражданского процессуального права. Специфика гражданских процессуальных отношений

Предлагаемые читателю избранные труды профессора А. Т. Боннера оригинальны как по содержанию, так и по структуре материала. Каждый из томов издания, за исключением тома VI, посвящен одной или двум из исследовавшихся автором теоретико-прикладных проблем.<br /> В томе I «Избранных трудов» речь идет об истории гражданского процессуального права и специфике гражданских процессуальных отношений. Причем история гражданского процессуального права освещается автором в разных взаимосвязанных и взаимодополняющих друг друга аспектах. Подраздел «Развитие отечественной гражданской процессуальной мысли» дополнен двумя другими — «История науки советского и российского гражданского процессуального права в лицах» и «Будни советской юстиции (От истории к современности)». Заканчивая изложение истории развития гражданского процессуального права, автор приходит к парадоксальному выводу: «Оказывается, история порой возвращается и оборачивается современностью. Такая вот диалектика!»<br /> Специфике гражданских процессуальных отношений посвящен ряд не утративших актуальности работ профессора А. Т. Боннера разных лет. В частности, здесь помещена лекция «Некоторые проблемы социалистического правосудия», статьи «К. Маркс о соотношении материального права и процесса», «Существует ли “юридический процесс”?», «Соотношение властности и диспозитивности в развитии гражданских процессуальных правоотношений», «Исполнительное производство: отрасль российского права или стадия процесса?», а также некоторые другие исследования автора.